Бесплатный автореферат и диссертация по сельскому хозяйству на тему

Защита мягкой яровой пшеницы от комплекса специализированных вредителей в Западной Сибири и Северном Казахстане

ВАК РФ 06.01.11, Защита растений

Автореферат диссертации по теме "Защита мягкой яровой пшеницы от комплекса специализированных вредителей в Западной Сибири и Северном Казахстане"

Российская академия наук Институт философии

На правах рукописи

БЛАУБЕРГ ИРИНА ИГОРЕВНА АНРИ БЕРГСОН

(09.00.03 - история философии)

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени

доктора философских наук (по монографии «Анри Бергсон». М., 2003)

Москва 2006

Работа выполнена в секторе современной западной философии

Института философии РАН

Официальные оппоненты:

Доктор философских наук, профессор В.Д.Губин Доктор философских наук, профессор ПЯ.Стрельцова Доктор философских наук, профессор В.П.Визгин

Ведущая организация: Российский Университет Дружбы народов, кафедра истории философии

Защита состоится 2006 г. в/->- на заседании

Специализированного Совета Д 002.015.04. по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора философских наук при Институте философии РАН по адресу: 119992 Москва, ул. Волхонка, д. 14.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке ИФ РАН. Автореферат разослан « 2006 г.

Ученый секретарь Совета доктор политических наук

Общая характеристика работы

Актуальность темы исследования. Концепция Анри Бергсона (1859-1941), одного из классиков западной философии XX века, лауреата Нобелевской премии по литературе (1927), стала важным этапом в развитии философской мысли во Франции, в существенной мере определив направления ее дальнейшего движения, и оказала сильное влияние на духовные процессы в других странах, в том числе в России. Французская философия обязана Бергсону прежде всего обновлением проблематики и методологии, происшедшим на рубеже XIX и XX веков и постепенно затронувшим многие области культуры. По словам известного французского историка философии Э. Брейе, он «преобразовал условия философского мышления» своего времени1. Наряду с В. Дильтеем, О. Шпенглером, Ф. Ницше, У, Джеймсом и др. Анри Бергсон способствовал формированию неклассического стиля философствования, изменению понятия рациональности, созданию нового образа человека и Вселенной. Переоценивая классическое наследие, отказываясь от многих его постулатов и установок, философия конца XIX - начала XX века повернулась к проблемам человеческого бытия, заново осмыслила вопросы о времени, сознании, свободе. Специфика концепции Бергсона обусловлена тем, что он исследовал эти проблемы в рамках особого варианта спиритуализма, который в начале XX века оказался созвучным немецкой философии жизни, но во многом отличен от нее, поскольку связан с иными традициями и строится на иных основаниях, определенных трактовкой времени. Создав на этой основе целостное учение, вобравшее в себя психологию, гносеологию, онтологию, эволюционную теорию, этико-религиозную концепцию, Бергсон возродил во Франции метафизику (со свойственным ей кругом проблем), претензии и правомочность которой оспаривались позитивизмом. Но вместе с тем в его учении оставило заметный след и влияние позитивизма, призывавшего к опоре на конкретный опыт, к отказу от философских спекуляций и развитию научных, позитивных исследований. Философская программа создания «позитивной метафизики», заявленная им уже в первых сочинениях и осуществлявшаяся, шаг за шагом, в дальнейшей его деятельности, и была попыткой синтеза двух этих установок —глубинной метафизической и конкретно-позитивной.

Разработанная Бергсоном философская модель сознания и мира, концепция времени и эволюции позволяют причислить его к виднейшим представителям «философии процесса», которую харак-

1 BréhierE. Histoire de la philosophie. T. Il, fasc. 4. P., 1968. P. 891.

теризуют как одну из ведущих тенденций философии XX века2. Его творчество стало важным теоретическим источником экзистенциализма, персонализма, католического модернизма, интуитивизма, анархизма и иных философских и социальных течений прошлого столетия. Авторы многих концепций, представители самых разных направлений философии испытали на себе его воздействие: среди них - П. Тейяр де Шарден, Э. Леруа и В.И. Вернадский, Г. Башляр, М. Блондель, А. Тойнби, Ж. Сорель, Н. Лосский, . А. Уайтхед, М. Унамуно, М. Шелер, А. Шюц. Он стал одним из предшественников эволюционной эпистемологии, развивавшейся в работах К. Лоренца, Д. Кэмпбелла, К. Поппера, С. Тулмина и др.

Пережив пору расцвета в первые полтора десятилетия XX века, концепция Бергсона, войдя в разряд философской классики, постепенно была потеснена другими учениями. Но со временем, к концу столетия, выяснилось, что она скрывала в себе такие смыслы, которые при жизни ее автора далеко не всегда осознавались как ведущие и лишь гораздо позже стали проявляться в качестве таковых. Многие из тем, обсуждаемых сегодня в философии и науке, были когда-то предметом внимания и раздумий Бергсона. Среди них - необратимость и качественная разнородность времени, темпоральность, историчность как фундаментальная характеристика человеческого сознания и бытия, коэволюция человека и природы, новая рациональность, самоорганизация, порядок и беспорядок, память и забывание и др. Разумеется, Бергсон не дал окончательных решений, но и основные проблемы, рассмотренные им, и предложенные подходы к их изучению сохраняют актуальность, отнюдь не списаны в философский архив. Творческий импульс, отраженный в его работах, пройдя через многие поколения, не угас и продолжает вдохновлять исследователей. Рефреном отзывов о философии Бергсона звучит мысль о ее принципиальной открытости: Бергсон не создал некоей замкнутой системы, он наметил определенные направления, давшие позже целый калейдоскоп различных философских, и не только философских, идей. Его воздействие коснулось и различных областей научного знания, где бергсоновская концепция времени и эволюции также была и является до сих пор предметом осмысления и обсуждения. Многие положения, высказанные Бергсоном в его главном сочинении -«Творческой эволюции», - и прежде всего сам созданный в нем образ живой, эволюционирующей Вселенной оказались близкими современным научным представлениям. В наши дни все большее признание получают идеи об отсутствии жесткого детерминизма не только в микро-, но и в макромире, о неустойчивости и нестабильно-

2 См.: Гайденко П.П. Постметафизическая философия как философия процесса // Вопросы философии, 2005, № 3. С. 128-139.

сти как фундаментальных характеристиках мироздания, о самоорганизации в природе, о многовариантности развития и необходимости учета внутренних тенденций сложноорганизованных систем. В науке все сильнее осознается важность введения в разных сферах исследования представления о «стреле времени», о необратимости, эволюции. Еще в начале XX века Бергсон предвосхитил очень важные направления дальнейшего движения науки, что признает в своих работах глава одной из наиболее влиятельных сегодня научных школ, создатель нелинейной динамики и теории самоорганизации Илья Пригожин3. Взгляды Бергсона привлекли внимание и некоторых известных биологов XX века, в том числе автора теории номогенеза Л.С. Берга и A.A. Любищева4.

Многие идеи Бергсона оказались созвучными процессам, происходившим в прошлом столетии в литературе и искусстве, а иногда и прямо повлияли на эти процессы. Немало написано о близости установок Бергсона и представителей символизма5. Сходство с бергсо-новскими представлениями обнаруживается и в литературе «потока сознания», в произведениях М. Пруста, Дж. Джойса и В. Вулф, разрабатывавших с помощью собственных художественных и философских средств новую психологию, новый образ человека. По словам американского исследователя этой проблематики П. Дугласа, «Бергсон сыграл важную, возможно решающую роль в развитии выражен-но „модернистской" философии и литературы»6, для которой оказались важны и взгляды французского мыслителя на время, свободу, память, открытую историю, и развитая им эстетическая концепция, в том числе идеи о роли художника в мире, о сущности художественного творчества и значении интуиции, и критика языка, призыв к его обновлению путем постоянного обращения к личностному, уникальному опыту. Все эти бергсоновские положения, как показывает Дуглас, повлияли на Дж. Фитцджеральда, Т. Элиота, Р. Фроста, Г. Стайн, Г. Миллера, У. Фолкнера и др., обновивших с опорой на них художественный метод.

Таким образом, учение Бергсона серьезно воздействовало на духовную атмосферу последующего времени, на культурную ситуацию в целом, а значит, сделало возможным появление иных культурных феноменов. Его идеи и сейчас живут в культуре, что делает осо-

3 См., например: Пригожин И., СтенгерсИ. Время, хаос, квант. М., 1994. С.

25.

4 См., в частности: Nethercott F. Une rencontre philosophique: Bergson en Russie (1907-1917). P., 1995. Здесь подробно изложена история рецепции идей Бергсона в России.

5 См., напр.: Arbour R. Henri Bergson et les lettres françaises. P., 1955.

6 Douglass P. Bergson, Eliot and Amërican Literature. Lexington, 1986. P. 1.

бенно актуальным и настоятельным детальное исследование его концепции.

Степень изученности проблемы. За почти сто лет, прошедших со времени расцвета творчества Бергсона, учеными разных стран были подробно освещены все важнейшие аспекты его концепции, эволюция его взглядов, пути влияния его идей и пр. Во Франции ему посвящена чрезвычайно обширная и многоплановая литература; фундаментальные труды Л. Адольф, М. Бартельми-Мадоль, Р. Виолетта, Р.-М. Моссе-Бастид, Ж. Шевалье, В. Янкелевича и др. заложили солидную основу современного бергсоноведения7. В последние 15 лет там появился ряд работ, где предлагаются новые подходы к пониманию бергсоновской концепции, с учетом опыта, накопленного философией и наукой к концу XX века и позволившего по-новому оценить смысл и актуальность некоторых идей мыслителя, в том числе его учения о времени, эволюционного учения, этико-религиозных взглядов и др. В других странах также вышло немало интересных исследований о философии Бергсона, где особо подчеркивается ее влияние в XX столетии и созвучность современности9.

В начале XX века Бергсона хорошо знали и в России: тогда публиковались отдельные его работы, было издано собрание его сочинений, вокруг его концепции велась оживленная полемика, в которой участвовали представители русского интуитивизма, неокантианцы, анархисты, махисты. Некоторые русские философы, в том числе С.А. Аскольдов, Б.Н. Бабынин, А. Лазарев, Н.О. Лосский, С.Л. Франк, дали в свое время глубокую и оригинальную трактовку бергсоновских

7 См.: Adolphe L. L'univers bergsonlen. P., 1955; Barthélemy-Madaule M. Bergson. P., 1967; idem. Bergson etTeilhard de Chardin. P., 1963; Chevalier J. Bergson. P., 1948; Jankélévitch V. Henri Bergson. P., 1959; Mossé-Bastide R.-M. Bergson éducateur. P., 1955; idem. Bergson et Plotin. P., 1959; Violette R. La spiritualité de Bergson. Toulouse, 1968.

6 В их числе следующие: Cariou M. Lectures bergsoniennes. P., 1990; Hude

H. Bergson. V. I. P., 1989; V, 2. P., 1990; Philonenko A. Bergson ou de la philosophie comme science rigoureuse. P., 1994; Soulez F. Bergson politique. P., 1989. Современное значение ранних идей Бергсона подчеркивалось и в сборнике «Bergson. Naissance d'une philosophie. Actes du colloque de Clermont-Ferrand 17 et 18 novembre 1989» (P., 1990), выпущенном во Франции к 100-летию издания «Опыта о непосредственных данных сознания». В последние годы опубликованы в русском переводе три работы французских философов, анализирующих взгляды Бергсона: Делёз Ж. Бергсонизм // Делёз Ж. Критическая философия Канта: учение о способностях. Бергсонизм. Спиноза; Рикёр П. Память, история, забвение. М., 2004; Маритен Ж. От Бергсона к Фоме Аквинскому. М., 2006.

6 Среди них: Capek M. Bergson and modem physics. Dordrecht, 1971 (Boston studies in the philosophy of science, v. VII); Kolakowskl L. Bergson. Oxford - N.Y.,

1985; Lacey A.R. Bergson. L.-N.Y., 1989; Skarga B. Czas i trwanie. Studia о Berg-sonie. Warszawa, 1982, a также цитированная выше книга П.Дугласа.

идей, помогающую понять ряд «эзотерических» моментов в творчестве французского мыслителя10.

В конце 1920-х годов в России вышло еще несколько работ, посвященных Бергсону, в том числе статьи В.Ф. Асмуса. Затем интерес к французскому философу угас, и надолго (в 1930-е годы его поминали в отечественных изданиях чаще всего в негативном ключе, к примеру, как «идеолога фашизма» и пр.). Вновь исследователи обратились к нему уже в 1960-х годах; тогда была опубликована книга В.Ф. Асмуса «Проблема интуиции в философии и математике» (1963), где анализируется и концепция Бергсона, прежде всего теория восприятия и учение об интеллекте и интуиции. Вообще же в советский период вышла только одна монографическая работа на эту тему - книга К.А. Свасьяна «Эстетическая сущность интуитивной философии Бергсона» (Ереван, 1978), где взгляды французского мыслителя анализировались в общекультурном контексте, в сопоставлении с литературно-художественными течениями его эпохи. Из остальной, совсем немногочисленной отечественной литературы советского периода отметим работы П.П. Гайденко, Т.А. Кузьминой й М.А. Рубене, удачно освещающие ряд аспектов бергсоновской философии11, а постсоветского - работы И.И. Гарина, А.Б. Гофмана и Ю.В. Подороги12. Однако целостного впечатления об учении Бергсо-

10 См., напр.: Аскольдов С. Время и его религиозный смысл // Вопросы философии и психологии, 1913. Кн. 117 (II). С. 138-173; Бабынин Б. Философия Бергсона // Вопросы философии и психологии, 1911. Кн. 108 (III), 2-я паг. С. 251290; кн. 109 (IV), 2-я паг. С. 472-516; Лосский Н.О. Интуитивная философия Бергсона. Пг., 1922; Лазарев А. Философия Бергсона // Мысль и слово. Т. I. М., 1917. С. 177. Из крупных работ этого периода назовем также следующие; Базаров В. О философии действия // Современник, 1913. № 6. С. 143-164; № 7. С. 133-164; № 10. С. 139-167; Юшкевич П С. К современному возрождению метафизики (Анри Бергсон и его философия антиинтеллектуализма) // Юшкевич П.С. Мировоззрение и мировоззрения. СПб., 1912. С. 25-51; 164-194; его же. Бергсон и его философия интуиции И Русское богатство, 1914. № 2. С. 33-59; № 3. С. 47-67.

11 Гайденко П.П. Категория времени в буржуазной европейской филосо- . фии // Философские проблемы исторической науки. М., 1969. С. 225-262 (о концепции длительности у Бергсона - с. 233-239); Кузьмина Т.А. Проблема субъекта в современной буржуазной философии. М., 1979; Рубене М.А. Кантовское учение о времени и его интерпретация в философии жизни и феноменологии // «Критика чистого разума» Канта и современность. Рига, 1984. С. 268-275. В 1980-1990-е гг. были также защищены несколько диссертационных работ, посвященных главным образом поздней концепции Бергсона. Среди них можно отметить исследование H.A. Тельновой «Соотношение социального и индивидуального в этической концепции А. Бергсона» (автореферат дисс. ... канд. филос. наук. М., 1988).

12 См.: Гарин И.И. Воскрешение духа. М., 1992 (сюда вошла глава о Бергсоне); Гофман А.Б. Общество, мораль и религия в философии Анри Бергсона // Бергсон А. Два источника морали и религии. М„ 1994. С. 351-374; Подорога Ю.В. Понятие длительности и философия А. Бергсона // Опыт и чувственное в культу-

на, об эволюции его взглядов все же не сложилось. Исследовались, как правило, отдельные стороны его концепции либо давался краткий ее обзор в контексте проблематики западной философии XX века13. Осталось множество белых пятен, не была проведена даже первоначальная работа - тщательный разбор текстов, которые нередко довольно «темны» и создают определенные сложности для понимания, что объясняется, помимо прочего, характерным для философа «синкретическим» стилем. «Бергсон внешне не расчленяет ни отдельных областей знания, ни отдельных проблем в пределах одной и той же области; он дает нам сложный клубок переплетенных и связанных идей», - писал об этой особенности его стиля русский исследователь Б.Н. Бабынин14. Трудности в понимании Бергсона связаны и с характерным для него «дихотомическим» методом, искусственно разделявшим - с целью выявления псевдопроблем и устранения «плохо проанализированных композитов» (выражение Ж. Делёза) - то, что в реальности соединено. Неудивительно поэтому, что часто о его философии складывается только поверхностное представление. Множество бергсоновских тем и идей рассеяны по страницам последующей философской литературы, но, поскольку нет ясности относительно их истоков, авторства и значения, сами они тоже часто остаются «за кадром», а вместе с ними теряется и весь связанный с ними глубинный контекст.

В целом образ Бергсона, сформировавшийся в отечественной философской литературе и часто воспроизводимый в монографиях и учебных пособиях, нуждается в существенной корректировке на основе углубленного изучения всего творчества французского мыслителя, а также с учетом наиболее продуктивных подходов, предложенных западными бергсоноведами и русскими философами начала XX столетия. В зарубежных исследованиях, где высказывались разные, зачастую противоположные, оценки Бергсона, в последние десятилетия возобладало убеждение, что определения его концепции как иррационализма или антиинтеллектуализма не соответствуют подлинному духу (а при внимательном и непредвзятом прочтении - и букве) его творчества. Не случайно сам философ всегда возражал

ре современности. М., 2004. С. 136-158. См. также: Барсукова Т.И. Проблема «память-время» в гносеологических воззрениях И. Канта и А. Бергсона. Ростов-н/Д, 1991 (работа депонирована в ИНИОН РАН); здесь сделана попытка рассмотреть по существу учение Бергсона о памяти.

13 Так, взгляды Бергсона кратко освещались в работах ТА. Сахаровой «От философии существования к структурализму» (М., 1974), В.Н.Кузнецова «Французская буржуазная философия XX века» (М., 1970), A.B. Новикова «От позитивизма к интуитивизму» (М., 1976).

14 Бабынин Б. Философия Бергсона // Вопросы философии и психологии, 1911. Кн. 108 (III), 2 -я паг. С. 252.

против таких характеристик, появившихся во французской литературе еще в начале XX века и обсуждавшихся в дискуссиях, которые приобрели особенно активный характер после публикации «Творческой эволюции» (1907). Последовательный анализ корпуса его сочинений подтверждает его правоту.

Исходя из вышеизложенного формулируется основная цель данной работы: автор стремился дать отечественному читателю целостное представление о взглядах Бергсона в их эволюции, обращая особое внимание на те моменты его учения, которые чаще всего служили поводом для дискуссий и могут быть адекватнее оценены в контексте новейших исследований и публикаций, в том числе изданных недавно архивных материалов. В свою очередь, это позволит точнее определить значение концепции Бергсона в развитии западной философской мысли XX века, а тем самым сделает и саму картину этой мысли более полной.

Целью работы обусловлены исследовательские задачи автора:

- выявление теоретических истоков философии Бергсона, недостаточно освещавшихся до сих пор в отечественной литературе;

- выделение основных этапов его творчества, их характеристика и выяснение причин эволюции его взглядов;

- подробный разбор сочинений мыслителя, анализ центральных понятий его учения и изменения их содержательных нюансов в ходе этой эволюции;

- выявление аспектов его концепции, приобретших особую актуальность в свете дальнейшего развития философии XX века.

Методология исследования определяется целью и задачами работы. При описании эволюции взглядов Бергсона автор стремился раскрыть как философский контекст, в котором формировалась концепция мыслителя, так и имманентную логику развития его идей, выяснить внешние и внутренние причины изменения теоретических установок, влиявшего на содержательные трансформации ряда основных понятий, в том числе центрального понятия длительности. При этом автор исходил из того, что именно понятие длительности явилось той главной «интуицией» Бергсона, реконструкция которой и выявление связанного с ней спектра идей, раскрывшегося в разных областях его творчества, позволяет понять смысл всего его учения. При исследовании бергсоновской концепции времени автор использовал методологические принципы историко-философского анализа проблемы времени, содержащиеся в работах П.П. Гайденко, В.И. Молчанова, H.H. Трубникова и др.

Источники. В своем изложении автор опирался на работы Бергсона, вошедшие в собрание его сочинений («Oeuvres», Р., 1959;

рус. изд.: Собр. соч. в 5-ти томах. СПб., 1913-1914; Собр. соч. в 4-х томах. Т. 1. М., 1992; «Два источника морали и религии». М., 1994) и в трехтомник «Ecrits et paroles» (P., 1957-1959), a также на опубликованный недавно курс его лекций по проблемам психологии и метафизики, по истории греческой и новоевропейской философии (Cours. V. I-IV. Р., 1990-2000), позволяющий выявить множество новых аспектов бергсоновского творчества, лучше понять его истоки и направленность. Вторую группу источников составили работы непосредственных предшественников Бергсона, представителей французского спиритуализма XIX века Мен де Бирана, Ф. Равессона, Ж. Лашелье и Э. Бутру, - той традиции, в лоне которой он формировался как философ. Автором была также проанализирована обширная исследовательская литература на русском, французском, английском, польском и немецком языках. Среди второисточников особую группу составляют свидетельства людей, лично общавшихся с Бергсоном и имевших возможность уточнить у него неясные им аспекты его учения. Наиболее важны в этом смысле книги И. Бенруби, Ж. Гиттона, Ж. Шевалье15. Помимо этого, ценный и тщательно документированный материал содержится в работах Р.-М. Моссе-Бастид «Бергсон-педагог» и Ф. Сулеза «Бергсон-политик»1®.

Научная новизна работы. Автор впервые в отечественной литературе предпринял попытку дать развернутый обзор творчества Бергсона, подробно проследив эволюцию его мысли - от философской психологии, развитой в ранних работах, до этико-религиозной концепции, изложенной в «Двух источниках морали и религии». При этом

- предметом особого внимания автора стали истоки философии Бергсона, и прежде всего взгляды указанных выше представителей французского спиритуализма;

- выделены и охарактеризованы два этапа философской деятельности Бергсона: первый, завершившийся публикацией «Творческой эволюции» (1889-1907), когда были сформулированы главные положения его учения о человеке и мире, и второй (1908-1932), когда ведущим направлением его поисков стало исследование этико-религиозных проблем; центральная работа этого периода - «Два источника морали и религии»;

- детально проанализированы сочинения французского мыслителя и показана как их преемственная теоретическая связь, так и

15 Cm.: Benrubil. Souvenirs sur Henri Bergson. Neuchàtel-Paris, 1942; Guit-ton J. La vocation de Bergson. P„ 1960; Chevalier J. Bergson. P., 1948; idem. Entretiens avec Bergson. P., 1959.

16 Mossé-Bastide R.-M. Bergson éducateur. P., 1955.

имеющиеся в них изменения в трактовке ряда проблем и понятий, в том числе ключевых понятий длительности и интуиции;

- впервые обстоятельно исследованы книги Бергсона «Материя и память» и «Длительность и одновременность», а также ряд работ позднего периода, в том числе вошедших в сборники «Духовная энергия» (1919) и «Мысль и движущееся» (1934);

- подробно рассмотрены бергсоновская философия сознания, онтологическая и гносеологическая концепция, теория эволюции, социально-этическое и религиозное учение, философия истории, социокультурная утопия; освещены главные принципы методологии Бергсона; показано, что трактовка сознания, разработанная им в ранний период исходя из понятия длительности, задала направление его дальнейшего творчества, став основой его общего теоретико-методологического подхода к анализу философских проблем;

- введены в научный оборот темы бергсоновской концепции, в советский период практически не исследовавшиеся или не получившие адекватного освещения в отечественной литературе: теории памяти, материи; проблемы возможного и действительного, объяснения в истории; отклик Бергсона на теорию относительности А.Эйнштейна и др.;

- обрисован путь Бергсона к выработке - на основе созданной им концепции сознания и интуитивистской гносеологии, обусловивших критику позитивизма и сциентизма как «естественной метафизики человеческого ума», - более широкого понятия рациональности и показаны как позитивные, так и дискуссионные, а порой внутренне противоречивые аспекты предложенных им решений;

- охарактеризовано философское значение концепции Бергсона и освещены основные направления влияния его идей;

- рассмотрены некоторые аспекты рецепции учения Бергсона в России в конце XIX — первые два десятилетия XX века.

В работе, написанной в жанре философской биографии, используется обширный фактографический материал, в том числе новые сведения о дипломатических миссиях Бергсона во время Первой мировой войны.

Научно-практическая значимость исследования обусловлена тем, что содержащийся в нем материал существенно обогащает представление о творчестве одного из ведущих мыслителей XX века, помогает преодолеть ряд сложившихся в отечественной историко-философской науке стереотипов в подходе к его концепции, лучше понять реальное значение его взглядов для философии и культуры прошлого столетия, а следовательно, адекватнее оценить теоретические процессы, связанные с его идеями и повлиявшие на последующее развитие философии. Выводы, сделанные автором на осно-

ве исследования всего творчества Бергсона, могут быть использованы в дальнейшей теоретической работе по изучению западной философии XX века, в преподавании соответствующих курсов в вузах и колледжах, при написании учебных пособий и программ. Материалы, обобщенные автором, представляют интерес и в плане философского анализа проблем времени, сознания, эволюции, а также в контексте теоретического исследования истоков современной науки.

Апробация работы. Основные положения и выводы работы нашли отражение в публикациях автора, в том числе статьях, изданных в журналах «Вопросы философии», «Мир психологии» и др., предисловиях и комментариях к переизданиям сочинений Бергсона в 1990-е годы, в. ряде материалов, опубликованных в словарях и энциклопедиях по философии и культурологии.

Монография была обсуждена на заседании сектора современной западной философии Института философии РАН и рекомендована к защите.

Структура исследования и его объем. Работа включает в себя предисловие, десять глав, заключение, приложение, библиографию и указатель имен. Объем монографии - 672 с. (36 а.л.)

Основное содержание работы

В предисловии сформулированы цели и задачи исследования, раскрыта его актуальность и новизна, освещены источники и рассмотрен ряд проблем, связанных с недавней публикацией курсов лекций Бергсона, дающей основания для новых оценок его творчества.

В главе первой, «Историко-философский контекст. Истоки философии Бергсона», рассмотрены теоретические предпосылки учения Бергсона. В его философии оставило глубокий след изучение античных мыслителей - Гераклита, Платона, Аристотеля, стоиков и, прежде всего, Плотина, чьи идеи сыграли решающую роль в формировании его эволюционной концепции; вполне очевидно и влияние Августина, в частности размышлений о времени, изложенных в «Исповеди». В целом же учение Бергсона лежит в русле традиции эмпиризма, несомненным преимуществом которого он считал опору на опыт в широком смысле слова, близость к реальности, к конкретным фактам. Именно эмпиризм, переосмысленный и расширенный, роднит его концепцию с другими влиятельными участниками философского движения конца XIX - начала XX века, например прагматизмом -и эмпириокритицизмом, возрождавшими в новом контексте идеи английского эмпиризма. Кроме внутрифилософских предпосылок, эта тенденция была обусловлена и развитием других сфер знания, есте-

ственных наук (физики, биологии) и психологии, - сильно повлиявшим на изменение картины мира.

В более узком плане Бергсон продолжил традиции собственно французской философии, где особенно значимыми для него мыслителями были Декарт, Паскаль и Руссо. Однако совершенная им «революция в философии» коренилась прежде всего в теоретических поисках его эпохи, в традиции французского спиритуализма, восходившего к Мен де Бирану (1766-1824), мыслителю эпохи заката идеологии17. Прямыми предшественниками Бергсона стали создатели особого варианта спиритуализма, отличного от того, что был предложен В. Кузеном, но тоже опиравшегося на идеи Мен де Бира-на, - Ф. Равессон (1813-1900), Ж. Лашелье (1832-1918) и Э. Бутру (1845-1921). Их взглядам уделено особое внимание в данной главе, где отмечается, что это течение французского спиритуализма, во многом противостоя позитивизму и не принимая его механистических выводов, восприняло от него идеал позитивного знания, строго сообразующегося с опытом. Из такого стремления к опытному обоснованию философского знания исходил Равессон, создатель учения «позитивного спиритуализма». Главной целью данного варианта спиритуализма было примирение, согласование позитивной науки и метафизики путем доказательства того, что области духа тоже присущи законы, но иного типа, чем действующие в природе, а потому человеческое сознание, дух обладает автономией по отношению к сфере материальной природы (яснее всего эта особенность прослеживается в концепциях Лашелье и Бутру). Проводя идеи примата духа над материей, интуитивного постижения единства духа и человеческого сознания, противопоставляя свободу человека его жестко-детерминистским трактовкам, французский спиритуализм способствовал преодолению влияния позитивизма во Франции, возрождению интереса к метафизике.

Развитие философии во Франции XIX века было тесно связано с развитием естественных наук (в том числе биологии), психологии, истории. Процессы, происходившие в этих науках, ставили перед философией новые проблемы. Психология в XIX веке формировалась как самостоятельная наука, со своим предметом и методами исследования, в том числе экспериментальными, что влекло за собой необходимость пересмотра традиционных представлений о сознании. Изучение жизни и различных ее форм подводило к осмыслению специфики биологии как науки, специфики действовавших в этой сфере законов. Сводить ли эти законы, как то делал редукционизм, к законам механики или утверждать их своеобразие - такова была

17 См. об этом, например: Кротов A.A. Философия Мен де Бирана. М., 2000. С. 15-18.

альтернатива, с которой так или иначе сталкивалась философия. Признание неизменного порядка в природе, выражающегося в столь же неизменных, жестких законах, пришло в противоречие со складывавшимся историческим пониманием реальности; нуждались в переосмыслении понятия закона и порядка. Формировавшаяся новая модель естествознания требовала новых подходов и от ученых, и от философов. Активно обсуждались в эту пору идеи эволюции, на первый план выдвигалось изучение и осмысление проблемы развития, изменения - как на уровне всей живой природы, так и на уровне сознания. «Вечные» философские проблемы, которые, исходя из разных теоретических оснований, решала и французская философия XIX века, преломлялись теперь сквозь эту новую призму, приобретали иную форму, получали иные решения. В связи с развитием биологии в философии оживились и виталистские мотивы: в форме витализма философия стремилась осмыслить проблему соотношения устойчивости и изменчивости в природе, постичь природу как единое целое, понять причину творческих изменений, новизны, не объяснимой с помощью механистических методов (еще в XVIII в. виталистская медицина, развивавшая идеи спонтанности жизни, была основным центром противостояния, картезианской концепции духа и природы). Задолго до Бергсона темы жизни звучали у А. Курно, Э. Ренана, Ж.-М. Гюйо. Витализм был достаточно частым «фоном» различных учений, в которых с виталистскими тенденциями соседствовали и чисто механицистские подходы и объяснения.

Подчеркивая, что развитие философии во Франции в течение всего XIX века создало необходимые предпосылки, питательную почву для вызревания тех идей, которые в конце столетия были высказаны Бергсоном, автор отмечает, что в свете философской традиции, послужившей непосредственной опорой для его взглядов, несколько по-иному, чем это принято в отечественной литературе, очерчивается суть его теоретической позиции. Бергсона обычно считают представителем философии жизни во Франции. Сам он всегда отрицал свою принадлежность к какой-либо философской школе, но в целом его концепция, особенно периода «Творческой эволюции», действительно созвучна философии жизни. Однако здесь требуется существенное уточнение: витализм Бергсона был формой, внешней оболочкой, в которой выступил его спиритуализм. В метафоре жизненного порыва его привлекла возможность лучше, чем это удалось бы с помощью сложных (и, с его точки зрения, всегда неадекватных) теоретических объяснений, выразить основные идеи его философии. Бергсон стремился создать метафизику, не уступающую по точности и обоснованности науке и превосходящую ее в достоверности, а тем самым вернуть права гражданства свободе, случайности, высшему

духовному началу; эту задачу он предполагал решить путем расширения и углубления опыта, обращения к непосредственному опыту -и внутреннему, и внешнему. Именно для решения этой общей задачи, намеченной уже его предшественниками, он привлек «жизненный порыв».. Но обусловленное таким подходом сближение с философией жизни во многом определило своеобразие его концепции, разделившей достоинства данной традиции и натолкнувшейся, как и она, на опасные «подводные камни» (одним из них стала проблема отношения природы и культуры).

В главе второй, «Начало. Клермон-Ферран. „Опыт о непосредственных данных сознания"», изложены биографические сведения, касающиеся периода детства и юности Бергсона, освещены основные сочинения малого формата, написанные им в начале его философской карьеры. Центральное место в данной главе занимает анализ идей, высказанных философом в двух его докторских диссертациях: «Идея места у Аристотеля» (на латинском языке) и «Опыт о непосредственных данных сознания» (1889). Стимулом к этим исследованиям стало стремление дать новое решение апорий Зенона, что привело в итоге к переосмыслению проблемы времени и заложило основы всего дальнейшего творчества Бергсона. Анализируя в латинской диссертации учение о месте, разработанное Аристотелем в рамках созданной им теории континуума, которая как раз и явилась ответом Аристотеля на вызов Зенона, Бергсон формулирует ряд существенных для него суждений относительно пространства, на которые будет опираться и в основной диссертации. Он еще не рассматривает здесь проблему времени, но, как можно предположить, именно размышления об аристотелевской теории места, связанной с континуальными представлениями, сделали для него очевидной необходимость пересмотра самой трактовки непрерывности применительно ко времени.

В «Опыте о непосредственных данных сознания» Бергсон дал свой собственный ответ Зенону, и ответ этот весьма радикален: если мышление, изображенное Парменидом и Зеноном, не в состоянии помыслить движение, а значит, и время, предстающее для этого мышления как совокупность дискретных единиц, а не реальная непрерывность, и если при этом зеноновский подход к времени остался характерной особенностью науки, то причина этого коренится в самом научном мышлении как таковом, в его собственных свойствах. Хотя в сознании время воспринимается как поток, последовательность, в науке неважно то, что происходит в самом интервале между £ и важны лишь крайние точки этого интервала, отображаемые в формулах. Но в них не учитывается течение времени, присущие ему последовательность и необратимость, а это означает, что в мире нет

развития, что в нем «все дано сразу». Эта проблема и стала предметом размышлений Бергсона, пришедшего к выводу о том, что наука фактически представляет время по типу пространства, «специализирует его». В своей характеристике современной ему науки он выявил многие ее реальные особенности. Гораздо позже, например в работах И. Пригожина и его школы, было показано, что классическая наука действительно не учитывала случайности и необратимости, существующих в природе, или толковала их как иллюзию, обусловленную несовершенством человеческого знания. Причины такой ситуации коренились в господствовавшей концепции научной рациональности, в рамках которой реальному времени с присущей ему последовательностью фактически не было места, а в расчет принимались только вечные и неизменные законы.

Итак, предметом рефлексии Бергсона стал опыт науки, рассмотренный под углом зрения проблемы времени. Он отмечал позднее, что стремится «продолжить работу картезианцев, но считаясь с большей сложностью теперешней науки»18. Не экспериментально-математическое естествознание, как во времена Декарта, было теперь моделью научного знания; в науках, выдвинувшихся на первый план в XIX веке (биологии, психологии, истории), где важное место заняла проблема развития, изменения, т. е. временных процессов, не работало теперь, полагал Бергсон, прежнее представление о времени, не дававшее возможности понять саму суть становления, эволюции, появления нового. Сам факт, что вначале интересы Бергсона лежали в области теории науки, очень показателен: он, как и, например, Бутру, отталкивался от опыта науки, осмысления произошедших в ней перемен. И хотя исходным пунктом собственного философствования для него оказалась психология, проблемы науки и ее отношений с философией всегда оставались «фоном» его исследований. Учет этого обстоятельства позволяет лучше понять существо его концепции, которую позже обсуждали и психологи, и философы, и теоретики науки.

В поисках решения этих проблем Бергсон обратился к внутреннему опыту времени, исследуемому путем интроспекции. Подобно Августину, Декарту, Мен де Бирану, он открыл в сознании, в его внутренней очевидности и самодостоверности основу и исходный момент философствования; при этом вслед за Мен де Бираном он полагал, что в сознании даны именно факты, а не отвлеченные идеи. Эта тема стала предметом его анализа в «Опыте о непосредственных данных сознания», где, сосредоточившись на проблеме «кон-

18 Бергсон А. Психофизический параллелизм и классическая метафизика // БергсонА. Собр. соч. в 5-ти томах. СПб., 1913-1914. Т. 4. С. 84-85. Перевод В.А. Флёровой.

кретного», психологического времени, Бергсон пока не ставит в достаточно отчетливом виде вопроса о внешней реальности: он ограничивается рамками реальности внутренней, сознания, доступного самонаблюдению. Важное отличие его концепции от предшествующего спиритуализма состоит в том, что в ней не просто провозглашается обращение к внутреннему опыту, но выявляются препятствия к этому, коренящиеся в самой природе человеческого познания и, как следствие, - в языке, обыденном и научном, в социальной форме существования. Исследуя непосредственные факты сознания, Бергсон хочет определить «условия возможности» адекватного постижения внутренней реальности - времени, высвобожденного из тисков пространственное™.

Первоочередной задачей стало для него «очищение опыта», выяснение тех психологических механизмов, которые препятствуют человеческому самопониманию, а в философии приводят к псевдопроблемам. Эта ориентация на предварительную философскую работу - прояснение сознания - в определенной мере роднит его с феноменологией: и Бергсон, и Гуссерль хотели, оставаясь на почве научности, разработать философию как строгую науку, дать ей новое обоснование; оба они создали оригинальные и плодотворные учения о сознании и времени. Эти мыслители двигались разными путями, однако Бергсон также с самого начала стремился развести «естественную установку» сознания и установку философскую, с тем чтобы придать философии точность, какой в своей сфере обладает наука.

В ранних работах он вел своего рода борьбу на три фронта, выступив против ведущих идей философии и психологии его эпохи. Во-первых, заняв позицию эмпиризма, он подчеркивал, вопреки классическому рационализму, необходимость изучения конкретного, целостного индивида, рассматривая его в единстве его мышления, чувств и воли. Во-вторых, он подверг критике и классический эмпиризм, на идеи которого во многом опиралась тогдашняя психология, за трактовку сознания как отдельных рядоположенных состояний и за злоупотребление количественными методами исследования, несшее в себе опасность сугубо «вещного» подхода к сознанию, недооценки его качественного своеобразия. В-третьих, он выступил и против кантианства, подчеркивая возможность непосредственного и достоверного познания человеком своего Я. Но при этом в «Опыте...» Бергсон отталкивался именно от кантовской идеи связи сознания с временем, перетолковывая ее, однако, совсем в ином ключе: не существует, полагал он, некоей априорной формы сознания, сквозь которую субъект не мог бы пробиться к собствейному Я. Скорее наоборот: соприкасаясь с миром в процессе деятельности, сознание оказывается отягощенным некими формами, присущими самому миру. Очищение идеи

времени от этих форм, от пространственных коннотаций позволит, как надеялся Бергсон, понять подлинную суть сознания.

Все три выделенных выше направления полемики нашли опору в понятии длительности, которое вводится Бергсоном в «Опыте» через критику позитивистски ориентированной психофизики, опиравшейся на экспериментальные методы исследования сознания. Исследуя вопрос об интенсивности психических состояний, активно обсуждавшийся в тогдашней психологии, он доказывает, что количественные меры в принципе неприменимы к сознанию, по сути представляющему собой не количество, а качество. Всякое количество, и вообще число, предполагает представление о пространстве, а значит, рядоположении и бесконечной делимости. Но множественность, характерная для сознания, есть множественность не рядоположения, а взаимопроникновения. Исходя из этого Бергсон выстраивает свою модель сознания, имеющего многослойную структуру, где внешний, поверхностный уровень, связанный с практически-социальными потребностями и языком, несет в себе общезначимые и безличные характеристики, а глубинный - сфера конкретного времени, длительности - представляет собой область уникальных, личностных проявлений, непрестанного развития, творчества, свободы. Процесс развития сознания как длительности - это синтез разнородных данных и состояний: длительность, представляющая собой одновременно и содержание, и форму сознания, осуществляет организующую функцию, обеспечивает единство в многообразии, притом так, что в каждом состоянии, лишь условно выделяемом в сознании, оказывается дано все целое. Длительность есть внутренняя организация элементов (здесь также сказывается влияние Канта, у которого время выполняло функцию упорядочения, объединения многообразных данных внутреннего опыта), обеспечивающая непрерывность качественно разнородных состояний, постоянное взаимопроникновение и взаимодействие прошлого и настоящего. Именно этим взаимопроникновением объясняется неделимость, необратимость длительности, которую нельзя представить пространственно, в виде прямой или иной непрерывной, бесконечно делимой линии. Так можно изобразить только завершенное время, прошлое, где все уже дано и известно. Линия, траектория, как и все пространственное, - это необходимая принадлежность науки, а не «чистой психологии». Бергсон, как до него Августин19, прибегает в исследовании времени к слуховым метафорам (часто используя пример с восприятием мелодии как единого целого, а не отдельных звуков), которые лучше, чем визуальные метафоры, — ведь всякая визуализация связана с простран-

19 Ср. пример Августина со звуком: «Исповедь», XI, 27.

ственностью - передают идею динамической непрерывности, ставшую ядром его концепции.

Касаясь проблемы языка, Бергсон подчеркивает связь языка с пространством: именно вторжение в сознание идеи пространства приводит к тому, что поверхностные слои сознания разделяются на части, внеположные друг другу и обозначаемые понятиями. Так начинается бергсоновская критика языка, причем критика не только в обычном понимании, но и в кантовском смысле - как исследование, предполагающее установление границ, четкое выявление сферы применимости той или иной способности, понятия и т. п. С самого начала Бергсон столкнулся со сложной задачей: как передать в философских понятиях то, что в какой-то мере доступно иным, художественным, образным средствам описания внутренней реальности? Как перенести в философию то, что возможно в литературе, в музыке, в живописи? Ведь любая «кристаллизация» ощущений и впечатлений, попытка остановить текучую длительность, выразить нечто общее для многих людей - а следовательно, безличное - приводит к искажению. И в других работах он будет постоянно возвращаться (затрагивая как сферу обыденного языка, так и языка науки) к проблеме выражения длительности, глубинных уровней сознания. В дальнейшем позиция Бергсона по этому вопросу несколько уточнится, но в его работах прослеживается одна тенденция: движимый понятным стремлением к усовершенствованию языка, смягчению его статичности, атомизма, плохо согласуемых с динамичностью, изменчивостью реальности, он постоянно наталкивается на границы, поставленные самими условиями человеческого существования, а в конечном счете - человеческой природой. Правда, осознание этих границ никогда не означало для него выхода в сферу сверхчеловеческого как внечеловеческого, поскольку он верил в возможность совершенствования самого человека, изменения его природы.

Рассматривая с точки зрения длительности движение, каким оно воспринимается в сознании, и обращаясь в связи с этим к апориям Зенона, которые и побудили его к переосмыслению проблемы времени, Бергсон толкует движение как чисто духовный и неделимый акт, который не может быть отождествлен с бесконечно делимой однородной средой, пространством; в таком отождествлении и состояла, на его взгляд, ошибка элейской школы, в частности Зенона.

При обосновании своей позиции Бергсон часто прибегает к приему, ставшему существенной частью его методологии: объясняя, как образуются ложные представления о реальности, он показывает, что в них, как правило, смешиваются два компонента, различные по природе. Так, в идее интенсивности психологических состояний смешиваются количество и качество, в обыденных представлениях о

времени - длительность и протяженность, в идее движения - интенсивное ощущение подвижности и экстенсивное представление о пройденном телом пространстве. С точки зрения Бергсона, выявление подобных «эндосмосов», разделение двух смешанных элементов дает возможность понять суть исследуемого явления, а тем самым и истоки возникающих из такого смешения псевдопроблем.

Рассуждения Бергсона о модели времени, с которой работает наука, и выдвижение им собственного представления о времени фактически означали пересмотр прежней рациональности, строившейся на математизированном и логизированном видении реальности. Водоразделом между прежней и новой идеями рациональности стало у него именно понятие длительности. Математическое естествознание и основанная на нем философия, полагал Бергсон, имели дело с тем временем, которое могло быть выражено в формулах, с временем как «подвижным образом вечности» (Платон), не позволявшим выйти в сферу изменения, развития, творчества. Такое «опространствлен-ное время» предстало в его работах как основная черта той научной и философской рациональности, которая, с его точки зрения, не способна была объяснить человека и его сознание.

Хотя предшественников бергсоновской трактовки времени можно обнаружить в истории философии - в учениях Плотина, Августина, в эмпиризме XVIII века, развивавшем психологическую трактовку времени, однако значение этой проблематики могло быть полностью осознано лишь на основе опыта, накопленного психологией и историей к концу XIX века, - опыта времени человеческого существования. В центре философских размышлений тем самым оказалась проблема времени как основания человеческого бытия, истории и культуры. Бергсон сумел выразить емким понятием длительности эти новые философские установки, проявившиеся в иной форме в учениях Дильтея, Шпенглера, Зиммеля, позже - Хайдеггера, Хотя сам он довольно поздно занялся собственно проблемами исторического познания, но уже в работах раннего периода он поместил сознание в сферу по-новому осмысленной временности, описав его как по преимуществу темпоральное, личностно-историческое явление.

В новом ракурсе, заданном понятием длительности, Бергсон пересмотрел многие традиционные философские проблемы, существенные и для психологии, в том числе проблему свободы, утверждая, что представление о сознании как длительности несовместимо с понятием закономерности, сформулированным в науках о природе. Детерминизм в психологии, предполагающий, по его словам, ассоциативную теорию сознания, он считал одним из непременных следствий все того же «опространствливания» времени, в котором лежат истоки многих заблуждений современной науки. Ассоциативной пси-

хологии доступен только поверхностный слой сознания, где выделяются обособленные состояния, между которыми устанавливаются особого рода связи, ассоциации. Но к глубинам сознания, где нет ря-доположения, а есть взаимопроникновение и развитие, заключения такой психологии неприменимы.

Анализируя в «Опыте» аргументы сторонников и противников детерминизма, Бергсон приходит к выводу, что и те, и другие совершали общую методологическую ошибку: понятие свободы связано у них с ретроспективным пространственным представлением о пути, избираемом сознанием в ситуации выбора и изображаемом графически в виде линии, которая в какой-то точке раздваивается. Но такое изображение говорит о пройденном, а не о проходимом пути. На самом деле акт принятия решения — это сложный динамический и качественный процесс, где ощущения, восприятия, представления, разного рода мотивы и стремления, переплетаясь, находятся в постоянном становлении, которое лишь задним числом можно выразить определенной траекторией и где сами возможности, представившиеся человеку, также меняются по мере продвижения вперед. На глубинном уровне сознания, в длительности, осуществляется взаимодействие мышления, чувств и воли, которое, будучи рассмотрено в его историческом аспекте, т.е. в плане всей истории личности, составляет сферу проявления «динамической причинности», фактически отождествляемой Бергсоном со свободой. Из этого следует, что человек не может предвидеть свое будущее: ведь сами условия, ситуация, в которой он находится, не суть что-то заданное, постоянное, а потому совокупность теперешних условий нельзя экстраполировать на будущее. Предвидение, однако, вполне возможно в науке - но именно потому, что время, с которым она имеет дело, есть исчисляемое, математическое, количественное время, поэтому здесь можно составлять любые уравнения, они ведь говорят не о длительности, а об отношении между длительностями, т. е. об одновременностях. Сама же длительность может быть пережита, а не измерена.

Итак, человек, по Бергсону, свободен, когда его поступки, состояния души выражают всю личность, представляющую собой существо уникальное - во-первых, в силу неповторимости ее истории, а во-вторых, благодаря новизне, присущей сфере длительности, где прошлое, целиком сохраняющееся в памяти, всегда по-новому взаимодействует, «сплавляется» с постоянно прирастающим, новым настоящим, а будущее непредвидимо, непредсказуемо, открыто. Свое понимание свободы Бергсон обобщает в утверждении, которое, наряду с идеей о темпоральной природе сознания, имеет особое значение в свете дальнейшего развития философии XX века: свобода есть первичный, неопределимый факт сознания - неопределимый

именно потому, что всякое ее определение оправдывает детерминизм. Ведь при любой попытке такого определения конкретная длительность заменяется ее пространственным симролом, процесс превращается в вещь, и исчезает самое главное - суть свободы. Человек, таким образом, свободен изначально, и свобода его коренится в длительности. Длительность, как скажут позднее экзистенциалисты, - сфера подлинного экзистенциального опыта, который приобрел у Бергсона существенно темпоральный характер. Именно человек, способный выразить такой опыт, - художник - предстал в его ранней философии как субъект и творец культуры, созидатель подлинно нового. В эстетической сфере, в творчестве художников и писателей Бергсон увидел главную область обнаружения «глубинного я», область свободы: показывая человеку возможность проникновения в глубинные слои души, художник открывает ему новый, подлинный мир, таящийся в каждом, но редко выявляемый в самонаблюдении.

Далее автор кратко рассматривает проблемы, вставшие перед Бергсоном в связи с новой трактовкой сознания. Прежнее философское понятие субстанциальности сознания, при всем различии его трактовок, выполняло важную функцию, обеспечивая основание самотождественности личности, ее единства. Представления о субстанции в рационализме Х\/11-Х\/111 вв., идея неизменной человеческой природы, развивавшаяся в эпоху Просвещения, диалектическая трактовка субъекта в немецком классическом рационализме обосновывали тождественность личности, которая могла в силу этого выступать и как субъект права, как морально вменяемое существо. Тот акцент, который Бергсон делал в ранних работах на изменчивости как неотъемлемой характеристике сознания, спровоцировал целую дискуссию, ряд участников которой усмотрели в его учении абсолютный феноменализм, несший с собой опасность «распада» личности. Однако именно в «Опыте» Бергсон фактически начинает разрабатывать концепцию субстанции нового типа, где главную роль в обеспечении единства сознания играет его временная природа, непрерывное взаимодействие в нем прошлого и настоящего, организующее -при помощи памяти - в единое целое взаимопроникающие состояния и слои сознания. Поток сознания в трактовке Бергсона определенным образом структурирован, это вовсе не хаотическое изменение; именно целостность сознания подчеркивается его динамическим видением, идеей о том, что на глубинном уровне каждое состояние сознания, каждое чувство выражают всю личность. Временнбе единство, где все находится в динамическом взаимопроникновении, - вот та картина сознания, которую рисует Бергсон. Эта мысль как раз и выражалась в представлении о динамической причинности, действующей в сознании и, по существу, тождественной его свободе.

В центре главы третьей, «От психологии к онтологии. „Материя и память"», - анализ второго сочинения Бергсона - «Материя и память» (1896), где не только развивается гносеологическая и антропологическая концепция, но и представлены, еще в общих чертах, метафизика Бергсона, его онтологическое учение. Выйдя за пределы внутренней самоочевидности и заняв позицию реализма, философ обратился к исследованию внешней реальности, непосредственного отношения человека к миру, стремясь выявить при этом корни представления о «пространственном» времени. Изложенная здесь концепция складывалась, как свидетельствуют лекции, прочитанные Бергсоном в этот период, главным образом под влиянием идей Лейбница и стоиков: переосмысленная монадология стала одним из истоков трактовки им внешнего восприятия, а идеи стоиков о степенях напряжения пневмы и связанной с этим иерархии в природе сыграли важную роль в создании динамической картины реальности.

Определив цель «Материи и памяти» как проникновение «не просто в глубины духа, но в точку соприкосновения духа и материи»20, Бергсон стремится преодолеть на этом пути крайности предшествующих философских систем, занять «третью позицию» между идеализмом и материализмом, которые вначале полностью отрывали материальное от духовного, а затем пытались объяснить, каким образом между ними возможно взаимодействие. Бергсон предлагает противоположный подход: исходить, как из данного, из реального взаимодействия, осуществляющегося в акте восприятия. А это, в свою очередь, предполагает переосмысление самого процесса восприятия, который, по Бергсону, можно объяснить лишь отвергнув созерцательную позицию и выдвинув идею о неразрывной связи познания с действием, его изначально практической направленности.

Внешняя реальность предстает в «Материи и памяти» как совокупность бесчисленных «центров сил», рассеянных в универсуме и связанных друг с другом динамическими взаимодействиями (в этом, в частности, состоит их отличие от их прототипов — «безоконных» лейбницевских монад). Один из таких центров, приобретающий уже, вследствие непредопределенности, свободы воли, значение «центра индетерминации» - человеческое тело, вовлеченное в систему универсального взаимодействия и играющее важную роль в познании и ориентации человека в мире. Бергсон подчеркивает значение телесного фактора, развития и усложнения нервной системы, создающего первичную возможность для свободы, и соотносит роль тела и неразрывно связанного с ним внешнего восприятия с практической деятельностью, обеспечивающей укорененность человека-в-мире . Но это, с его точки зрения, не позволяет Бергсон А. Материя и память II Бергсон А. Собр. соч. в 4-х томах. Т. 1. М., 1992. С. 160.

это, с его точки зрения, не позволяет сделать вывод о том, что мозг порождает представления. Мозг является необходимым, но далеко не достаточным условием работы сознания, поскольку сознание, если рассматривать его не в аспекте практических, двигательных функций, есть не эпифеномен, каким его рисует материализм, а вполне самостоятельная духовная реальность.

В «чистом восприятии», т.е. восприятии мгновенном, абсолютно непосредственном, как те силовые линии, что связывают между собой все «центры сил», сознанию сразу была бы дана внешняя реальность, представляющая собой не абстрактное пространство, а конкретную протяженность. Находясь в известном смысле в самих вещах, будучи причастно им, такое восприятие дало бы их достоверное отображение; в нем нет еще разделения на объективное и субъективное, субъективным оно становится лишь позже, локализуясь в определенном центре действия - теле. Однако такое восприятие -это абстракция: на деле восприятие ограничено - во-первых, потому, что осуществляется на основе конкретных практических потребностей, а во-вторых потому, что оно не мгновенно, а имеет какую-то длительность. Продолжая эту мысль, Бергсон выделяет в реальном процессе восприятия два предела, две крайности: чистое восприятие и чистую память, - чтобы затем показать, как и почему они соединяются. Принципиально важно для него здесь то, что если чистое восприятие могло бы представить все самое существенное в материи, то все остальное исходит из памяти и, значит, память в ее высшей, «чистой» форме должна быть совершенно независимой от материи. Доказательства этой идеи он нашел в экспериментальных исследованиях памяти, посвященных проблеме афазии и опровергавших, с его точки зрения, теорию о локализации воспоминаний в мозге.

Продолжая традиции ряда мыслителей античности и Нового времени, Бергсон рассмотрел память не в чисто психологическом, а в общефилософском плане, сформулировав оригинальное учение о памяти как духовном измерении человеческого бытия. Он разделил две формы памяти, неразрывно связанные друг с другом в реальном процессе восприятия и сознания, но по сути принципиально различные: память-привычку, или моторную, произвольную (volontaire) память, действующую при повторении какого-либо процесса (например, при заучивании наизусть), и собственно память, или память спонтанную, непроизвольную (involontaire), фиксирующую единичные события и выражающуюся в образах-воспоминаниях. Описывая память-привычку, Бергсон высказал интересные идеи о «понимании тела», «логике тела», о роли, которую играют в психологических процессах телесные двигательные способы деятельности, осуществляющие первичную связь человека с миром (явления афазии, полагал он,

можно объяснить нарушениями соответствующих «двигательных схем»). Но только вторую форму памяти - чисто духовную, не обусловленную церебральными и телесными функциями, хотя и связанную с ними, - он считал подлинной памятью, степень развития которой свидетельствует о богатстве духовных возможностей и способностей человека. Процесс восприятия Бергсон представляет как сложное взаимодействие трех факторов: 1) наличного восприятия, 2) чистого воспоминания, т.е. самого прошлого впечатления, всегда целиком сохраняющегося в памяти, хотя и в дообразном виде, 3) образа-воспоминания, в котором выражается чистое воспоминание, существующее в виртуальном, т.е. бессознательном, виде (по Бергсону, бессознательное есть то, что в настоящий момент не активизировано в сознании) и осознаваемое тогда, когда оно соединяется с восприятием, будучи извлечено из глубин памяти в интересах действия. Ведущая роль в этом процессе принадлежит памяти, поскольку именно воспоминание определяет тот смысловой контекст, в котором осуществляется восприятие. По мере напряжения памяти, вовлечения в процесс восприятия все более отдаленных областей прошлого личность творит саму себя, реализуя все более сложные синтезы и продвигаясь к новым горизонтам сознания. Рассматривая эту тему, автор кратко отмечает ряд аспектов, сближающих бергсоновское учение о памяти с концепциями Фрейда и Гуссерля.

Длительность и память стали в раннем творчестве Бергсона системой координат, в рамках которой он выстраивал концепцию человека, его духовно-практического бытия, самопознания и отношения к миру. Выступив против механистических представлений о памяти, свойственных ассоцианистской психологии, он разработал учение о памяти как сложной, динамической реальности. Способность к напряжению, усилию он рассматривал как одну из важнейших характеристик человеческого сознания, свидетельствующую о потенциале творчества, о возможности преодоления свойственной человеческому роду исходной ограниченности, обусловленной строением органов чувств человека и структурой его восприятия. В «Материи и памяти» эти идеи, навеянные в большой мере учением стоиков, Бергсон прилагает к онтологической концепции, рассматривая отношение сознания и материи под углом зрения напряжения сознания, активности памяти. Мир изображается здесь как иерархия длительностей, характеризуемых своим особым ритмом, особым напряжением, а отличие между материей и духом оказывается «функцией не пространства, а времени»21, т.е. обусловлено различием в степени напряжения сознания. Между материей и полностью развитым духом имеется бесконечное число

21 Там же. С. 299.

нечное число степеней напряжения, а сама материя как актуальное существование, экстенсивность, представляет собой низшую степень, почти предел (пределом материи - непрерывной подвижной протяженности - является пространство, характеризуемое Бергсоном как «схема воздействия на вещи»), т.е. несет в себе нечто от сознания, памяти. В онтологическом аспекте память выполняет особые функции, сгущая, сжимая подвижную протяженность, или становление, в отдельные моменты и тем самым конденсируя из нее материю, а одновременно сохраняя все эти моменты и не позволяя им распасться. Стало быть, память у Бергсона фактически играет ту роль, какую у Декарта выполнял Бог, ежемгновенно творивший заново универсум. По мере движения вверх, к высшим уровням сознания, возрастает и напряжение памяти, которое в случае сверхчеловеческого сознания достигло бы такой степени, что позволило бы охватить в едином видении всю историю человечества.

Подытоживая свое изложение, автор подчеркивает, что концепция реальности, представленная в «Материи и памяти», отчасти вписывается в философское движение начала XX века, возрождавшее в различных формах наивный реализм (сюда можно отнести, например, имманентную философию В. Шуппе и др., эмпириокритицизм Авенариуса и концепцию Маха, прагматизм, неореализм)22. Развитие философии в этот период дало целый «веер» концепций, в которых -на разных теоретических основаниях - утверждалась непосредственная данность действительности сознанию, критиковалось суб-станциалистское понимание сознания, противопоставление субъекта и объекта и т. п. Однако для Бергсона обращение к наивному реализму было скорее способом демонстрации, а не обоснования взглядов. В целом философскую позицию, занятую им в «Материи и памяти», можно охарактеризовать как реализм, но особого рода - спиритуалистический реализм, который ясно выразился уже в работах Ра-вессона и Лашелье. В заключение данной главы автор кратко сопоставляет концепции памяти Бергсона и Пруста, выявляя ряд сходных моментов.

Глава четвертая, «На пути к „Творческой эволюции"», посвящена небольшим работам Бергсона, написанным в начале XX века и свидетельствующим о постепенном развитии и обогащении его концепции, в том числе под влиянием учения Плотина. Особенно подробно автор анализирует книгу «Смех» (1900), отмечая, что она имеет не сугубо эстетическое, но прежде всего философское значение, поскольку здесь эскизно изложена трактовка комического как своего рода столкновения меяеду духом, бесконечно гибким, подвижным и

22 См. об этом, в частности: Лосский Н.О. Основные вопросы гносеологии. Пг., 1919. С. 206.

свободным, и инертной материей. Автор показывает, что в «Смехе» сложным образом взаимодействуют два понятия жизни, первое из которых восходит к традициям Плотина и французского спиритуализма XIX века, а второе родственно прагматистскому, и делает вывод о том, что книга отражает переломный этап в творчестве Бергсона, переход к новой трактовке жизни, которая впоследствии стала у него ведущей. Далее автор разбирает другие сочинения Бергсона данного периода, выделяя моменты, особенно важные для разрабатывавшейся им «позитивной метафизики»: развитие идей о внутренней причинности, критику интеллектуализма, под которым философ понимал сведение мышления к чисто логическим, дискурсивным функциям. Различая два рода интеллектуализма: истинный, переживающий свои идеи, и ложный, превращающий подвижные идеи в застывшие, статические понятия, - Бергсон говорит о том, что сфера духа, разума, мышления шире области «поверхностного» интеллекта; но это не значит, что он призывает выйти вообще из сферы рационального. Фактически он продолжает мысль, высказанную в «Опыте...»: у разума, как и у чувств, есть свои глубины и своя поверхностность, и мыслить нужно в глубине. Реальный прогресс, полагает он, совершается не путем оперирования готовыми понятиями, но путем усилия, расширяющего интеллект и опирающегося на живой опыт — как внутренний, так и внешний. Этой проблеме посвящена, в частности, одна из самых значительных работ данного периода -«Интеллектуальное усилие» (1902), где развивается оригинальная концепция о дообразной «динамической схеме» (являющейся по сути одним из аналогов гештальта), схематическом представлении целого, содержащем в слитном виде то, что впоследствии разворачивается в образе, распадаясь на отдельные элементы. Основываясь в своих рассуждениях на концепции «планов» (уровней) сознания, раскрытой в «Материи и памяти», Бергсон делает вывод о том, что в интеллектуальном усилии выражается, как правило, движение от динамической схемы к образу, лежащее в основе всякой деятельности понимания и истолкования.

Появившиеся в ранних работах Бергсона представления о восприятии, динамической схеме, здравом смысле, а также разбиравшаяся им в лекциях плотиновская идея симпатии с разных сторон подводили к центральному в его методологии понятию интуиции, которое в отчетливом виде предстало во «Введении в метафизику» (1903) - возможно, самом значительном из произведений «малого формата», где разбирается целый ряд общетеоретических проблем, в том числе вопрос о роли и специфике философии, об отношении философии и позитивных наук. Опираясь на обоснованный в «Материи и памяти» тезис о существования внешней реальности, непо-

средственно данной сознанию, Бергсон выводит из него следствия для методологии и теории познания. Он разделяет здесь анализ -главную операцию науки, разлагающую действительность на устойчивые, неизменные элементы, обозначаемые понятиями-символами, и инструмент философии - интуицию, которая, в отличие от анализа, не вращается вокруг предмета, а проникает внутрь него, идет от поверхностных его уровней к глубинным: это прежде всего проникновение, совпадение, контакт. А предмет ее особый - текучая, изменчивая реальность, длительность. Но, задается вопросом Бергсон, если метафизика должна опираться на интуицию, если интуиция направлена на длительность, а длительность имеет психологическую сущность, то не придется ли философу замкнуться в созерцании самого себя? В «Материи и памяти» он предложил свой ответ, глубинным метафизическим основанием которого стало утверждение о том, что внешний мир несет в себе нечто от сознания;.как раз поэтому человек в принципе мог бы схватить в чистом восприятии всю реальность. Поэтому же, погружаясь в собственную длительность, можно познать природу мира как такового; а как это возможно, позволяет понять онтологическая концепция, сформулированная в «Материи и памяти». Дело не в том, что внешняя реальность выводится из субъективности, из самосознания, а в том, что она тоже, как и индивидуальное сознание, причастна сверхиндивидуальной длительности - и именно в этой мере доступна интуиции. Симпатический контакт с предметами в акте интуиции возможен, по Бергсону, в конечном счете потому, что субъект соприкасается с ними в собственном сознании, выявляя содержащуюся в них духовность, т. е. то, что «единосущно» с его сознанием, обладает той же природой, — и духовность эта коренится в длительности высшего порядка.

Итак, доказывая, вопреки Канту, возможность познания реальности как таковой, Бергсон нашел выход в том, чтобы связать метафизику с интуицией, но освобожденной от пут прежнего рассудочного, относительного знания, - именно этим обусловлено противопоставление интуиции и анализа. Однако интуиция не является и чувственной - это не чувственное созерцание: ведь восприятия у человека, как показано в «Материи и памяти», дают искаженное, измененное практическими потребностями представление о предмете. В то же время интуиция в понимании Бергсона не несет в себе ничего сверхрационального, не есть выражение неких сверхъестественных сил - не случайно в этот период он называет ее «интеллектуальной симпатией». Характеризуя интуицию, он исходит, по сути, из хорошо известных в науке и повседневной жизни случаев проявления интуитивных способностей. Подчеркивая, что в интуиции нет ничего таинственного, ее в определенной мере может проявить каждый, он на-

деялся, что она откроет новые горизонты познания, даст доступ к конкретной реальности и поможет по-иному построить отношения философии и науки. Поскольку именно интуиция дает интеллекту материал, те проблески истины, которые позволяют ему не отлетать полностью от реальности, а сохранять с ней известную связь, то углубление и объединение этих интуиций открыло бы философии путь к истинному знанию.

Таким образом, интуиция предстает в этот период у Бергсона как симпатия, целостный опыт, в котором исчезает различие субъективного и объективного. При этом, если в традиции классического рационализма, где интеллектуальная интуиция выступала в разных формах и играла важную роль в обосновании достоверного знания, самим условием такой достоверности полагался выход за пределы времени как области случайного, непостоянного, непрочного, то в концепции Бергсона, напротив, именно интуиция проникает в самую суть реальности - становления, схватывая в непосредственном едином акте или совокупности актов временную основу сознания и внешних предметов, в чем и заключена гарантия достоверности даваемого ею опыта. В сфере душевной жизни интуиция постигает длительность еще до разделения на единое и множественное, как непрерывное качественное изменение, как внутреннюю причинность и свободу. Она открывает и иные сознания как длительности (тем самым решается проблема другого «я», стоявшая перед Бергсоном еще в «Опыте»), Наконец, проникая вглубь реальности и улавливая различные ритмы, напряжения существующих в ней длительностей, интуиция открывает всеобщую взаимосвязь и взаимодействие явлений, непрерывность изменения и движения. Таковы функции интуиции в познании, представленные во «Введении в метафизику».

В главе пятой, «Эволюционная концепция Бергсона», рассматривается главный труд философа - «Творческая эволюция» (1907), созданный под сильным влиянием плотиновской концепции эманации и призванный подвести онтологическую базу под сформулированные Бергсоном теоретико-познавательные установки, объяснить, чем обусловлено различие выделенных им методов познания. В центре бергсоновского «истинного эволюционизма», противопоставленного как механистическим, так и финалистским теориям эволюции, - метафора жизненного порыва, целостного органического процесса, охватывающего весь универсум. Эволюция предстает здесь как движение от исходного единства, духовного импульса - «сознания или сверхсознания» - через множество идущих параллельно эволюционных линий к форме сознания, характерной для возникшего на Земле типа человека, который описывается Бергсоном, вслед за Б. Франклином, как homo faber, человек-ремесленник. (При этом ре-

шающим аргументом в пользу своей концепции Бергсон считает то, что лишь она дает удовлетворительное объяснение параллелизма в строении организмов, относящихся к разным линиям эволюции.) В данном варианте спиритуализма на первый план выступает органическое единство и изменчивость мира, а длительность окончательно обретает онтологический характер, становясь основой всего универсума. Метафора жизненного порыва, созданная по аналогии с моделью человеческого сознания, разработанной Бергсоном в ранних сочинениях, выражает особого рода причинность, действующую в эволюции, - динамическую причинность, не сводимую ни к механицизму, ни к телеологии, а представляющую собой свободное развитие, постоянное творение новизны. Опираясь на изложенное в «Материи и памяти» диалектическое, по сути, учение о напряжении и экстенсивности, а также привлекая для аргументации второй закон термодинамики, Бергсон изобразил динамическую картину эволюции, осуществляющейся через два разнонаправленных процесса: восхождения жизненных форм ко все более высоким уровням сознания и нисхождения материи, образовавшейся в результате ослабления напряжения сознания.

Обосновывая при помощи эволюционной концепции свои гносеологические взгляды, Бергсон выделяет среди множества линий движения жизненного порыва три основные, приведшие соответственно к растениям, животным и человеку, и спорит с восходящим к Аристотелю положением о том, что жизнь растительная, инстинктивная и разумная - три ступени развития одной и той тенденции. По Бергсону, это разные линии, связанные лишь общим происхождением и характеризующиеся основными свойствами, или функциями: у растений это - чувствительность, у животных - инстинкт, у человека — интеллект. Хотя позиция Бергсона здесь несколько смягчается по сравнению с «Введением в метафизику»: ведь и интуиция, и интеллект суть формы жизни, — все же, при всей общности происхождения, они выступают как принципиально разные способы постижения мира. Поскольку генезис интеллекта и генезис материи представляют собой в его теории два аспекта одного и того же эволюционного процесса, интеллект, будучи лишь одной эманацией жизненного порыва, не может охватить естественные системы, жизнь в целом; он изначально нацелен, в интересах действия, на неорганизованные тела, на неживую материю, и все его категории соответственно отягощены геометризмом, пространственностью. Имея дело лишь с «инертным», повторяющимся и обособленным, видя в становлении только серию состояний, интеллект не в силах постичь движение; он витает в сфере абстракций, упуская из виду конкретное, творческое, непредвидимое, - короче говоря, не может мыслить эволюцию. Такова

же и наука, орудием которой является интеллект, - наука, оперирующая с искусственными системами.

Бергсон в обобщенной форме излагает здесь свои представления о позитивной науке, получившие теперь в его теории эволюционное, а значит, метафизическое обоснование (ведь истинный эволюционизм и есть для него истинная метафизика). В его трактовке, позитивная наука, как творение чистого интеллекта, тоже погружена в атмосферу пространственности и видит в реальности внешние друг другу части, изолированные системы; ее не интересует длительность, последовательность, реально существующая в мире. Непонимание, отрицание конкретной длительности лежит в основе особого рода метафизики, свойственной и человеку как носителю интеллекта, и науке, — естественной метафизики человеческого ума; именно она, а не сама наука чаще всего становилась объектом критики Бергсона. Суть такой метафизики емко и образно выражена в известном описании «кинематографического метода» интеллекта в 4-й главе «Творческой эволюции», где, вновь обращаясь к парадоксам Зенона, Бергсон показывает, что интеллект, в том виде, в каком он выступил и у Зенона, и в последующей философской традиции, не может избежать подобных парадоксов, потому что схватывает лишь отдельные фрагменты реальности, «снимки» с нее, представляющие собой, как кадры кинофильма, не саму реальность, а только ее условное изображение. Тем самым движение, изменение, присущее реальности, заменяется чем-то вроде механического движения пленки в киноаппарате, искусственно соединяющего эти разрозненные снимки.

На деле же, по Бергсону, поскольку длительность имеет духовную природу (и сама реальность в конечном счете - тоже), то и движение в этом плане духовно, выражая собой динамическую сторону мира, его изменчивость, континуальность и присущее ему творческое начало. Потому оно и не может быть постигнуто интеллектом, приспособленным к материальной природе и познающим лишь отношения между вещами. Но описанный выше интеллект - это лишь часть сознания; та сфера, из которой он выделился, - необъятна, и в ней существуют иные способности, возможности, развитие которых могло бы привести к иному виду познания. Так, инстинкт животных, определяемый Бергсоном как «симпатия», направлен на сами вещи, а потому дает, в отличие от интеллекта, не сугубо формальное, а материальное, т. е. содержательное, знание. Интуиция же превосходит одновременно и интеллект, и инстинкт, поскольку, обладая тем же достоинством непосредственного проникновения в объекты, что и инстинкт, но принадлежа при этом, в отличие от инстинкта, области не бессознательного, а сознания, она могла бы ввести сознание внутрь

самой жизни. Именно на интуиции должна была бы строиться философия, направленная на познание самой реальности.

Итак, Бергсон проводит четкую линию демаркации между философией (истинной философией, в его понимании) и наукой, причем их сущностные и функциональные различия оказываются обусловленными самим эволюционным процессом. Не отказывая науке в способности познания, он резко сужает сферу ее действия, т. е. ту область, где она правомочна и может достигать абсолютного знания (последнее фактически означает у Бергсона просто знание о реальности). Попытки науки и основанной на ней научной философии действовать на чужой территории заводят их в тупик, о чем, в частности, свидетельствуют неудачи многих подходов к проблеме человека, его сознания, биологической эволюции и др.: здесь научные суждения становятся относительными, приобретая чисто символический характер (по Бергсону, символизация - это операция рассудка, замещающая реальность ее пространственным представлением и тем самым искажающая ее). Правда, Бергсон подчеркивает необходимость и сотрудничества философии и науки; вдохновленный успехами современной ему науки, в частности математики и физики, он даже считал некоторые из открытых ею законов вполне «метафизическими», т. е. имеющими глубокий философский смысл. И все же, не отрицая значимости интеллекта и науки, он возлагал основные надежды в познании человеком самого себя и жизни, в его ориентации в мире на философию, опорой которой служила бы интуиция. Понимая, что без интеллекта философии не обойтись, он хотел бы, чтобы интеллект был более «интуитивным», т.е. постоянно соотносил свои действия с данными интуиции, связывающими его с реальностью. Философия, проникая путем интуиции в само становление, в эволюционное движение, сможет, полагал Бергсон, помочь науке выйти из сферы абстракций, символов, в которой она до сих пор была замкнута, дополнит научное познание познанием метафизическим, постигающим саму жизнь, и заменит собой ту «естественную метафизику человеческого ' .ума», ложную метафизику, которой наука руководствовалась прежде. Для этого, правда, необходимо, как отмечал Бергсон и раньше, создание новых понятий - гибких и текучих, способных принять «форму жизни», - ведь прежние категории интеллекта, скроенные по старым меркам, будут уже непригодны.

Подытоживая анализ гносеологического учения Бергсона, автор отмечает, что трактовка французским мыслителем взаимодействия интуитивных и интеллектуальных, непосредственных и опосредованных моментов в познании, отношения философии и науки вызвала впоследствии много возражений и повлекла за собой неоднозначные, порой диаметрально противоположные, оценки. Даже хорошо при-

нявшие его концепцию авторы критиковали его за резкое разведение рассудка и интуиции, положительных наук и метафизики, за гносеологический дуализм. Ведущей тенденцией в критике Бергсона, защищали ли его оппоненты позиции позитивизма и сциентизма или, напротив, антипозитивистски ориентированной философии, было обвинение его в иррационализме. Реальный повод для таких трактовок часто давал бергсоновский «дихотомический» метод, создание понятий-пределов, понятий-оппозиций, типичный пример которых - интеллект и интуиция. Метод разведения крайностей, противопоставленный гегелевскому диалектическому принципу единства и борьбы противоположностей, философ использовал, как отмечалось выше, для выявления «эндосмосов», затемняющих суть проблемы. Но в итоге интеллект в его концепции предстал в существенно суженном виде, что, очевидно, явилось результатом выступления Бергсона против предшествовавшей метафизики, с одной стороны, и сциентизма - с другой. Диалектический разум, действующий в сфере вневременного, был для него неприемлем. Этим и объясняется то, что он, двигаясь от Канта в ином направлении, чем сторонники немецкого классического рационализма, расширил функции кантовского рассудка, наделив его способностью достигать не только относительного, но и абсолютного знания, однако вместе с тем резко сузил саму сферу этого знания.

Но позиция Бергсона обусловлена и тем, что в истоках его философствования, как было показано выше, лежали размышления о границах классической науки и ее методологии, связанные с изменениями, происходившими в науке на протяжении XIX века. Сосредоточив внимание на расширении области научного знания, на тех открытиях в сфере естественных наук (главным образом биологии), проблемах теории эволюции, которые, по его мнению, не могли получить адекватного объяснения в терминах «логики твердых тел», он часто подчеркивал, что наука перестала быть единой и ее исходные принципы требуют переосмысления. Такой подход Бергсон и предложил с позиции эволюционно обоснованной эпистемологии, и подобно тому как в ранней концепции обращение к непосредственным данным сознания стало попыткой преодоления механицизма в психологии, так теперь учение об интуиции, непосредственном проникновении в реальность свидетельствовало о его стремлении превратить философию в особую дисциплину, преодолевающую ограниченность существующих научных методов. Описанный Бергсоном интеллект имел реальный прототип и в сциентистском стиле мышления, изъяны которого - механицизм, редукционизм, статическую трактовку причинности, неспособность к широкому, целостному взгляду на реальность и др. - философ подверг критике уже в ранний период. Он показал в

своих работах, что сциентистское понимание науки слишком односторонне, что методы, вполне успешно применяемые к явлениям материального мира, неприложимы к исследованию человеческого духа, жизни, эволюции. «Бергсон предостерегал против попыток создания сциентистской метафизики, т. е. метафизики, которая рассматривала бы человеческое мышление и его формы, а также психическую жизнь в свете естествознания»23. Одним из первых он увидел опасности того, что позже получило название технологической рациональности, - ориентации только на эффективность, на получение реальных и быстрых результатов, без осмысления роли такой деятельности в сознании и жизни человека, в той сложной реальности, в которой он существует. Интеллект, заботящийся об успешности действия и не направляемый интуицией как определенным регулятивом, не выверяющий своих методов по даваемым ею критериям, - вот образ такого рода рациональности.

Бергсон не был антисциентистом и вовсе не отвергал науку как таковую, но, утверждая бесконечную изменчивость и неоднородность реальности, призывал к иной ориентации познания, к созданию познавательных средств, способных постичь эту реальность в ее единстве, глубине и своеобразии. Он понимал, насколько сложна и долго-временна подобная работа - ведь для этого требуется преодолеть естественные рамки интеллекта. Но при всей неоднозначности философской позиции Бергсона его подход к проблемам отношения интеллекта и интуиции, науки и философии, несомненно, нельзя охарактеризовать как иррационализм или антиинтеллектуализм. Как и близкое ему в ряде отношений экзистенциально-антропологическое направление философии XX века, Бергсон увидел опору для философского познания в расширении опыта, включении в исследование тех его областей, которые прежде оставались в тени или толковались как «мнение», как нечто неподлинное, недостоверное. Он стремился преобразовать само понятие рациональности. Рациональность свободного акта, рациональность реальности, представляющей собой постоянное «фонтанирование нового», рациональность жизни оказалась у Бергсона несоизмеримой, несопоставимой с рациональностью науки и интеллекта в их прежней форме. Эту новую рациональность он и пытался выразить с помощью метафор, в том числе метафоры жизненного порыва.

Анализируя, далее, бергсоновские представления об эволюции человеческого общества, автор показывает, что в «Творческой эволюции» ведущая роль в противодействии силам энтропии, распада отводится человечеству, способному, благодаря духовному усилию и

23 Бкагда В. Сгаэ I и\«агне. Э. 274.

расширению опыта, постичь единство универсума и обеспечить продолжение эволюционного процесса, на остальных линиях которого развитие, из-за сопротивления инертной материи, сменяется круговоротом. Ведь лишь у человека, способного превратить саму материю, воплощающую в себе необходимость, в орудие свободы, сознание может избавиться от автоматизма, чему способствует развитие мозга, языка, социальной жизни, служащих, таким образом, предпосылкой к дальнейшему освобождению сознания, возможному благодаря интуиции. Поскольку порыв «конечен и дан раз и навсегда»24, а жизнь может эволюционировать лишь через посредство живых организмов, то человек оказывается единственным живым существом, способным воспринять порыв жизни и продолжить его. В этом смысле только в человеке заключена гарантия дальнейшего существования Вселенной, необходимое условие прогресса. Итак, развитие человеческого сознания, которое способно преодолеть узкие границы интеллекта и расшириться до интуиции, постигающей саму сущность жизни, ее первоначало, - одновременно и следствие развертывания жизненного порыва, и гарантия его дальнейшего движения. И Бергсон, отвергавший финалистские трактовки эволюции, признает, что с этой особой точки зрения именно человек представляет собой цель, смысл эволюции.

Тем самым в контексте всей эволюционной теории Бергсона значение интуиции чрезвычайно расширяется: она выступает уже как форма сознания, посредством которой только и возможно выживание человечества и развитие мира. Соответственно философия, призванная собирать и объединять отдельные рассеивающиеся интуиции, вписывается в сам жизненный процесс, приобретает прямую связь с судьбой человечества и жизненного порыва. Именно она выявляет единство духовной жизни, а стало быть (если вспомнить о сознании как истоке мира) - и жизни вообще, и самого универсума. В осознании идеи единства и взаимосвязи мира и в деятельности сообразно ей заключается конечный смысл «восхождения», которое не является, как у Плотина, растворением души в Едином, слиянием с ним, а есть постоянное духовное развитие, углубление опыта, увеличение возможностей свободы и творчества, позволяющее справиться с задачами, поставленными эволюцией. В этом Бергсон видел надежду на осуществление обрисованного во «Введении в метафизику» идеала метафизики как мировидения, преодолевающего человеческое состояние, выходящего за пределы человеческой природы, - но не ко внечеловеческому, а к подлинно человеческому, тому, что дос-

24 Бергсон А. Творческая эволюция. М., 1998. С. 250. Перевод В.А. Флёровой.

тигается снятием природных, но не фатальных ограничений, расширением сознания.

От простого единства исходного импульса к единству как некоему идеалу, приблизиться к которому можно через многообразие, развитие и творчество, - вот путь «восхождения», обозначенный Бергсоном. В «Творческой эволюции» получает, . таким образом, обоснование и завершение образ человека, развивавшийся в ранних произведениях. В космической картине становления и развития универсума человечеству отводится привилегированное место, и само его существование приобретает выраженный метафизический смысл - ведь именно в нем заключена гарантия существования мира. Но в то же время здесь заявляет о себе проблема, свойственная в той или иной форме всей философии жизни. Виталистские мотивы концепции Бергсона, ориентация на биологию, вполне объяснимая научной и философской атмосферой его времени, не очень-то согласуются с пониманием человека как подлинно творческого и свободного существа. Вот почему Бергсона часто упрекали в биологизме, в том, что, опираясь на факты и выводы биологии, он тем самым ставит свою философию в зависимость от частной науки. Но бергсоновская теория в данном плане очень амбивалентна, дает простор для различных трактовок. Ведь этот «биологизм» возносит человека на высшую, максимально возможную для сотворенного существа точку в универсуме: от его личного усилия, творчества, напряжения воли и сознания зависит дальнейшее развитие Вселенной. С течением времени становилось все более заметным, что концепция Бергсона фиксирует важные стороны человеческого бытия в ситуации постепенного нарастания и обострения тех проблем, которые во второй половине XX века получили название «глобальных». В этот период стали совершенно очевидными опасности отрыва человека от природы и превращения его в самодовлеющую силу, опасности чисто утилитарного, технологического подхода к природе, забвения того, что человек может существовать лишь в единстве и сотрудничестве с ней. Человек в учении Бергсона представляет собой неотъемлемую часть единого целого - жизненного потока, Вселенной, и даже будучи вершиной эволюции, «не может претендовать на судьбу иную, чем судьба космоса»25. Он неразрывно связан со всей окружающей реальностью, и в его гармонических отношениях с ней - залог их дальнейшего совместного существования; а потому задача человека - не властвовать над природой, а, осознав свою ответственность за ее судьбу, способствовать развитию универсума.

25 \Ziolette К. 1_а врИШаИб с1е Вегдвоп. Р. 537.

Вместе с тем, поскольку истоки жизни лежат в сознании или «сверхсознании», бергсоновская концепция предстает уже не как философия природы, а как философия духа. Спиритуализм, в традиции которого формировался Бергсон, обрел в «Творческой эволюции» особый вид, впитав в себя идею жизни. И различие между животным миром и человеком оказывается, как любил выражаться Бергсон, различием в сущности, а не в степени; человек - не просто продолжение животного мира, а нечто качественно иное: он наделен сознанием, способен к рефлексии, к интуиции, к творчеству, в которых заключены и надежда на прогресс, и его условие. А это значит, что осуществляется переход из сферы естественной истории в область собственно человеческую, в область культуры. И хотя сфере человеческой истории, как и истории естественной, свойствен драматизм, обусловленный противодействием материи духу, - противодействием, исход которого непредсказуем, - о перспективах человека здесь говорится еще в оптимистическом плане.

В главе шестой, «Бергсон в 1907-1927 гг.» автор, опираясь на биографические материалы, рассказывает о том, как складывалась жизнь и деятельность Бергсона после публикации «Творческой эволюции», о дискуссиях, вызванных его концепцией и свидетельствовавших как о реальных ее уязвимых местах, так и о непонимании или предвзятости со стороны его оппонентов. Наряду с дискуссиями собственно философского плана, не выходившими за рамки научной полемики и вполне оправданными при обосновании мыслителем своих взглядов (особенно резкой критике подвергалась бергсоновская трактовка отношения философии и науки, интуиции и интеллекта, которая нередко характеризовалась как антиинтеллектуализм), имели место и тенденциозные нападки, и прямая травля,- особенно со стороны писателя и публициста Ш. Морраса, лидера националистического движения «Action française». Излагая суть дискуссий, автор кратко освещает критические выступления Ж. Маритена, осудившего взгляды Бергсона с позиции неотомизма, и работы последователей Бергсона - 3. Леруа и Ш. Пеги, выступивших в его защиту.

Далее освещается дипломатическая деятельность Бергсона (1917-1918), в известной мере повлиявшего на решение В. Вильсона об участии США в Первой мировой войне на стороне союзников, а также его послевоенная работа (1921-1925) в Международной комиссии по интеллектуальному сотрудничеству, созданной в рамках Лиги наций и заложившей основу будущей ЮНЕСКО.

В главе седьмой, «Проблематика философии Бергсона в 1908-1922 гг.», рассмотрено развитие взглядов Бергсона после публикации «Творческой эволюции». Здесь освещены работы, написанные в этот период и вошедшие в сборники «Духовная энергия» (1919;

посвящен главным образом философско-психологическим проблемам) и «Мысль и движущееся» (1934; содержит материалы по проблемам метафизики и методологии). К центральным бергсоновским темам этого времени относится прежде всего вопрос о субстанциальности изменения, затрагивавшийся в прежних трудах и обобщенный в «Восприятии изменчивости» (1911), где подчеркивается необходимость пересмотра традиционного представления о субстанции и развивается идея субстанции как длительности, как неделимости изменения, т. е. сохранения прошлого в настоящем. В ряде работ данного периода рассмотрена проблема линий фактов, существующих в различных сферах опыта и дающих лишь вероятное знание, но в своей совокупности обозначающих направление движения к знанию достоверному. По Бергсону, три такие линии: изучение сознания как памяти и антиципации, предвосхищения будущего; данные, касающиеся мозга и его роли в познании; изучение действия и его возможностей - могут обосновать предположение о существовании особого вида энергии - духовной энергии, направленной против сил энтропии, распада (эта идея оказалась особенно значимой для создателей учения о ноосфере П. Тейяра де Шардена и Э. Леруа).

В этот период получила развитие и концепция интуиции, рассмотренная Бергсоном в разных планах в докладе «Философская интуиция» (1911), в «Восприятии изменчивости» и во второй части «Введения» (1922) к сборнику «Мысль и движущееся». В «Философской интуиции» интуиция понимается — применительно к истории идей - как ядро философской системы, простое и уникальное ее начало, которое и определяет место ее создателя в философском процессе. Опираясь на изложенную в работе «Интеллектуальное усилие» концепцию динамической схемы, служащей первичным импульсом к пониманию и выражающейся через посредство образов, Бергсон исследует, в том числе на примерах учений Спинозы и Беркли, как именно преломляется исходная интуиция в конкретной философской конструкции. В «Восприятии изменчивости» интуиция рассматривается как инструмент философии, позволяющий ей проникнуть в суть реальности - непрерывное и неделимое изменение, т.е. длительность. Здесь Бергсон, возвращаясь к изложенной в «Материи и памяти» идее «чистого восприятия», исследует возможность расширения человеческого восприятия до степени интуиции. Как и в прежних своих работах, он утверждает идеал единой философии, которая перестала бы подразделяться на враждующие школы и, расширив видение вещей на основе единого восприятия, вобрала в себя все возможные точки зрения. На вероятные возражения по поводу существования подобного восприятия Бергсон отвечает своим излюбленным примером, ссылаясь на опыт художников, людей искусства, спо-

собных к углубленному восприятию вещей и передающих свое видение остальным. Именно опыт художника говорит о том, что изначально поле восприятия было более обширно, и потенциально оно по-прежнему таково, но фактически его постоянно ограничивают потребности действия. Меньшая привязанность художников к практической жизни обусловливает более прямое, непосредственное видение ими реальности, позволяет им глубже и обширнее воспринимать ее. И это, по Бергсону, вселяет надежду на то, что тем же путем могла бы идти и философия, продолжая дело искусства, еще больше, чем оно, расширяя восприятие человеком мира и самого себя. Новые аспекты в исследовании этой тематики содержатся в выступлении Бергсона в лондонском Обществе психологических исследований (1913), где он, исходя из своей концепции восприятия, предложил объяснение экстрасенсорных феноменов, в частности телепатии, как свидетельства о возможности интеркоммуникации, общения сознаний без посредства тел, а тем самым - возможности посмертного существования души (над этой проблемой он размышлял с юности, пытаясь найти фактическое подтверждение спиритуалистского учения о бессмертии души).

Наконец, во «Введении» к сборнику «Мысль и движущееся» концепция интуиции формулируется в целостном виде, с учетом множества заключенных в этом понятии смыслов, причем на первый план выступает трактовка интуиции уже не как формы жизни (что характерно для «Творческой эволюции»), а как самопознания духа. Здесь развивается, с рядом новых моментов, учение об отношении и взаимодействии интуиции и интеллекта и акцентируется функция интуиции как регулятивного принципа познания: она не только позволяет соприкоснуться с реальностью, но и показывает направление дальнейшего движения, определяет необходимый угол зрения. Проанализировав бергсоновскую трактовку познавательного процесса и участия в нем разных способностей, автор вновь подчеркивает, что она не вписывается в рамки таких определений, как «иррационализм» или «антиинтеллектуализм», — не случайно в литературе данный период творчества Бергсона даже иногда определяется как « пл атонистски й ».

Далее рассматриваются две новые для Бергсона темы: проблема возможного и действительного (и связанная с ней тема исторического объяснения) и сопоставление его концепции времени с теорией относительности Эйнштейна. Обе эти проблемные сферы стали для него полем приложения идеи длительности, представшей здесь в особом контексте. В работе «Возможное и действительное» он подверг критике распространенное в философии мнение о том, что возможное предшествует действительному, предсуществует ему

и в какой-то момент реализуется. Это, по Бергсону, справедливо только в применении к закрытым системам, подчиненным чисто математическим законам, но совершенно неприменимо к живой, изменчивой реальности, к жизни сознания и мира, а в историческом исследовании приводит к «ретроспективной иллюзии», в силу которой осуществляется ремоделирование, пересоздание прошлого настоящим, причины следствием, выстраивание прошлого исходя из настоящего. Предвестники каких-то событий, обнаруживаемые историком в прошлом, становятся для него важными знаками только потому, что ему уже известен пройденный путь; но тогда, когда происходили эти события, ни путь, ни его направление, ни конечный пункт не были даны, а события еще не стали знаками. Исторические истоки настоящего не могут быть, по Бергсону, полностью воссозданы, поскольку для этого необходимо, пребывая в настоящем, выразить какие-то важные стороны прошлого в зависимости от того, какое значение они приобретут для будущего; а это невозможно в силу самой природы длительности, в силу непредвидимости будущего. Именно эволюция, осуществляющаяся во времени, в длительности, создает новые точки зрения, и вместе с реальностью возникает ее возможность; поэтому эволюцию нельзя представлять как реализацию какой-то программы.

Анализируя эти идеи Бергсона, автор показывает, что острие его критики направлено прежде всего против концепций элейской школы или платонизма, согласно которым идеальное бытие (включавшее в себя и все возможности) существовало от века, в завершенной и полной форме, а в более общем смысле - против классической трактовки сущности как предшествующей существованию, характерной для многих философов прошлого, в том числе Лейбница и Спинозы. Эти размышления Бергсона имеют прямое отношение к проблемам исторического понимания и объяснения, активно обсуждавшимся в XX веке, в том числе во французской исторической науке. Он говорит здесь и о собственно человеческой истории, и об истории развития, эволюции мира, но опирается все на ту же идею «конкретного времени», длительности, которая задала новый ракурс трактовки истории вообще, в какой бы сфере ее ни рассматривать. Время, свобода, память, забывание - все эти темы его философии непосредственно связаны с вопросами исторического исследования. И хотя проблемы истории как таковой, равно как и философии истории, довольно поздно попали в сферу внимания Бергсона, многие выводы его учения, как показано далее, оказались значимыми для историков, которые выступили против господствовавшей в их науке концепции исторического детерминизма. Влияние Бергсона явно чув-

ствуется в работах М. Блока, Р. Арона, его идеи высоко оценил А.-И. Марру.

В книге «Длительность и одновременность» (1922) Бергсон обратился к теории относительности Эйнштейна, стремясь выяснить, в какой мере с ней может быть согласована его концепция длительности. Этот интерес понятен: проблематика времени и его связи с пространством, получившая новую трактовку в теории относительности, была давним предметом исследований Бергсона. Вопросы об абсолютном и относительном времени, о последовательности и одновременности событий, о четырехмерном пространстве-времени непосредственно затрагивали его, поскольку обсуждались им еще в ранних работах (ведь задолго до Эйнштейна, в «Опыте», он говорил о времени, каким оно предстает в науке, как о четвертом измерении пространства). Теория относительности дала Бергсону хороший повод вновь привлечь внимание философов к проблеме времени, в которой он видел ключ к решению важнейших философских вопросов, и выявить в ней новые аспекты. С этой целью он и решил «проследить все переходы между психологической и физической точкой зрения, между временем в обычном смысле и временем в смысле Эйнштейна»26. Поэтому он разбирает очень подробно саму теорию (оставаясь главным образом в рамках специальной теории относительности, но подчеркивая, что сделанные им выводы вполне можно отнести и к общей теории), опыт Майкельсона-Морли, преобразования Лоренца, парадоксы, связанные с данной теорией и обсуждавшиеся в ту пору физиками и философами. Вводя в свою концепцию новый момент - исследование того, как происходит переход от восприятия времени, от внутреннего, психологического времени к времени, приписываемому вещам, т. е. как образуется идея универсального времени, присущая обыденному сознанию, - и показывая, что реальность этого времени коренится все же не в чем ином, как в его исходной связи с сознанием, с длительностью, Бергсон намерен был. доказать, что «гипотеза здравого смысла» об универсальном времени, основанием которой служит восприятие времени как длительности, вовсе не опровергается, а, наоборот, подтверждается теорией относительности. Реальным является то время, которое кем-то воспринимается, о котором сознание дает свое свидетельство; и для того чтобы узнать, идет ли речь в конкретном случае о реальном времени или о его фикции, необходимо поставить вопрос, может ли такое время быть воспринято.

Определив эту позицию, Бергсон переходит к анализу теории относительности под обозначенным им углом зрения. Так, если рас-

26 Бергсон А. Длительность и одновременность. Пг., 1923. С. 7. Перевод А. Франковского.

смотреть две одинаковые системы, взаимно перемещающиеся относительно друг друга, причем каждая из них может быть избрана системой отсчета, то обнаружится следующее: в обеих системах время, переживаемое каждым из предположительно находящихся там наблюдателей, является реальным (и есть одно и то же универсальное время), а то время, которое каждый из них приписывает другому, становящемуся тогда только объектом отсчета, - вспомогательным, фиктивным, так как на самом деле оно никем не воспринимается и не переживается. Итак, выбирая попеременно то одну, то другую движущуюся систему в качестве привилегированной, т.е. считая ее неподвижной, мы вместе с находящимся в ней наблюдателем окажемся в реальном времени; а то время, которое мы припишем движущейся относительно нас системе, может как угодно ускоряться и замедляться, ведь это лишь фиктивное, математическое время. Поскольку в теории Эйнштейна нет какой-то одной строго фиксированной привилегированной системы и за таковую может быть принята любая система, то эта теория, по мнению Бергсона, делает более веским, обоснованным общепринятое представление об универсальном времени, а вовсе не подрывает его, как обычно полагали. Бергсон понимает, что его суждение звучит парадоксально, но настаивает на его истинности. Ведь гипотеза о привилегированной системе, находящейся в абсолютном покое, влечет за собой допущение множественности реальных времен: так, в этом случае остается возможность сказать, что наблюдатель, пребывающий в неподвижной системе, переживает одну длительность, а наблюдатель в движущейся системе - другую, например более медленную. Кроме того, положение разных систем по отношению к некоторой привилегированной системе может быть различным, поэтому трудно соблюсти строгость рассуждений. Только теория относительности показывает, что различные системы в принципе равноправны и взаимозаменимы, а множественность времен есть лишь отражение факта взаимного перемещения систем. Стало быть, заслуга Эйнштейна состоит, по Бергсону, в том, что он строго и точно показал то, что прежде не было очевидным. Но при этом принципиально, что все замедленные и смешанные времена, исследуемые физиком, суть только вспомогательные времена; они важны для науки, но не имеют отношения к реальности. Парадоксы возникают, когда утверждается, что все эти множественные времена реальны, т. е. кем-то воспринимаются или могут быть восприняты. За ними можно сохранить название «время», но необходимо помнить, что это лишь условные времена.

Итак, признавая научное значение теории Эйнштейна и высоко ее оценивая, Бергсон был озабочен тем, как бы ее неверная философская трактовка еще больше не отдалила метафизику от реально-

сти. Метафизика и прежде не понимала подлинного смысла времени, теперь же, увлеченная новыми перспективами, открытыми теорией относительности, она может и вовсе сбиться с пути. Таков, очевидно, подтекст данной книги Бергсона, представляющей собой интересный пример того, как откликался философ на ведущие идеи его эпохи, как работала его концепция при соприкосновении со сложными проблемами из иных областей. Вполне справедливую оценку этой книге дал М. Мерло-Понти, отметив, что в позиции Бергсона «заложена глубокая идея: рациональность, универсальность обоснованы по-новому -не с помощью божественной догматической науки, а опираясь на преднаучную очевидность, на единственно возможный мир, на разум, существующий до разума, разум, вплетенный в наше существование, в наше взаимодействие с воспринимаемым миром и с другими людьми. В этом отношении Бергсон опережал Эйнштейна с его классицизмом...»27.

Главу завершает краткий обзор «Введения» к сборнику «Мысль и движущееся», где, как и в работе «Возможное и действительное», фактически изложена философская автобиография Бергсона; мыслитель, подытоживая то, что ему удалось к тому времени сделать, отвечает на критику в его адрес, звучавшую едва ли не с момента его вступления на философскую сцену. Проясняя и уточняя подлинный смысл своего учения, вызванного к жизни протестом против «сухого рационализма» и вербализма (т.е. пустословия) в философии, Бергсон размышляет здесь о трудной судьбе философских идей, того нового, что приносит в мир философ и что не может быть сразу воспринято, понято, оценено современниками.

В главе восьмой, «О философской эволюции Бергсона (19071928 гг.)», рассматривается предыстория «Двух источников морали и религии», выясняются причины обращения философа к исследованию социально-этических и религиозных проблем, а также основные тенденции его поисков в данный период. Среди причин автор выделяет, помимо социокультурных факторов, в частности опыта Первой мировой войны и последовавшей за ней эпохи, потребность в преобразовании и усовершенствовании теории. В ранний период характерной для Бергсона была активистская установка, ориентация на свободную деятельность, творчество, но при этом его произведения оставляли открытым вопрос о целях и направлении человеческой деятельности, что вполне закономерно вытекало из всего бергсоновско-го учения с его принципами постоянного становления, изменения, спонтанности, из идей об отсутствии жесткой детерминации на глубинных уровнях сознания и о непредсказуемости будущего, наконец,

27 Мерло-Понти М. Эйнштейн и кризис разума // Мерло-Понти М. В защиту философии. М., 1996. С. 187. Перевод И.С. Вдовиной.

из отрицания телеологии. Поэтому концепция Бергсона прочитывалась по-разному, давала простор различным трактовкам (не случайно его идеями вдохновлялись и католики-модернисты, и анархо-синдикалисты во главе с Ж. Сорелем).

Все эти моменты послужили причиной для упреков в адрес раннего учения Бергсона; концепция, изложенная в «Творческой эволюции», предоставила дополнительные поводы для критики (характерна здесь позиция Г. Риккерта, критиковавшего взгляды представителей философии жизни на соотношение «жизни» и культуры28). Хотя именно в «Творческой эволюции» утверждалась возможность неограниченного духовного совершенствования, пределом которого является совпадение с первоначалом, сверхсознанием, однако, поскольку спиритуализм, прозвучавший еще в ранних работах Бергсона, предстал в его главном труде преломленным сквозь призму метафоры жизненного порыва, на первый план выступил биологизм, воспринятый многими современниками Бергсона как ведущий смысл его концепции. Такой сплав спиритуализма и биологизма обусловил, как отмечалось выше, многие сложности в восприятии всего его творчества, в том числе трактовки им человеческой свободы. Осознание этих проблем стало важным стимулом его философской эволюции, причем поиски их решения привели его в сферу религии.

Тогда как определенные, хотя и не отчетливо еще выраженные, моральные интенции можно заметить и в ранних сочинениях Бергсона, внимание к религиозным вопросам было для него, безусловно, новым. 1911-1912 годы стали в этом плане переломным моментом в его творчестве. Стремясь достроить, завершить концепцию человека, а также обеспечить более глубокое обоснование всему философскому учению, он обратился к опыту христианских мистиков, увидев в их свидетельствах возможность, во-первых, обоснования подлинных этических принципов, а во-вторых, уточнения вопроса о происхождении жизненного порыва (в его философской концепции это, впрочем, взаимосвязанные стороны одной проблемы). Выбор христианского мистицизма в качестве опоры при разработке этико-религиозной концепции определялся общими методологическими установками Бергсона, его стремлением видеть в «непосредственных данных сознания» решающее доказательство философских положений. В фактах сознания мистиков, воспринявших Бога в состоянии экстаза и давших затем описания таких восприятий, он обнаружил сферу опыта, позволяющую сформулировать достоверные суждения по тем проблемам, которые оказались теперь в центре его внимания.

28 См.: Риккерт Г. Философия жизни. Пг., 1922.

С этой поры его исследования в области этических и религиозных вопросов развивались совместно, дополняя друг друга. Хотя в сочинениях данного периода, как было показано в главе 7, он продолжал рассматривать философские проблемы в традиционном для него ключе, в них уже начал звучать, постепенно набирая силу, новый для Бергсона мотив - раздумья о принципах жизненной ориентации человека, перспективах его морального совершенствования. Проблема смысла жизни, а вместе с ней и тема морали как обоснования метафизической концепции все сильнее захватывали Бергсона, пришедшего к выводу о том, что именно в сфере морали, а не в искусстве, как он полагал ранее, возможна полная самореализация человека. В постоянном нравственном развитии, направляемом опытом мистиков, он увидел залог поступательного движения человечества, сохранения и обогащения всей человеческой культуры. Тем самым в контексте всей философской концепции Бергсона, его теории эволюции и сформулированных в ее рамках выводов относительно роли человечества в жизненном процессе, проблемы морали обрели статус важнейших метафизических вопросов.

В главе девятой, «„Два источника морали и религии". Последние годы», освещается завершающий этап творчества Бергсона, анализируется центральное сочинение данного периода, посвященное этико-социальным и религиозным проблемам, но имеющее и более общий философский смысл, поскольку именно здесь окончательно формулируются основные принципы бергсоновского спиритуализма.

Главная проблема «Двух источников...» - возможность прогресса человеческого общества. Путеводной нитью исследования служит здесь эволюционная концепция, которая конкретизируется применительно к этико-социальной тематике. Бергсон «подхватывает» проблему человеческого общества там, где оставил ее в «Творческой эволюции», и продолжает свой анализ, но уже в иной тональности. В «Двух источниках» нет больше той оптимистической веры в миссию человечества, которой отличалась «Творческая эволюция». Человеческое общество предстало теперь, подобно конечным пунктам других эволюционных линий, как место остановки жизненного порыва, -правда, остановки все же не окончательной, поскольку сохраняется надежда на будущее продвижение вперед. При обосновании этой идеи Бергсон, следуя методу, применявшемуся им в прежних работах, выделяет и описывает - как предельные варианты - два уровня социальной организации и, соответственно, два типа моральной обязанности, которые в реальности переплетаются и существуют в единстве, — «закрытое» и «открытое» общества. Если первое из них представляет собой базисный, исходный уровень, возникший в ар-

хаических обществах и воплощающий в себе необходимость сплоченности членов социума, защиты от внешних врагов, подчинения власти вождя и т.п. (чем обусловлено господство в нем принципа национализма, а также обычаев, традиций, имеющих квазиинстинктивный характер), то второе объединяет - «через поколения и века» -исключительных личностей, моральных героев всех времен, приверженных принципу любви к человечеству. В закрытых обществах с характерной для них «статической» моралью нравственная обязанность выступает в форме принуждения; в открытом обществе, где действует «динамическая» мораль, - в форме призыва со стороны избранной личности (причем всецело динамический характер носит лишь мораль христианских.мистиков). Если закрытые общества возникают на местах вынужденных остановок жизненного порыва, заторможенного косной материей, то открытое общество имеет иное происхождение: жизненный порыв, не остановленный полностью, идет дальше, но теперь его движение возможно лишь через воплощение в избранных личностях, способных к бесконечному совершенствованию. Именно в этом, по Бергсону, следует видеть перспективу дальнейшего развития человечества, а значит и прогресса универсума.

Критикуя рационалистические и утилитаристские концепции этики, Бергсон подчеркивает, что оба выделенных им типа морали внерациональны: первая по способу осуществления родственна инстинкту, вторая базируется на эмоции - высшей форме чувственности, связанной с духовным началом, Богом и воплощающей в себе потребность в творчестве. Бергсон достаточно резко порывает с традициями этического рационализма и строит свою этику на иных основаниях, доказывая, что подлинного преобразования жизни невозможно добиться силами чистой теории, отвлеченной доктрины, что интеллектуальное представление, которое надстраивается над эмоцией, само по себе, без опоры на чувственную сферу, не может ничего изменить в человеческом поведении. Речь, таким образом, идет о важной проблеме, часто выпадавшей из поля зрения этического рационализма. Тенденция к расширению понятия рациональности, характерная для философии Бергсона, проявляется и здесь, обретая в сфере этики глубокие основания. Как когда-то в «Опыте», он стремится показать, что субъектом воления и действия, как и познания, является не теоретический абстрактный субъект, а живой человек, личность из плоти и крови, чье поведение не может быть объяснено одними лишь рациональными факторами. Вместе с тем сама трактовка этики как той области, где решаются важнейшие собственно метафизические вопросы, сближает Бергсона с Кантом, во многом определившим основные подходы к проблемам морали в западной

философии XX века. Как у Канта человек, принадлежащий одновременно к двум мирам, лишь в морали обретает свободу, так и у Бергсона человек свободен настолько, насколько он может и хочет откликнуться на призыв избранной личности, насколько он способен к подлинно моральной деятельности. Но если одной из важных черт этики Канта было утверждение автономии морали, ее независимости от иных способов мотивации - как натуралистических, так и религиозных, то в концепции Бергсона, напротив, и статическая, и динамическая мораль несамодостаточны: одна из-за полного подчинения «естественным» законам, другая в силу, во-первых, непосредственной связи с жизненным порывом, а во-вторых, отчетливой религиозной ориентации. Исследуя моральную обязанность открытого общества, Бергсон приближается к традиционному религиозному обоснованию морали, хотя его этическая концепция содержит в себе много нетрадиционных элементов, связанных, в частности, с тем, что в его понимании Бог, являясь источником новых моральных ценностей (именно он - гарант их общезначимости), представляет собой лишь последнюю инстанцию. Главное в открытой морали то, что непосредственно нравственные принципы исходят от избранных личностей, удостоверяющих их своим личным опытом.

Хотя оба типа общества, описанных в «Двух источниках», всегда переплетены, влияют друг на друга и как бы обмениваются некоторыми качествами, очевидно, что значение, которое придается закрытому и открытому, статическому и динамическому, - далеко не одинаково. Связь закрытого и открытого аналогична здесь отношению материи и жизненного порыва в «Творческой эволюции»: закрытое, статическое — своего рода трамплин для динамического, развивающегося как его антипод. При этом «обыденная мораль не упраздняется, но она представляется одним из моментов в ходе прогрес-

ад

са» , динамическое поглощает статическое, которое в нем внутренне преобразуется. Такое преобразование происходит, однако, путем скачка, и потому Бергсон подчеркивает, что от любви к семье, родине нельзя прямо перейти к любви к человечеству, как утверждала позитивистская социология. Подобно тому как человек отличается от животного не по степени, а по природе, так и высший уровень социальности означает известное преодоление условий человеческого существования. Не отрицая того, что возможны разные уровни свободы: ведь уже интеллект в какой-то мере освобождает человека от чисто природной детерминации, поднимает его над «естественным» состоянием (в отличие от Руссо, для Бергсона естественное состояние, тождественное первичной стадии социального, вовсе не обеспечива-

29 Бергсон А. Два источника морали и религии. М., 1994. С. 62. Перевод А.Б. Гофмана.

ет свободу, а, напротив, отдаляет от нее), - Бергсон доказывал, что только динамическая мораль соответствует истинному предназначению человека, его глубинной сути.

В созданном Бергсоном варианте элитарной теории культуры очерчены, таким образом, две модели дальнейшей эволюции человечества, определявшие собой, в соответствии с его эволюционным учением, и возможность выживания мира: угаснет жизненный порыв или пойдет дальше - такова здесь цена выбора. Бергсоновский анализ вовсе не носит, как могло бы показаться, отвлеченного характера, он вполне предметен: ведь реальным прототипом «закрытых обществ» были тоталитарные режимы, возникшие и все яснее проявлявшие себя именно в то время, когда философ размышлял о сущности социального и морального требования, о различных формах правления, о проблеме общественного прогресса.

В сфере религии, как и в области морали, Бергсон различает две формы: статическую и динамическую. Первая из них - это мифология, сыгравшая, благодаря своему основному инструменту - мифотворческой функции, важную роль в истории человеческих обществ и отчасти сохраняющая значение в современных обществах, которые Бергсон называет уже не закрытыми, а открывающимися. Главное назначение мифотворческой функции, близкой по характеру к инстинкту, обусловлено ее противодействием интеллектуальным идеям, формировавшимся в сознании первобытного человека и создававшим определенные препятствия его деятельности, несшим в себе угрозу его социальной жизни. Благодаря мифотворческой функции возникают произвольные образы, не соответствующие какому-либо объекту, а играющие сугубо защитную роль; главный среди них - представление о «действенном присутствии» в мире некоей личностной силы, постепенно обретающее форму представления о духах, богах как защитниках общественной солидарности, подрываемой интеллектом. Опираясь отчасти на идеи французской социологической школы, Э. Дюркгейма и Л. Леви-Брюля, Бергсон вместе с тем подверг критике выдвинутую последним концепцию первобытного, дологического мышления, подчеркнув родство современного мышления с традиционным, выявляемое путем интроспективного анализа современным человеком собственного сознания. Этот вывод получил признание со стороны ряда исследователей, например С.Л. Франка и К. Леви-Стросса, рассмотревшего данный вопрос в работе «Современный тотемизм». Некоторые черты концепции статической религии позволяют отнести Бергсона к предшественникам теории К.Г. Юнга об архетипах коллективного бессознательного.

Исследуя истоки динамической религии, Бергсон показал, как в недрах статической религии постепенно складывалась качественно

иная форма религиозного сознания; этот путь привел - через этапы предыстории мистицизма (дионисийские мистерии, орфизм, пифагореизм, неоплатонизм в Древней Греции, буддизм в Древней Индии, еврейский профетизм) - к собственно динамической религии, христианскому мистицизму. Описывая мистические состояния, Бергсон вслед за У. Джеймсом, А. Делакруа и некоторыми другими авторами отверг распространенную трактовку их как патологических, болезненных и представил опыт мистиков не только как полноправный, но даже высший вид опыта, с большой степенью достоверности свидетельствующий о существовании своего объекта.

В учении о динамической религии, венчающем собой всю метафизику Бергсона, сливаются воедино его общефилософская, этическая и религиозная концепции. Опираясь на мистический опыт, он стремится представить жизненный порыв и вершину эволюции - человека — как проявление и выражение божественной любви, утверждая, что именно христианский Бог есть источник творческой энергии, брошенной в материю. В соответствии с этим несколько преобразуется бергсоновское эволюционное учение: уточняется, в каком смысле человек представляет собой цель эволюции, а тем самым эволюционный процесс обретает ту целенаправленность, о которой еще нельзя было говорить в рамках «Творческой эволюции». С позиции, в целом традиционной для христианства, Бергсон решает здесь вопрос о причинах возникновения мира, происхождения жизни, который остался открытым в «Творческой эволюции», и его метафизика получает, наконец, недостававшее ей обоснование. В плане же чисто этическом, поскольку Бог создал человеческий род как объект своей любви, это накладывает на человека дополнительные моральные обязательства - ведь он должен быть достоин божественной любви. Таким образом у Бергсона конкретизируется религиозное обоснование морали, посредниками в котором выступают мистики, представители «духовного общества» или «божественного человечества», в чьей деятельности объединяются динамическая мораль и динамическая религия. Учение о динамической религии служит теоретическим фундаментом этической концепции, поскольку именно опыт мистиков позволяет представить проповедуемые ими нравственные принципы как исходящие непосредственно от Бога, а потому имеющие непререкаемую значимость.

Отметив, что бергсоновское учение о динамической религии представляет собой попытку синтеза многих традиций - неоплатонизма, христианского мистицизма, хасидизма и др., - автор рассматривает далее различные его интерпретации и заключает свой анализ выводом о том, что, несмотря на противоречивость этого учения (а может быть и благодаря этому обстоятельству), ему суждена была

долгая жизнь. Оно оказалось не только объектом критики, но и источником вдохновения, поскольку заключает в себе идеи и тенденции, ставшие актуальными для последующей религиозной ситуации на Западе. Теория Бергсона послужила стимулом для исследований в разных направлениях, в том числе и существенно отличных от его собственных тенденций.

Обзор поздней концепции Бергсона автор завершает анализом его философии истории и социокультурной утопии, изложенных в последней главе «Двух источников», где Бергсон суммирует свои представления о развитии человечества как историческом процессе, о возможностях прогресса. Стремясь вскрыть те «инстинкты», которые, существуя глубоко в сознании современного цивилизованного человека, представляют собой, по сути, естественные установки члена закрытого общества, он описывает явление «психического диморфизма», выражающееся в сосуществовании в душе человека двух инстинктов - вождя и подчиненного. Здесь Бергсон спорит с Ницше: речь должна идти, полагает он, не о разделении человечества на рабов и господ, а о выявлении в самом человеке обеих тенденций, причем первая из них наиболее сильно выражена у большинства людей, что и делает возможными закрытые общества. Именно такой диморфизм приводит, по Бергсону, к разделению общества на противоположные классы.

Наиболее подходящими для «естественных» закрытых обществ формами правления он считает монархию и олигархию, в которых реализуются принципы устойчивости, иерархии, абсолютной власти вождя. Что касается демократического правления с его принципами свободы, равенства и братства, то оно преодолевает условия закрытых обществ. Но демократия как таковая, с точки зрения Бергсона, имеет «евангельскую сущность», и главный двигатель ее - любовь; следовательно, демократия выступает в виде идеала, к которому должны стремиться общества.

Исследовав самый сильный, по мнению Бергсона, - военный инстинкт человека и размышляя о причинах войн и о дальнейшей судьбе человечества, он обращается к проблеме исторической закономерности, описывая ее как последовательную смену тенденций, подчиненную законам «дихотомии» и «чередующейся одержимости» (double frénésie), и противопоставляя ее гегелевским диалектическим законам. Именно такой вид приобретает в области человеческой истории динамическая причинность, характерная для жизненного порыва. Предельное развитие каждой тенденции, выражаемое понятием «одержимость», и их постоянное чередование приводят к достижению «максимума творения» — и в количественном, и в качественном отношении. А из этого следует, что о борьбе противоположно-

стей в истории не может быть речи. Иногда, утверждает Бергсон, они могут сосуществовать, но в таком случае имеет место скорее кооперация, тенденций. Представление же о борьбе противоположностей он считает поверхностным, не проникающим в сущность процесса, а следовательно, неверным. Это - один из конкретных примеров переосмысления Бергсоном проблемы диалектики, его попытки противопоставить прежнему рационализму, исходившему из априорных идей, свои взгляды, основанные на фактах. Но очевидно, что здесь ссылка на факты не особенно оправданна: ведь он также предлагает свою, по сути, вполне априорную трактовку фактов.

Исходя из выдвинутых им общих положений, Бергсон рассматривает действие описанных законов на примере последовательной смены двух тенденций, которые он считает основными в истории общества." стремления к роскоши и аскетизма, - и показывает, что постепенно, с развитием науки, позволившей удовлетворить многие человеческие потребности, первая из них стала брать верх, что привело, в конечном счете, к появлению искусственных потребностей, на службу которым и была поставлена наука. Не отрицая положительных сторон научно-технического прогресса, Бергсон выявляет вторую, наряду с проблемой войн, ключевую проблему современной цивилизации: опасность «чистого» технократизма. Здесь вновь возникает в его творчестве тема «души» и «тела» человечества, звучавшая задолго до «Двух источников»: научно-технический прогресс, давая материальное обеспечение человеческой жизни и способствуя тем самым росту «тела» человечества, не может автоматически привести к совершенствованию духовной культуры людей, без чего применение результатов научных открытий и технических достижений чревато многими неразрешимыми проблемами. Эта ситуация, над которой в XX веке размышляли М. Шелер, К. Ясперс, А. Швейцер, Э. Фромм и другие, достаточно ясно очерчена в «Двух источниках». Одним из первых в прошлом столетии Бергсон выступил с критикой «общества потребления», сформулировав, хотя и в иных терминах, проблему «иметь или быть».

Выход он увидел в возврате к простоте, в отказе от искусственных потребностей: ведь, согласно закону «чередующейся одержимости», на смену исчерпавшей свое развитие тенденции рано или поздно придет другая. Единственным реальным путем прогрессивного движения человечества он считал культуросозидающую деятельность «в духе Христа», активную пропаганду ценностей христианской морали, мистицизма и аскетизма, чему лучше всего мог бы способствовать «мистический гений», если бы он появился в современном мире. Но самому Бергсону это представляется сомнительным, а потому все надежды он в конечном счете возлагает на собственную

философию, дающую, по его мнению, единственно возможный ключ к пониманию и изменению человеческой природы, человеческой души.

Таким образом, в «Двух источниках морали и религии» изложена одна из многих социокультурных утопий XX века. Но, как всякая утопия, она ставит целый ряд вполне реальных проблем. Развернутая в ней метафора души и тела человечества отчетливо фиксирует те обострившиеся в XX веке проблемы, которые предстали в философии, в частности в концепции Шпенглера, как противостояние культуры, основанной на духовном начале, и технической цивилизации, в том числе связанного с ней технократического сознания.

Завершая свой анализ, автор подчеркивает, что учение Бергсона, изложенное в «Двух источниках морали и религии», составило, наряду с идеями Шпенглера и других исследователей, теоретико-методологическую основу для ряда позднейших историософских концепций, например теории цивилизации А. Тойнби, одного из наиболее влиятельных историков и социальных философов XX века.

В последней, десятой главе, «Бергсон и философия в России», автор, опираясь на книгу Ф. Нэтеркотт «Философская встреча: Бергсон в России (1907-1917)» и работы отечественных мыслителей данного периода, кратко прослеживает историю рецепции бергсонов-ских идей в России. В первые два десятилетия XX века представители практически всех ведущих философских направлений в России так или иначе отозвались на идеи Бергсона, чья концепция в то время стала «модной» в Европе и переживала пору расцвета (его книги в русском переводе стали доступны широкой читательской аудитории в 1909—1914 гг.). В центре внимания русских философов оказались разработанная им концепция познания, методология, учение об эволюции, идеи об отношении философии и науки, учение о времени, сознании и памяти. Ко времени публикации пятитомного собрания сочинений Бергсона на русском языке (1913-1914) его концепция получила уже широкое освещение в печати, основные темы его философии обсуждались и сами по себе, и в сопоставлении с проблематикой иных философских направлений, в том числе прагматизма, немецкой философии жизни, феноменологии и др.

Осветив отклики на учение Бергсона со стороны некоторых русских исследователей, в том числе В.А. Базарова, Б.Н. Бабынина, В.Л. Карпова, И. Холопова, автор особенно подробно рассматривает оценки, данные философии Бергсона его русскими единомышленниками - интуитивистами Н.О. Лосским и С.Л. Франком, которые обнаружили в ней множество значимых для себя моментов: критику позитивизма и кантианства, утверждение свободы и творческой причинности, видение мира как органического, динамического целого и, на-

конец, предполагаемую самим термином «интуитивизм» идею о непосредственном постижении сознанием реальности, - но одновременно и выдвинули ряд серьезных возражений. Примечательно, что русские религиозные мыслители упрекали Бергсона именно в том, что не только составило одну из самых оригинальных черт его философии, но и проложило путь к влиятельным в XX веке концепциям времени, - в отрицании вечности как внетемпоральной основы времени. Именно в этом - корень их расхождений с французским философом. Вместе с тем размышления русских интуитивистов и ряда философов иных направлений - С.А. Аскольдова, Л. Карсавина и др. - по поводу концепции Бергсона существенно расширяют контекст ее исследования, зачастую выводя на первый план те проблемы, которые ее автор оставлял в стороне или затрагивал лишь мимоходом. Особое значение в этом смысле имеют работы Аскольдова, стоявшего на довольно близких к интуитивизму позициях «монадологического панпсихизма» и давшего интересную интерпретацию бергсоновской теории восприятия, а также учения о времени и памяти.

Завершая обзор, автор останавливается на вопросе, о котором размышляет в своей книге Ф. Нэтеркотт: «Бергсон в русских переводах».

В заключении формулируются общие выводы о значении концепции Бергсона, ее влиянии на философию XX века, литературу модернизма и - шире - на духовную, культурную атмосферу последующего времени.

В приложении помещен выполненный автором перевод двух речей Бергсона - «О вежливости» и «Об интеллекте», - впервые опубликованных на русском языке.

Основные результаты исследования отражены в следующих публикациях автора:

1. Социально-этическое учение А. Бергсона и его современные интерпретаторы // Вопросы философии, 1979, № 10. 1 а.л.

2. Социально-этическое учение А. Бергсона // История зарубежной философии и современность. М.: Изд. МГУ, 1980. 0,5 а.л.

3. Критика религиозной концепции А. Бергсона // Ежегодник Философского общества СССР. М., 1986. 0,9 п.л.

4. «Откуда мы пришли? Кто мы? Куда мы идем?» // Вопросы философии, 1990, № 1. 0,8 а.л.

5. Статьи «Бергсон», «Два источника морали и религии», «Жизненный порыв», «Философия жизни» // Современная западная философия. Словарь. М.: Политиздат, 1991 (общий объем -0,4 а.л.). (Второе издание - 1998 г.)

6. Анри Бергсон и философия длительности // Бергсон А. Собр. соч. в 4-х томах. Т. 1. М.: Московский клуб, 1992. 2,7 а.л.

7. Предисловие и примечания // Бергсон А. Творческая эволюция. М.: Канон-пресс, Кучково поле, 1998 (предисловие - 1,3 а.л., примечания - 0,9 а.л.).

8. Бергсон И Культурология. XX век. Энциклопедия. Т. 1. СПб.: Университетская книга, 1998. 0,2 а.л.

9. Статьи «Бергсон», «Два источника морали и религии», «Жизненный порыв», «Творческая эволюция» // Новая философская энциклопедия. Т. 1, 2, 4. М.: Мысль, 2000-2001 (общий объем -0,4 а.л.).

10. А. Бергсон о временнбй организации сознания // Мир психологии, 2001, № 1. 1,4 а.л.

11. «Два источника морали и религии» // Этика. Энциклопедический словарь. М.: Гардарики, 2001. 0,1 а.л.

12. Сознание и память в «истинном эмпиризме» А. Бергсона И Философия сознания: история и современность. М.: Современные тетради, 2003. 1 а.л.

13. Вокруг Бергсона, или Новый взгляд на русскую философскую сцену // Нэтеркогг Ф. Философская встреча: Бергсон в России (1907-1917). М.: Издательство М.Колерова-в печати. 1,27 а.л.

14. Бергсон // Большая российская энциклопедия. Т. 1 - в печати. 0,17 а.л.

Переводы:

1. Бергсон А. Здравый смысл и классическое образование // Вопросы философии, 1990, № 1. 0,6 п.л.

2. Бергсон А. Философская интуиция II Путь в философию. Антология. М., 2001, с. 203-218.

3. Бергсон А. Жизнь и творчество Равессона // Историко-философский ежегодник - 2001. М.: Наука, 2003 (с предисловием -1,9 а.л.).

4. Нэтеркотт Ф. Философская встреча: Бергсон в России (19071917). М.: Издательство М. Колерова - в печати. 17 а.л.

Подписано в печать 07.03.06 г. Зак. № 006-06 Объем 3,1 уч.-изд. л., 3,4 печ. л. Тир. 100 экз. Отпечатано на ротапринте ИФ РАН, Волхонка, 14.

Содержание диссертации, доктора сельскохозяйственных наук, Коробов, Виктор Александрович

Введение

Глава 1. Обоснование необходимости совершенствования защиты яро- 10 вой пшеницы от комплекса вредителей

Глава 2. Объекты, условия и методы проведения исследований

2.1. Объекты исследований

2.1.1. Яровая пшеница

2.1.2. Вредные насекомые

2.2. Природные условия районов исследований

2.3. Методика исследований

2.3.1. Изучение особенностей сезонного, многолетнего разви- 34 тия и пространственного распределения вредной энтомофауны в посевах яровой пшеницы

2.3.2. Изучение влияния элементов технологии возделывания 37 яровой пшеницы на численность вредных насекомых

2.3.3. Изучение вредоносности насекомых на яровой пшенице

2.3.4. Оценка эффективности инсектицидов на яровой пшенице

2.3.5. Совершенствование методик учета личинок пшеничного 46 трипса

Глава 3. Закономерности формирования и развития вредной энтомо- 48 фауны в агроценозах яровой пшеницы

3.1. Эколого-фаунистическая характеристика вредной энтомо- 48 фауны яровой пшеницы

3.2. Источники формирования вредной энтомофауны на посе- 57 вах яровой пшеницы

3.3. Пространственное распределение насекомых

3.4. Закономерности сезонного развития и особенности динамики 71 численности насекомых-фитофагов на яровой пшенице

3.5. Многолетняя динамика развития вредной энтомофауны в аг- 78 роценозах яровой пшеницы

Глава 4. Роль агротехнических приемов в формировании фитосапи- 93 тарного состояния посевов яровой пшеницы в отношении вредителей

4.1. Фитосанитарная роль севооборотов в отношении вредителей 93 пшеницы

4.2. Влияние основной обработки почвы на вредителей яровой 98 пшеницы

4.3. Значение минеральных удобрений в формировании вредной 105 энтомофауны яровой пшеницы

4.4. Влияние сроков посева на численность вредителей яровой 116 пшеницы

4.5. Влияние нормы высева на вредную энтомофауну пшеницы

4.6. Роль сортовых особенностей яровой пшеницы в формирова- 130 нии фитосанитарной ситуации в отношении вредителей

Глава 5. Параметры оптимального фитосанитарного состояния посе- 138 вов

5.1. Влияние насекомых на формирование урожая

5.2. Вредоносность насекомых, повреждающих всходы

5.2.1. Хлебная полосатая блошка

5.2.2. Скрытостеблевые вредители

5.3. Вредоносность насекомых, повреждающих генеративные ор- 163 ганы

5.3.1. Пшеничный трипе

5.3.2. Злаковые цикадки

5.3.3. Хлебные клопики

5.4. Вредоносность насекомых во взаимодействии с другими 188 вредными организмами

Глава 6. Оптимизация защиты яровой пшеницы от комплекса специа- 193 лизированных вредителей

6.1. Агроэкологические принципы формирования систем защиты 193 яровой пшеницы

6.2. Совершенствование химической защиты посевов пшеницы 199 от вредителей

6.2.1. Эффективность химической защиты всходов от скрыто- 199 стеблевых вредителей

6.2.2. Оптимизация химической защиты посевов пшеницы от 203 комплекса вредителей генеративных органов

6.2.3. Эффективность совместного применения инсектицидов 212 и фунгицидов

Выводы

Предложения производству

Введение Диссертация по сельскому хозяйству, на тему "Защита мягкой яровой пшеницы от комплекса специализированных вредителей в Западной Сибири и Северном Казахстане"

Актуальность проблемы. Современной защите растений отводится важная роль в повышении стабильного производства растениеводческой продукции. В настоящее время в Российской Федерации из 194,6 млн. гектаров сельскохозяйственных угодий 145,6 млн. характеризуются неблагополучной фи-тосанитарной ситуацией. Недобор урожая на зерновых, картофеле, плодовых, технических культурах достигает 40-50%. Ежегодные потенциальные потери урожая только от вредителей оцениваются 91 млрд. руб. При этом зерновые наряду с овощными и картофелем рассматриваются как культуры, где возможна максимальная реализация потенциала защиты растений (Фитосанитар-ное оздоровление., 2005; Захаренко, 2005).

Особое значение защита растений приобретает при переходе к адаптивно-ландшафтному земледелию и адаптивному растениеводству. Защите растений в адаптивном земледелии отводится центральное место, т.к. при оптимизации лимитирующих факторов, влияющих на формирование урожая, дальнейший его рост ограничивается только размножением на посевах вредителей, болезней и сорняков. При этом меняется и сам подход к защите растений. Стратегией и тактикой защиты растений в адаптивном земледелии, в отличие от прежнего интегрирования химических и биологических методов (Викторов, 1974; Новожилов, Шапиро, 1974; Фадеев, Новожилов, 1984 и др.), является достижение оптимальной фитосанитарной обстановки в агроэкоси-стемах в результате целенаправленного использования организационных, агротехнических и агрохимических мер, а собственно защитным приемам отводится хотя и важное, но вспомогательное назначение (Поляков, Левитин, Танский, 1995; Чулкина, Торопова, Стецов, 1998).

Для этого необходимо установить, какие факторы определяют формирование вредной фауны, ее роль в продуктивности посевов на разных уровнях интенсификации, а на основе этого - экологические и экономические последствия применения каждого элемента организации и технологий возделывания сельскохозяйственной культуры.

Для практической реализации такого подхода к защите растений необходимы также знания об эволюционно-экологических свойствах вредных видов, закономерностях их динамики популяций, специфике формирования и развития агроэкосистем, возникновения и протекания в них процессов, вызывающих вспышки массового размножения. От них зависит выбор приемов управления процессами формирования урожая и оптимизации фитосанитар-ной обстановки (Поляков, Жаров, 1988; Поляков, Левитин, Танский, 1995; Танский, Левитин, Ишкова и др., 1998; Чулкина, Торопова, Стецов, 1998; Чулкина, Торопова, Чулкин и др., 2000; Baumgartner, Delucci, 1988). В конечном итоге это позволит перейти к конструированию устойчивых саморегулирующихся целостных экосистем, где соответствующими технологиями возделывания культур можно поддерживать минимальный уровень потерь от вредителей (Зубков, 2005).

В связи с этим особую актуальность приобретает также разработка критериев вредоносности комплекса видов. Разработанные критерии комплексной вредоносности должны стать основой для экономической и экологической оптимизации борьбы с вредными организмами в посевах сельскохозяйственных культур (Арешников, Костюковский, Гончаренко, 1990; Kogan, 1988).

Цель исследований. Разработать системы защиты мягкой яровой пшеницы от комплекса специализированных видов вредных насекомых с учетом их биоэкологических особенностей и проявления вредоносности в различных природно-хозяйственных условиях, обеспечивающие снижение потерь урожая, повышение качества зерна и уменьшение пестицидной нагрузки на агро-ценозы.

Задачи исследований:

- выявить видовой состав и биоэкологические особенности специализированных видов насекомых-фитофагов на яровой пшенице в различных природно-климатических зонах;

- оценить фитосанитарную роль факторов оптимизации возделывания яровой пшеницы (сорт, предшественник, сроки посева, обработки почвы, средства защиты растений) на развитие, распространение и вредоносность насекомых;

- определить значение доминирующих видов насекомых-фитофагов в формировании урожая яровой пшеницы и дать оценку их комплексной вредоносности при разных уровнях интенсификации возделывания культуры;

- обосновать защиту посевов пшеницы от комплекса вредителей с учетом биоценотических связей, уровней интенсификации возделывания и зональных особенностей вредоносности.

Научная новизна исследований. Выявлены особенности развития, распространения и вредоносности комплекса специализированных вредителей в агроценозе яровой пшеницы в лесостепной и степной зонах Западной Сибири и Северного Казахстана.

Уточнен видовой состав и зональное распределение насекомых-фитофагов, повреждающих яровую пшеницу, изучено воздействие на них факторов внешней среды. Впервые установлено, что в центре своих ареалов многолетняя динамика численности насекомых-фитофагов более стабильна, чем на периферии, что определяет различные стратегии ее регуляции. Выявлены закономерности многолетнего развития доминирующих видов вредителей в зависимости от погодных условий и на их основе разработаны математические модели прогноза численности насекомых.

Установлено, что принятые в зональных технологиях агротехнические приемы возделывания яровой пшеницы не оказывают существенного влияния на численность вредных насекомых, но могут изменять их вредоспособность, которая зависит от уровня интенсификации и степени реализации потенциала урожайности. На этой основе уточнены экономические пороги вредоносности отдельных видов специализированных вредителей: хлебной полосатой блошки, скрытостеблевых вредителей, пшеничного трипса, злаковых цикадок, хлебных клопиков.

Изучены взаимосвязи насекомых-фитофагов с сопутствующими вредными организмами (болезнями, сорняками) в агроценозе яровой пшеницы и дана их количественная оценка. Разработаны математические модели комплексной вредоносности насекомых для разных уровней интенсификации технологий возделывания яровой пшеницы.

На основе изучения особенностей биологии вредителей и механизма действия препаратов подобран ассортимент наиболее эффективных химических средств защиты растений, рациональные технологии и оптимальные сроки их внесения.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Видовой состав, биоэкологические особенности и динамика численности комплекса вредителей яровой пшеницы в зависимости от зональных почвенно-климатических условий и агротехники возделывания.

2. Параметры оптимального фитосанитарного состояния яровой пшеницы по комплексу вредителей в зависимости уровней интенсификации технологий и биоценотических взаимосвязей насекомых-фитофагов с сопутствующими вредными видами.

3. Системы защиты яровой пшеницы, включающие агротехнические приемы, ассортимент инсектицидов, оптимальные сроки их внесения, позволяющие регулировать численность комплекса вредителей яровой пшеницы на экономически безопасном уровне.

Практическая ценность и реализация результатов исследований. Усовершенствованы зональные системы интегрированной защиты посевов яровой пшеницы, обеспечивающие снижение урожая от комплекса вредителей на 10-20% при сохранении качества зерна, снижении пестицидной нагрузки на агроценозы и получении экологически безопасной продукции. Результаты исследований использованы при составлении методических рекомендаций и учебных пособий: «Практическое руководство по освоению интенсивной технологии возделывания яровой пшеницы» (1986), «Система защиты яровой пшеницы в Сибири и Северном Казахстане» (1988), «Адаптивно-ландшафтные системы земледелия Новосибирской области» (1994), «Фитоса-нитарный контроль за вредителями и сорняками сельскохозяйственных культур в Сибири» (2001).

Апробация работы. Результаты исследований апробированы на IX съезде Всесоюзного энтомологического общества (Киев, 1984), 6-ой региональной конференции молодых ученых Сибири и Дальнего Востока (Новосибирск, 1987), Всесоюзном совещании по интегрированной защите растений (Киев, 1991), 13-м Международном конгрессе по защите растений (Нидерланды, 1995), Международной научно-практической конференции «Актуальные вопросы агроэкологии в интегрированной защите растений» (Пенза, 1999), 4,7,8-й Международных научно-практических конференциях «АПК Сибири, Монголии, и Республики Казахстан в XXI веке» (Новосибирск, 2001, 2004, 2005), XII съезде Русского энтомологического общества (Санкт-Петербург, 2002), Всероссийской конференции «Аграрная наука на современном этапе» (Санкт-Петербург, 2002), «Агроинфо-2003» (Новосибирск, 2003), Сибирской экологической конференции (Новосибирск, 2004), региональных научно-практических конференциях «Потенциальные возможности региона Сибири и проблемы современного сельскохозяйственного производства» (Кемерово, 2002), «Повышение устойчивости производства высококачественной сельскохозяйственной продукции на основе использования средств защиты растений и агрохимикатов» (Барнаул, 2003), «Защита растений в Сибири: настоящее и будущее» (Новосибирск, 2003), на ежегодных областных и районных совещаниях, заседаниях ученых советов СибНИИЗХим и факультета защиты растений НГАУ.

Связь работы с научными программами, планами, темами. Экспериментальные и теоретические исследования выполнялись лично автором и совместно с другими исследователями в ВИЗР, ГНУ СибНИИЗХим, ФГОУ ВПО «Новосибирский государственный аграрный университет» в рамках государственных комплексных научно-технических программ и планов НИР: по проблеме 051.05, заданию 04, теме HI «Изучить особенности развития и вредоносности главнейших вредных видов на зерновых культурах, возделываемых по интенсивным технологиям», теме Н2 «Оценить влияние основных приемов интенсификации на развитие вредных организмов», по заданию 08, теме Н2 «Изучить особенности динамики развития, вредоносности и параметры системы контроля за вредителями и болезнями зерновых культур на основе текущего и ретроспективного мониторинга, разработать концептуальную модель вредоносности скрытостеблевых вредителей», по проблеме 051.03.03, заданию 03, теме 01Т «Разработать и внедрить интенсивные технологии производства зерна сильной, ценной и твердой яровой пшеницы», по заданию РАСХН 01.03, теме Н5 «Усовершенствовать отдельные агротехнические и химические приемы защиты зерновых культур от комплекса болезней и вредителей на основе контроля за фитосанитарным состоянием посевов в агроценозах», по заданию 01.08, теме Н8 «Разработать на основе фитосани-тарного мониторинга различные уровни защиты зерновых культур против комплекса вредных организмов», по заданию ГКНТ-2-256 «Разработать модели экологически безопасной интегрированной защиты основных сельскохозяйственных культур от вредителей, болезней и сорняков и дать эколого-экономическую оценку в различных почвенно-климатических зонах Сибири», по заданию ГНТП 03.01, теме Н2 «Дать сравнительную оценку влияния различных сортов яровой пшеницы на развитие и вредоносность основных вредителей с целью выявления наиболее устойчивых сортов», по гостематике 01.200.113936 « Зональное совершенствование защиты зерновых культур от комплекса вредителей».

Заключение Диссертация по теме "Защита растений", Коробов, Виктор Александрович

ВЫВОДЫ

1. Вредители мягкой яровой пшеницы в степной зоне Северного Казахстана и лесостепной зоне Западной Сибири представлены комплексом специализированных видов, среди которых наиболее распространены и вредоносны серая зерновая совка, хлебная полосатая блошка, скрытостеблевые вредители, пшеничный трипе, хлебные клопики и злаковые цикадки. Видовой состав, интенсивность развития и вредоносность комплекса специализированных вредителей обусловлены зональными природно-климатическими особенностями, погодными условиями вегетационного периода и уровнями интенсификации возделывания яровой пшеницы. Вредоносность комплекса, как правило, возрастает от степной зоны к южной и северной лесостепной. В благоприятные для своего развития годы насекомые-фитофаги способны существенно ограничивать урожайность пшеницы, снижая ее на 10-23%.

2. Динамика численности одних и тех же видов насекомых-фитофагов различна в разных природно-климатических условиях. Так, популяция пшеничного трипса наиболее динамична в северной лесостепной зоне (скорость роста популяции г = 0,539 и 0,591), а хлебной полосатой блошки, злаковых цикадок и тлей - в степи (г = 0,210, 0,109 и 0,201). Более устойчивы и прогнозируемы изменения численности трипса в условиях степной зоны, а блошек, цикадок и тлей - в лесостепи, где для их развития складываются более благоприятные условия.

3. Существенное влияние на многолетнюю динамику численности вредителей яровой пшеницы оказывают погодные условия. Численность жуков хлебной полосатой блошкой в северной лесостепной зоне положительно коррелирует с температурами воздуха в период заселения всходов (г = +0,823) и зависит от погодных условий в критический период развития (окукливание) в предшествующем сезоне. Для развития хлебной полосатой блошки в степной оптимальными являются годы с умеренной погодой (ГТК 0,7-0,8), стеблевых блошек в северной лесостепи - с влажной погодой перед заселением посевов (ГТК 1,5). На численность пшеничного трипса в степной зоне отрицательно влияет засушливая и жаркая погода в период метаморфоза личинок (1-я декада июня), а в лесостепи - в период их отрождения (2-я декада июля). Такая же погода способствует активному заселению посевов ячменной шведской мухой в лесостепной зоне, но неблагоприятна для размножения злаковых цикадок.

4. Для изучаемых видов вредителей характерно агрегированное распределение на полях и, как правило, отсутствие повышенной численности в краевой полосе. В степной зоне тенденция к краевому распределению при заселении посевов пшеницы у насекомых-фитофагов отмечается либо в годы подъема численности (пшеничный трипе и хлебные клопики), либо в годы ее спада (хлебные блошки и цикадки). В лесостепи заметный краевой эффект наблюдается только у пшеничного трипса и злаковых цикадок при заселении посевов, размещаемых по паровому предшественнику.

5. В вегетации яровой пшеницы имеется, по крайней мере, два энто-мокритических периода, когда комплекс насекомых-фитофагов на ее посевах наиболее многочисленный и вредоносный. Это фазы всходов-кущения и созревания зерна. В первый период потенциально наиболее опасны для урожая в южной и северной лесостепи хлебная полосатая блошка и скрытостеблевые вредители, во второй период - комплекс насекомых, повреждающий генеративные органы, вредоносность которого на пшенице проявляется во всех поч-венно-климатических зонах.

6. Основные элементы агрокомплекса возделывания яровой пшеницы (предшественники, основная обработка почвы, внесение минеральных удобрений) не оказывают существенного влияния на численность вредных насекомых. Положительный фитосанитарный эффект на заселение посевов серой зерновой совкой и пшеничным в степной зоне оказывает обработка почвы, приуроченная к критическим периодам развития вредителей. Отрицательно сказываются на численности большинства специализированных вредителей серой зерновой совки, пшеничного трипса, хлебной полосатой блошки, яровой мухи, хлебных клопиков, злаковых тлей) поздние сроки посева пшеницы, нарушающие сопряженность развития насекомых с развитием кормовых растений. Эти же сроки посева повышают потенциальную возможность энтомо-фагов регулировать численность вредителей в агроценозе пшеницы. В лесостепи положительное влияние на фитосанитарное состояние посевов в отношении вредителей оказывают также повышенные нормы высева (на 20-25%) и оптимальная (на 3-4 см) глубина заделки семян.

7. Выявлена различная устойчивость сортов яровой пшеницы сибирской селекции к скрытостеблевым вредителям и пшеничному трипсу. Относительно высокой устойчивостью к ним обладают сорта Новосибирская 89, Кантегирская 89, Новосибирская 22. Возделывание этих сортов в лесостепной зоне позволяет ограничить или исключить применение инсектицидов. К неустойчивым сортам, проявляющим высокую отзывчивость к инсектицидам (прибавка урожая до 32%) отнесен сорт Лютесценс 25.

8. Вредоносность насекомых-фитофагов, повреждающих яровую пшеницу, зависит от агротехнических приемов, продуктивности посева и сопутствующих вредных организмов. Установлена положительная корреляция численности злаковых сорняков с поврежденностью всходов хлебной полосатой блошкой, развития на растениях корневых гнилей - с поврежденностью посева скрытостеблевыми вредителями с (г = +0,66 и +0,57), развития септориоза - с численностью пшеничного трипса (г = +0,853). С учетом этих факторов уточнены экономические пороги вредоносности отдельных видов вредителей. Рассчитаны уравнения комплексной вредоносности для разных уровней интенсификации возделывания яровой пшеницы.

9. Целесообразность и тактика защиты яровой пшеницы от комплекса вредителей определяются зональными особенностями их развития и уровнями интенсификации возделывания культуры. В степной и южной лесостепной зонах оптимальное фитосанитарное состояние посевов целесообразно поддерживать с помощью агротехнических приемов (фитосанитарной обработки почвы, поздних сроков посева, и т.п.), а средства оперативного контроля там необходимы в первую очередь на высокопродуктивных (с урожайностью выше 2,0 т/га) и семенных посевах с целью сохранения посевных качеств семян. В северной лесостепи оперативные защитные мероприятия необходимы, прежде всего, для снижения вредоносности скрытостеблевых вредителей (ячменной шведской мухи и стеблевых блошек) при поздних сроках посева пшеницы на неустойчивых сортах. При возделывании пшеницы по интенсивной технологии в благоприятные для урожая годы их необходимо проводить также против комплекса вредителей генеративных органов.

10. От повреждений яровой мухой посевы пшеницы целесообразно защищать также инсектицидами, обладающими глубинным действием (Суми-тион), от повреждений шведской мухой и стеблевыми блошками - инсектицидами контактного или контактно-системного действия с длительным защитным эффектом (Децис, Децис Экстра, Бульдок, Регент).

11. Оптимальным сроком применения инсектицидов против комплекса вредителей генеративных органов в степной зоне является фаза формирования и налива зерна, в лесостепи - фаза роста стебля. Для защиты посевов от пшеничного трипса (а также саранчовых и других вредителей) в степной зоне и в лесостепи (в годы с ранним летом трипса) целесообразно совмещение применения инсектицидов с гербицидами. При комплексной защите посевов от вредителей и болезней необходимо учитывать возможное взаимодействие между вредными организмами, снижающее хозяйственную эффективность отдельных мероприятий.

ПРЕДЛОЖЕНИЯ ПРОИЗВОДСТВУ

1. При разработке зональных прогнозов фитосанитарного состояния посевов яровой пшеницы по вредителям рекомендуется использовать уравнения регрессий численности насекомых от погодных условий:

- в степной зоне для пшеничного трипса по показателям среднесуточных температур и относительной влажности воздуха в 1-ой декаде июня;

- в северной лесостепи Западной Сибири для хлебной полосатой блошки по показателям ГТК в 1-ой декаде июля предшествующего года и среднесуточным температурам воздуха в период заселения жуками всходов в текущем сезоне, для пшеничного трипса - по ГТК во 2-ой декаде июля.

2. Для определения целесообразности проведения защитных мероприятий рекомендуется использовать уточненные экономические пороги вредоносности хлебной полосатой блошки по интенсивности повреждения листовой поверхности всходов (25% для экстенсивных и малоинтенсивных технологий и 50% для интенсивных), скрытостеблевых вредителей - по поврежденное™ посева не менее 17,0% в период начала заселения посевов вредителями. В качестве ЭПВ хлебных клопиков рекомендуется численность 300-450 особей (экстенсивные и малоинтенсивные технологии) и 450-700 особей (интенсивные технологии), злаковых цикадок - 200-500 особей на 25 взмахов сачком. Возможные потери урожая и необходимость защиты посевов от пшеничного трипса рекомендуется оценивать по разработанной номограмме. Для прогноза потерь урожая от комплекса вредителей на разных уровнях интенсификации предлагается использовать уравнения комплексной вредоносности.

3. Для повышения хозяйственной, экономической эффективности и экологической безопасности применения инсектицидов в защите посевов от комплекса вредителей генеративных органов (зерновой совки, пшеничного трипса, злаковых цикадок и тлей) в степной зоне рекомендуется проводить обработки в фазу формирования и налива зерна, в лесостепи - в фазу роста стебля. Химическую защиту посевов от пшеничного трипса в годы с ранним его летом целесообразно совмещать с применением гербицидов. Совмещенные обработки рекомендуется в первую очередь проводить на посевах, предназначенных для получения семян с целью сохранения их посевных качеств.

4. Для защиты посевов пшеницы от яровой мухи рекомендуется использовать Сумитион 50% КЭ с нормой расхода 0,7 л/га, от ячменной шведской мухи и стеблевых блошек - Децис или Децис Экстра, а также Регент и Буль-док при нормах расхода, рекомендуемых «Списком пестицидов.».

5. С целью уменьшения пестицидной нагрузки на агроценозы и снижения вредоносности скрытостеблевых вредителей в лесостепной зоне Западной Сибири рекомендуется возделывание устойчивых сортов (Новосбирская 89, Кантегирская 89, Новосибирская 22) и увеличение на 20-25% норм высева семян.

Библиография Диссертация по сельскому хозяйству, доктора сельскохозяйственных наук, Коробов, Виктор Александрович, Новосибирск

1. Агарков В.М. Методические особенности полевого авиационного опыта / В.М. Агарков, С.В. Васильев, В.И. Танский // Бюл. ВИЗР. Л., 1985. -№ 59. - С. 65-69.

2. Агарков В.М. Влияние комбинированных обработок на энтомофауну яровой пшеницы/ В.М. Агарков, В.А. Коробов // Бюл. ВИЗР. Л., 1986. - № 62,- С. 20-22.

3. Адаптивно-ландшафтные системы земледелия Новосибирской области / В.И. Кирюшин, А.Н. Власенко, В.К. Каличкин, Н.Г. Власенко, Ю.П. Филимонов и др.// РАСХН. Сиб. отд-ние, СибНИИ земледелия и химизации сел. хоз-ва. Новосибирск, 2002. - 388 с.

4. Ажбенов В.К. Серая зерновая совка / Защита растений.- 1986.- № 7. -С. 26-28.

5. Ажбенов В.К. Фитосанитарпый мониторинг особо опасных вредных организмов в Республике Казахстан // Фитосанитарное оздоровление экосистем: Материалы 2-го съезда по защите растений. СПб., 2005. - Т. 2. - С. 5-7.

6. Александров Ю.П. Шведская муха на орошаемых полях Алтая // Тр. Новосибирск, с.-х. ин-та.- Новосибирск, 1966. Т.26. - Вып.1.- С. 221-227.

7. Александров Ю.П. О хладостойкости личинок шведской мухи (Os-cinella pusilla Meig.) // Вредители и болезни сельскохозяйственных культур: Тр. Новосибирск, с.-х. ин-та. Новосибирск, 1972. - С. 3-10.

8. Александров Ю.П. Шведская муха Верхнего Приобья // Автореф. дис.канд. биол. наук. Новосибирск, 1975 - 20 с.

9. Андреева Г.А. Хлебный и странствующий клопы в степи УССР // Автореф. дис. канд. биол. наук. Харьков, 1958. - 16 с.

10. Андреева Г.А. Биологические особенности и вредоносность хлебного и странствующего клопов на зерновых культурах // Основные результатыисследований на Синельниковской селекционно-опытной станции (19481969).- Днепропетровск, 1971.- С. 239-243.

11. Арешников Б.А. Научные основы разработки систем защиты зерновых культур от вредителей на Украине и Северном Кавказе / Б.А. Арешников, С.П. Старостин // Интегрированная защита зерновых культур.- М.: Колос, 1981.-С. 28-46.

12. Арешников Б.А. Нужен экологический подход / Б.А. Арешников, Н.Ф. Гончаренко // Защита растений.- 1989. № 1. - С. 11-13.

13. Арешников Б.А. Еще раз о порогах вредоносности / Б.А. Арешников, М.Г. Костюковский, Н.Ф. Гончаренко // Защита растений. 1990. - № 5,-С. 12-13.

14. Артемьева Т.И. Влияние удобрений на динамику почвенного микронаселения и микробиологические процессы при освоении выработанных торфяников // Проблемы почвенной зоологии: Материалы 5-го Всесоюз. совещания. Вильнюс, 1975. - С. 68-70.

15. Асанова Р.Б. Вредные и полезные полужесткокрылые {Heteroptera) Казахстана / Р.Б.Асанова, Б.В. Искаков.- Алма-Ата, 1977. 204 с.

16. Бадулин А.В. Борьба с вредителями зерновых культур в условиях орошения.- М.: Россельхозиздат, 1978. 53 с.

17. Бараев А.И. Научно-технический прогресс в земледелии степных районов Казахстана // Почвозащитное земледелие (Избранные труды).- М.: Агропромиздат, 1988.- С. 228-275.

18. Бедин Д.П. О вредной энтомофауне пшеницы в Восточном Казахстане // Вестн. с.-х. науки Казахстана.- Алма-Ата, 1978. № 1.- С. 47-51.

19. Бей-Биенко Г.Я. О некоторых закономерностях изменения фауны беспозвоночных при освоении целинной степи // Энтомологическое обозрение. -1961. Т. 40. - Вып. 4. - С. 763-775.

20. Бей-Биенко Н.Г. Многолетняя динамика численности членистоногих в агроценозах яровой пшеницы в Кустанайской области / Н.Г. Бей

21. Биенко, В.А. Коробов, А.А. Полякова // Агроценотические аспекты защиты растений: Тр. Всесоюз. НИИ защиты растений.- Л., 1984. С. 49-56.

22. Белецкий Е.Н. Динамика численности зерновой совки в условиях новой агротехники возделывания яровой пшеницы // Науч. конф. Всесоюз. ин-та зернового хозяйства: Тез. докл. Целиноград, 1967. - С. 76-77.

23. Беляев И.М. Вредители зерновых культур. М.: Колос, 1974. - 264 с.

24. Бережков Р.П. Сибирские кобылки и способы борьбы с ними. Новосибирск, 1935. - 73 с.

25. Благовещенская З.К. Влияние минеральных удобрений на распространение болезней и вредителей сельскохозяйственных культур // Сельское хозяйство за рубежом. 1979. - № 7. - С. 24.

26. Бобинская С.Г. Особенности развития серой зерновой совки (На-dena sordida Bkh.) // Зоологический журнал. 1961. - Т. 40. - Вып. 4. - С. 536546.

27. Бобинская С.Г. Смена возрастов у гусениц Hadena sordida Bkh. // Зоологический журнал.- 1962. Т. 41. - Вып. 8. - С. 1198-1202.

28. Бородий С.А. Имитационно-статистическое моделирование биоце-нотических процессов в агроэкосистемах / С.А. Бородий, А.Ф. Зубков. -СПб., 2001.- 136 с.

29. Буденная К.И. Роль агротехники в защите всходов озимой пшеницы от внутристеблевых вредителей / К.И. Буденная, Ю.Г. Красиловец // IX съезд Всесоюз. энтомолог, общества: Тез. докл. Киев: Наукова думка, 1984. -Ч. 1.-С. 70.

30. Буров В.Н. Сибирская остроголовая черепашка опасный вредитель зерновых // Защита растений от вредителей и болезней. - 1961.- № 5. - С. 2021.

31. Буров В.Н. Экологическое обоснование прогнозирования численности и вредоносности остроголовых клопов в Северном Казахстане и Западной Сибири // Вопросы экологии. М.,1962. - С. 21-22.

32. Буров В.Н. Динамика численности и вредоносность остроголовых клопов (Aelia, Pentatomidae) в районе освоения целинных и залежных земель // Автореф. дис. канд. биол. наук. Д., 1963. - 21 с.

33. Буров В.Н. Характер формирования фауны полужесткокрылых (Hemiptera) в биоценозах пшеничного поля после освоения целины // Тр. Все-союз. энтомолог, общества.- 1965. Т. 50. - С. 57-66.

34. Варли Д.К. Экология популяций насекомых / Д.К. Варли, Д.Р. Гра-дуэлл, М.П. Хассл. М.: Колос, 1978. - 222 с.

35. Ветцель Т. Динамика численности и размещение по территории существенных вредных насекомых озимой пшеницы- основа целенаправленной борьбы с ними // Материалы 8-го Междунар. конгресса по защите растений.- М., 1975.-С. 51-60.

36. Викторов Г.А. Принципы и методы интегрированной борьбы с вредителями сельскохозяйственных культур // Биологические средства защиты растений. М.: Колос, 1974. - С. 11-19.

37. Вилкова Н.А. Экологические особенности агроэкосистем и интегрированная защита растений / Н.А. Вилкова, В.И. Танский // Защита растений.-1994.-№ 12.-С. 8-9.

38. Вилкова Н.А. Экологические факторы и характер адаптивной микроэволюции насекомых в различных типах экосистем / Н.А. Вилкова, Г.И. Сухору-ченко, С.Р. Фасулати / XII съезд Рус. энтомолог, общества: Тез. докл. СПб., 2002. - С. 61-62.

39. Винокуров Н.Н. Полужесткокрылые насекомые (Heteroptera) Сибири / Н.Н. Винокуров, Е.В. Канюкова. Новосибирск: Наука, 1995. - 238 с.

40. Власенко А.Н. Системы основной обработки черноземов лесостепи Западной Сибири при разных уровнях интенсификации / Автореф. дис.д-ра с.-х. наук.-Новосибирск, 1995. 41 с.

41. Возов Н.А. Испытание совместного применения азотных удобрений и гербицидов против клопа-черепашки // Земледелие: Сб. науч. тр. Краснодар, 1975.-Вып. 8.-С. 171-172.

42. Володичев М.А. Вредоносность насекомых, повреждающих семена, корневую систему и стебли колосовых культур: Обзорная информация.- М., 1980.-44 с.

43. Володичев М.А. Влияние вредителей листьев и генеративных органов на урожай колосовых культур: Обзорная информация.- М., 1981. 45 с.

44. Володичев М.А. Особенности вредоносности пшеничного трипса и их влияние на урожай и качество зерна // Сельскохозяйственная биология. -1989,-№5.-С. 95-102.

45. Володичев М.А. Защита зерновых культур от вредителей. М.: Рос-агропромиздат, 1990. - 173 с.

46. Володичев М.А. Защита зерновых культур от вредителей. М.: Рос-агропромиздат, 1990.- 173 с.

47. Воронин К.Е. Биоценотические основы биологизированной защиты растений от вредных членистоногих / К.Е. Воронин, В.А. Павлюшин, Н.А. Вилкова, Э.Г. Воронина // XII съезд Рус. энтомолог, общества: Тез. докл.-СПб, 2002. С. 70.

48. Вредители зерновых культур / В.Т. Алехин, М.А. Володичев // Защита и карантин растений.- 2004. № 6. - С. 57-88.

49. Гарбар Л.И. Гранулированные инсектициды против внутристебле-вых вредителей яровой пшеницы // Интегрированная защита зерновых и кормовых культур от вредителей и болезней. Киев, 1981. - С. 87-88.

50. Гарбар Л.И. К обоснованию химической защиты яровой пшеницы от вредителей в условиях Тюменской области // 4-я региональная конференция молодых ученых Сибири и Дальнего Востока: Тез. докл. Новосибирск, 1987.-С. 67-69.

51. Гештовт Ю.Н. Защита зерновых культур в Казахстане / Ю.Н. Геш-товт, Н.Я. Евдокимов, Т.Н. Нурмуратов // Защита растений.- 1984. № 10. - С. 44-46.

52. Гиляров М.С. Биоценология и защита растений // Проблемы защиты растений от вредителей, болезней и сорняков. М.: Колос, 1979. - С. 17-26.

53. Гончаров А.А. Яровая муха в условиях Восточной Сибири // Сб. по защите растений Восточной Сибири. Иркутск, 1937. - № 5. - С. 17-49.

54. Гончаров П.Л. Возделывание яровой пшеницы по интенсивной технологии в Сибири // Возделывание зерновых культур: интенсивные технологии." М.: Агропромиздат, 1988. С. 12-19.

55. Горбунов Н.Н. Научные основы построения систем наблюдения за вредными насекомыми в защите полевых культур в Западной Сибири // Ав-тореф. дис.д-ра. с.-х. наук.- Ленинград, 1984. 44 с.

56. Горбунов Н.Н. Изучение фенологии пшеничного поля / Н.Н. Горбунов, Т.А. Собакарь, Н.Н. Поскольный, А.Ф. Тимохина // Науч.-техн. бюл. ВАСХНИЛ. Сиб. отд-ние. СИбНИИ земледелия и химизации сел. хоз-ва.- Новосибирск, 1984. Вып. 22. - С. 6-13.

57. Горбунова Н.Н. Влияние удобрений на проволочников // Защита растений. 1975.- № 4. - С. 32-33.

58. Гребенщиков С.К. Оценка комплексного порога вредоносности / Защита растений. 1989. - № 11. - С. 28.

59. Гриванов К.П. Пшеничный трипе // Тр. науч.-произв. конференции по защите растений от вредителей и болезней на Юго-Востоке. Саратов, 1958.- С. 50-57.

60. Григорьева Т.Г. Зерновые совки и борьба с ними. М.- JL, 1958. - 56с.

61. Григорьева Т.Г. Некоторые итоги и перспективы изучения вредителей зерновых культур и борьба с ними при освоении целинв // Зоологический журнал. 1962.- Т. 41. - Вып.1. - С. 13-17.

62. Григорьева Т.Г. Особенности формирования вредной фауны на полях пшеницы и задачи защиты растений в целинных районах Северного Казахстана// Тр. Всесоюз. энтомолог, общества. 1965.- Т.50. - С.5-56.

63. Григорьева Т.Г. Серая зерновая совка// Труды ВИЗР. JI, 1966. -Вып. 28.-С. 91-98.

64. Григорьева Т.Г. Возникновение процессов саморегуляции в агро-биоценозе при длительной монокультуре // Энтомологическое обозрение.-1970.-Т. 49.-Вып.1.-С. 10-22.

65. Григорьева Т.Г. Роль антропогенных и природных факторов в формировании трофической структуры пшеничного агробиоценоза / Т.Г. Григорьева, Т.Н. Жаворонкова // Энтомологическое обозрение. 1973. - Т. 52. -С. 489-506.

66. Грин Н. Биология / Н. Грин, У. Стаут, Д. Тейлор.- М.: Мир, 1990. -Т. 2.-325 с.

67. Гусева Н.Н. Использование устойчивых к болезням сортов сельскохозяйственных культур в интегрированной защите растений // Научные основы защиты растений. М.: Колос, 1984. - С. 105-116.

68. Давыдов А.И. Фауна насекомых, вредящих сельскохозяйственным культурам в северных районах Томской области (б.Нарымский округ) // Тр. Нарымской гос. селекц. станции. Колпашево, 1946. - 33 с.

69. Давыдов А.И. Главнейшие вредители и болезни сельскохозяйственных культур в Томской области и меры борьбы с ними // Нарымск. гос. селекц. станция. Колпашево, 1947. - 46 с.

70. Дворянкин Е.А. Деградация белка и аминокислотный состав зерна яровой пшеницы при повреждении трипсом / Е.А. Дворянкин, В.И. Дукина, Ю.Б. Шуровенков // Сельскохоз. биология. 1984. - № 9. - С. 79-81.

71. Деордиев И.Т. Краевые обработки эффективный способ борьбы с вредителями нетрадиционных кормовых растений // Экологические основы применения инсектоакарицидов: Тр. Всесоюз. НИИ защиты растений - JL, 1991.- С. 111-115.

72. Деров А. О создании искусственного фона высокой численности пшеничного трипса и методика оценки устойчивости сортов пшеницы к этому вредителю // Селекция и семеноводство зерновых и кормовых культур. -Ростов-на-Дону, 1980. С. 76-80.

73. Добрецов Н.А. Внутристеблевые вредители пшеницы в Сибири. -Красноярск, 1963. 56 с.

74. Долженко В.И. Современный ассортимент инсектицидов для защиты зерновых культур / В.И. Долженко, JT.A. Буркова // Фитосанитарное оздоровление экоситем: Материалы 2-го съезда по защите растений. СПб., 2005. -Т. 2.-С. 226 -228.

75. Долин А.Г. Токсикация растений как элемент интегрированной борьбы // Материалы 8-го Международ, конгр. по защите растений: Тез. докл. -М., 1975.-С. 220-221.

76. Доля Н.Н. Влияние бесплужной обработки почвы на заселенность озимой пшеницы почвообитающими вредителями и хищными жужелицами в лесостепи Украины // Биологический метод в интегрированной защите сельскохозяйственных культур. Кишинев, 1985. - С. 91-92.

77. Доспехов Б.А. Методика полевого опыта. М.: Колос, 1979. - 416 с.

78. Дубровская Н.А. Вредители зерновых культур в полевых севооборотах северо-восточной части Белоруссии // Сб. науч. тр. Белорус, с.-х. академии. Горки, 1970. - Т. 65. - С. 5-37.

79. Дукина В.И. Вредоносность пшеничного трипса в условиях Центрального Черноземья // IX съезд Всесоюз. энтомолог, общества: Тез. докл. -Киев: Наукова думка, 1984. 4.1. - С. 151.

80. Дядечко И.П. Химический метод защиты пшеницы от трипсов // Защита растений от вредителей и болезней. 1963.- № 1.- С. 20.

81. Евдокимов Н.Я. К биологии полужесткокрылых {Heteroptera), вредящих яровой пшенице в Северном Казахстане / Н.Я. Евдокимов, А.А. Корчагин // Вестн. с.-х. науки Казахстана.- Алма-Ата: 1978. № 5. - С. 46-49.

82. Евдокимов Н.Я. Вредители зерновых в Казахстане / Н.Я. Евдокимов, А.А. Корчагин // Защита растений. -1981. № 8. - С. 26-29.

83. Евдокимов Н.Я. Влияние агротехнических приемов на численность вредителей зерновых культур / Н.Я. Евдокимов, А.А. Корчагин, Е.П. Требу-шенко // Агротехнический метод защиты полевых культур.- М.: Колос, 1981.-С. 48-50.

84. Евдокимов Н.Я. О системе мер борьбы с вредителями пшеницы в Северном Казахстане / Н.Я. Евдокимов, А.А. Корчагин // Защита зерновыхкультур от вредителей, болезней и сорняков в Северном Казахстане. Алма-Ата, 1982.-С. 42-57.

85. Елисеева И.Н. Методика прикладного статистического анализа / И.Н. Елисеева, В.О. Рукавишников. М.: Финансы и статистика, 1982. - 192 с.

86. Жученко А.А. Стратегия адаптивной интенсификации сельского хозяйства (концепция). Пущино: ОНТИ ПНЦ РАН, 1994. - 148 с.

87. Завертяева JI.M. Интегрированная защита зерновых культур от стеблевых хлебных пилильщиков в Ставропольском крае / JI.M. Завертяева, Е.В. Ченикалова // Интегрированная защита зерновых культур. М., 1981. - С. 87100.

88. Заговора А.В. Степень изученности и практического использования устойчивости сортов пшеницы к гессенской мухе в СССР // Тр. 13-го Меж-дунар. энтомолог, конгр. Л., 1971. - Т. 2. - С. 418.

89. Захаренко В.А. Экономика защиты растений в интенсивном зерновом производстве // Защита растений. 1986. - № 3. - С. 62-63.

90. Захаренко В.А. Экономика защиты растений в рыночном системе аграрного сектора: теория и практика // Фитосанитарное оздоровление экосистем: Метериалы 2-го Всерос. съезда по защите растений. СПб., 2005.- Т. 2. - С. 482-484.

91. Защита ячменя от болезней и вредителей в Западной Сибири: Рекомендации / В.А. Чулкина, Л.Ф. Ашмарина, И.М. Горобей, А.Ф. Тимохина, Т.А. Собакарь // ВАХНИЛ. Сиб. отд-ние. СибНИИ земледелия и химизации сел. хоз-ва. Новосибирск, 1990. - 36 с.

92. Зинченко В.А. Химическая защита растений: средства, технологии и экологическая безопасность. М.: КолосС, 2005. - 232 с.

93. Золотухина Т.С. Тли, обитающие на посевах зерновых культур в Приобской лесостепи/ Т.С. Золотухина, Т.А. Собакарь, А.Ф. Тимохина // Вредители сельскохозяйственных культур в Сибири: Науч.-тех. бюл.

94. ВАСХНИЛ. Сиб. отд-ние. СибНИИ земледелия и химизации сал. хоз-ва. -Новосибирск, 1987. Вып. 15. - С. 15-18.

95. Зубков А.Ф. Методические указания по оценке агробиоценотиче-ских связей с помощью путевого регрессионного анализа. Л.: ВИЗР, 1973. -44 с.

96. Зубков А.Ф. Методические указания по сбору полевой биоценоло-гической информации с целью оценки вредоносности комплекса вредных организмов. Л.: ВИЗР, 1978. - 18 с.

97. Зубков А.Ф. Методические указания по оценке вредоносности комплекса вредных организмов при помощи путевого регрессионного анализа.-Л.: ВИЗР, 1981.-32 с.

98. Зубков А.Ф. Методика оценки комплексной вредоносности организмов на зерновых культурах: Методические указания.- Л.: ВИЗР, 1983. 44 с.

99. Зубков А.Ф. Принципы агробиоценологической оценки влияния комплексов организмов на урожайность сельскохозяйственных культур // IX съезд Всесоюз. энтомол. общества: Тез.докл. Киев: Наукова думка, 1984.-4.1.-С. 188-189

100. Зубков А.Ф. Оценка потерь урожая озимой пшеницы, вызываемых комплексом вредных организмов / А.Ф. Зубков, Е.Н. Корнилова, А.Г. Гапонова, С.М. Ломовской // Вестник с.-х. науки,- 1984. № 8. - С. 87-95.

101. Зубков А.Ф. Агробиоценологические аспекты оценки влияния вредных организмов на урожай сельскохозяйственных культур // Тр. Всесоюз. энтомолог, общества. 1986. - Т. 68. - С. 137-140.

102. Зубков А.Ф. Комплексная вредоносность сорняков, вредителей и болезней озимой пшеницы/ А.Ф. Зубков, Р.И. Щекочихина, С.М. Ломовской, Е.Н. Корнилова // Вестник с.-х. науки. 1989. - № 12. - С. 129-132.

103. Зубков А.Ф. Биоценотическая оценка комплексной вредоносности организмов на полевых культурах // Сельскохозяйственная биология. 1989. -№ 3. - С. 114-123.

104. Зубков А.Ф. Агробиоценологическая фитосанитарная диагностика. СПб. - Пушкин, 1995.- 386 с.

105. Зубков А.Ф. Агробиоценология. СПб., 2000. - 208 с.

106. Зубков А.Ф. Может ли быть эпифитотиология теоретической основой защиты растений? // Вестник защиты растений.- СПб., 2002.- № 2. -С.66-72.

107. Зубков А.Ф. Две формы развития жизни, две составляющие попу-ляционной динамики, два генеральных направления в защите растений // XII съезд Рус. энтомолог, общества: Тез. докл. СПб., 2002. - С.131-132.

108. Зубков А.Ф. Агробиоценология методологическая основа фито-санитарной оптимизации агроэкосистем и полевой защиты растений // Фито-санитарное оздоровление экосистем: Материалы 2-го Всерос. съезда по защите растений.- СПб., 2005.- Т. 2. - С. 526 -528.

109. Иванов О.А. Вредители и болезни сельскохозяйственных культур в Западной Сибири: Справочное пособие / О.А. Иванов, Т.Д. Рунева, М.М. Трушко, Р.П. Титова, Л.Б. Белова и др. Новосибирск: Зап.-Сиб. книжное изд-во, 1985.-216 с.

110. Ижевский С.С. Комплексный порог вредоносности / С.С. Ижевский, А.Д. Орлинский // Защита растений 1988. - № 1. - С.31-32.

111. Искаков С. Меры борьбы со скрытостеблевыми вредителями зерновых // Информ. листок / КазНИИНТИ. Алма-Ата, 1982. - 4 с.

112. Искаков С. Пороги вредоносности скрытостеблевых вредителей // Защита растений,- 1984. № 10. - С. 41-42.

113. Кадастр беспозвоночных животных Воронежской области / О.П. Негробов, Ю.Ф. Арефьев, О.Н. Бережная, Ю.В. Бухонова, К.Ю. Водянов и др. Воронеж: Воронежский государственный университет, 2005. - 825 с.

114. Казаченко Е.С. Вредоносность цикадок на озимой пшенице // Основные выводы научно-исследовательских работ ВНИС по сахарной свекле за 1968 год. Киев, 1968. - С. 453-455.

115. Казаченко Е.С. Повреждения озимой пшеницы шеститочечной и полосатой цикадками и их влияние на урожай и качество зерна // Селекция, агротехника, и защита растений. Киев, 1973. - С. 233-235.

116. Калинина А.В. Физико-географические условия Северного Казахстана // Растительность степей Северного Казахстана.- М., 1961.- Т.З. Вып. 13.-С. 7-35.

117. Каличкин В.К. Принципы формирования адаптивно-ландшафтных систем земледелия в условиях Сибири // Энерго- и ресурсосбережение в земледелии аридных территорий: Материалы Междунар. науч.-практич. конф.-Барнаул, 2000. С. 92-100.

118. Каменченко Е.С. Вредоносность и экономический порог пшеничного трипса / Защита растений,- 1982. № 3. - С.22.

119. Кант Г. Биологическое растениеводство: возможности биологических агросистем. М.: Агропромиздат, 1988. - 207 с.

120. Карпова А.И. К познанию фауны злаковых мух (Chloropidae, Diptera) на посевах яровой пшеницы и в невозделанной степи в областях Северного Казахстана // Тр. Всесоюз. энтомолог, общества 1965. - Т. 50. - С. 73-88.

121. Кирюшин В.И. Яровая пшеница: прогрессивные технологии / В.И. Кирюшин, А.Н. Власенко, В.А. Чулкина Новосибирск, 1988. - 160 с.

122. Кирюшин В.И. Принципы формирования адаптивно-ландшафтных систем земледелия / Аграрная наука. 1993. - С. 7-10.

123. Кирюшин В.И. Экологические основы земледелия. М.: Колос, 1996.-367 с.

124. Климентьева Л.Б. Динамика энтомофауны яровых культур пшеницы и ячменя в связи с их вегетацией // Учен, записки Омского гос. пед. ин-та им. Горького. Омск, 1961. - Вып. 14. - С. 47-60.

125. Климентьева Л.Б. Заселение пшеничным трипсом различных сортов яровой пшеницы // Учен, записки Омского гос. пед. ин-та.- Омск, 1969. -Вып. 5. С. 49-53.

126. Ковалева К.Е. К вопросу о вредоносности цикад на зерновых злаках в условиях Белоруссии // Сб. науч. тр. Белорусской с.-х. академии. Горки, 1970.-Вып. 63.- С. 105-108.

127. Ковырялов Ю.П. Интенсивные технологии производства пшеницы. М.: Агропромиздат, 1986. - 126 с.

128. Коли Г. Анализ популяций позвоночных. М.: Мир, 1979. - 362 с.

129. Коробов В.А. Вредоносность злаковых цикадок на посевах яровой пшеницы в Северном Казахстане // Бюл. ВИЗР.- Л., 1985. № 60. - С.23-26.

130. Коробов В.А. Учет личинок пшеничного трипса методом тепловой экстракции // VI региональная конференция молодых ученых Сибири и Дальнего Востока (секция «Агрохимия, земледелие и защита растений»): Тез. докл. Новосибирск, 1987а. - С.73.

131. Коробов В.А. Биологическое обоснование совершенствования защиты яровой пшеницы от комплекса вредителей в Северном Казахстане Н Автореф. дис. канд. биол. наук.- Л., 19876. 23 с.

132. Коробов В.А. Оценка плотности популяций насекомых на яровой пшенице по кошениям энтомологическим сачком // Науч.- техн. бюл. ВАСХНИЛ. Сиб. отд-иие. СибНИИ земледелия и химизации сел. хоз-ва. -Новосибирск, 1990а. Вып. 1. - С.5-11.

133. Коробов В.А. Вредоносность пшеничного трипса в Западной Сибири / В.А. Коробов, Т.А. Собакарь, Н.Н. Поскольный // Защита растений. -1995.-№7,-С. 42.

134. Коробов В.А. Роль агротехники в оптимизации фитосанитарного состояния яровой пшеницы в условиях лесостепи Западной Сибири // Сиб. вестник с.-х. пауки. 1996. -№ 1-2. - С. 37-42.

135. Коробов В. А. Совокупная вредоносность вредителей и болезней на яровой пшенице при интенсивном ее возделывании // Сиб. вестник с.-х. науки. 1997,- № 3-4. - С. 50-53.

136. Корчагин А.А. О вредоносности пшеничного трипса // Вестник с.-х. науки Казахстана.- 1979. № 10. - С. 25-27.

137. Корчагин А.А. Сосущие вредители яровой пшеницы и меры борьбы с ними в степной зоне Северного Казахстана // Автореф. дис.канд. с.-х. наук. Алма-Ата, 1980. - 19 с.

138. Корчагин А.А. Влияние повреждений сосущими вредителями на посевные и урожайные качества семян пшеницы // Защита полевых культур, пастбищ и сенокосов от вредителей, болезней и сорняков. Алма-Ата, 1981. -С. 33-40.

139. Корчагин А.А. Вредители зерновых колосовых культур в Казахстане и меры борьбы с ними. Алма-Ата, 1985. - 54 с.

140. Коршунов А. Кобылка в Кузнецком уезде Томской губернии в 1912 году// Сибирское сельское хозяйство. -1912. № 5. - С. 168-173.

141. Костромитин В.Б. О вредоносности полосатой и стеблевой хлебных блошек // Защита растений. 1974. - № 10. - С. 14.

142. Краммел Р.Д. Потребители в агроэкосистемах: ландшафтный подход / Р.Д. Краммел, М.И. Дайер // Сельскохозяйственные экосистемы. М.: Агропромиздат, 1987. - С. 56-74.

143. Красиловец Ю.Г. Агротехника в защите пшеницы от трипса // Агротехнический метод в защите полевых культур. М.: Колос, 1981. - С. 61-64

144. Красиловец Ю.Г. Роль отдельных приемов в интегрированной защите пшеницы от трипса. // Новейшие достижения сельскохозяйственной энтомологии. Вильнюс, 1987. - С. 107.

145. Кряжева Л.П. Моделирование потерь урожая озимой пшеницы и экономическое обоснование ее защиты от вредителей / Л.П. Кряжева, Э.А. Пономарева, Е.И. Овсянникова // Интегрированная защита зерновых культур. -М.: Колос, 1981.-С. 126-140.

146. Кудрин А.И. К вопросу о применении земляных ловушек для изучения распределения и взаимодействия элементов энтомофауны на поверхности почвы // Тр. Всесоюз. энтомолог, общества. 1965. - Т. 50 .- С. 272-290.

147. Кудрин А.И. Особенности заселения полосатой хлебной блохой посевов пшеницы // Материалы науч. конф. молодых ученых , посвященной 50-летию Октябрьской Революции. Л., 1968. - С.208-211.

148. Кумаков В.А. Биологические основы возделывания яровой пшеницы по интенсивной технологии. М.: Росагропромиздат, 1988. - 104 с.

149. Куперман Ф.М. Биология развития культурных растений / Ф.М. Куперман, В.В. Рданова, В.В. Мурашев, И.Н. Львова, Е.А. Седова и др. М.: Высшая школа, 1982. - 343 с.

150. Куришбаев А.К. Обеспечение устойчивости зернового производства в Северном Казахстане // Энерго- и ресурсосбережение в земледелии аридных территорий: Материалы Междунар. науч.-практич. конф. (Барнаул, 17-19 июля 2000 г.). Барнаул, 2000.- 306 с.

151. Куценогий К.П. Оптимизация аэрозольной технологии применения инсектицидов. Итоги и перспективы // Оптимальная аэрозольна технология применения пестицидов: Сб. науч. тр. РАН. Сиб. отд-ние. НИИ химическ. кинетики и горения. Новосибирск, 1989.- 3-21.

152. Кучерявенко А.Н. Эффективность авиационной защиты яровой пшеницы от комплекса вредителей в Северном Казахстане // Автореф. дис.канд. с.-х. наук. Л.- Пушкин., 1991. - 22 с.

153. Лахманов В.П. Обработка почвы и серая зерновая совка / В.П. Лахманов, В.З. Котоменко // Защита растений.-1971.- № П.- С. 21-22.

154. Лахманов В.П. Обработки почвы и пшеничный трипе // Защита растений. 1978. - № 12 .- С.22.

155. Лахманов В.П. Вредоносность стеблевых хлебных блошек // Вестник с.-х. науки Казахстана. 1979. - № 7. - С. 31-34.

156. Линдеман К.Э. О кобылках и мерах истребления их.- М., 1894.- 90с.

157. Литтл Т.М. Сельскохозяйственное опытное дело. Планирование и анализ // Т.М. Литтл, Ф. Дж. Хиллз. М.: Колос, 1981. - 320 с.

158. Логвиненко В.Н. Цикадки// В кн.: Вредители сельскохозяйственных культур и лесных насаждений. Киев, 1973.- Т.1. - С. 198-206.

159. Лопатин М. Вредоносность пшеничного трипса/ М. Лопатин, Ю. Шуровенков // Сельскохозяйственное производство Урала. 1967.- № 1.- С. 22-24.

160. Любищев А.А. К вопросу об установлении размеров потерь, вызываемых вредными насекомыми // Защита растений. Л., 1931.- Т. 8.- № 5-6. -С. 472-488.

161. Любищев А.А. Основа методики учета потерь от вредителей // Защита растений. Л., 1935.-№ 4.- С. 12-29.

162. Любищев А.А. К методике количественного учета и районирования насекомых. Фрунзе, 1958. - 80 с.

163. Лютых И.В. Вредоносность комплекса вредителей, болезней и сорняков на посевах яровой пшеницы в северной лесостепи Приобья // Автореф. дис.канд. с.-х. наук. Новосибирск, 2004. - 21 с.

164. Макаренко Е.Е. О вредоносности цикадок на сахарной свекле и зерновых культурах // Достижения науки и передового опыта по свекловодству .-М., 1961.-С. 380-382.

165. Макарова А.А. Прогноз вредоносности личинок вредной черепашки // Защита растений. 1988. - № 9. - С. 22-25.

166. Мартыненко В.И. Химическая защита зерновых культур/ В.И. Мартыненко, В.А. Захаренко// Защита растений. 1986. - № 7. - С. 21-26.

167. Махоткин А.Г. Биологические основы защиты озимой пшеницы от двукрылых вредителей в Приазовско-Причерноморской степи // Автореф. дис.д-ра .биол.наук. СПб., 2003. - 38 с.

168. Маршаков В.Г. Причины вредоносности шведской мухи на овсе в Ленинградской области и возможности борьбы с ней при помощи энтомофа-гов // Интегрированная защита зерновых культур. М.: Колос, 1981. - С. 120126.

169. Методические рекомендации по оценке фитосанитарного состояния посевов пшеницы при интенсивных технологиях возделывания / Т.С. Баталова, А.А. Бенкен, А.В. Воеводин, Г.Н. Дормидонтова, И.Д. Еськов и др. -Л.: ВИЗР, 1985. 67 с.

170. Методические рекомендации по оценке показателей комплексной вредоносности вредных организмов на озимой пшенице /А.Ф. Зубков, Р.И. Щекочихина, С.М. Ломовской. Л.: ВИЗР,1988. - 20 с.

171. Методологическая концепция развития земледелия в Сибири: метод. Рекомендации / ВАСХНИЛ. Сиб. отд-ние. СибНИИ земледелия и химизации сел. хоз-ва. Новосибирск, 1989. - 45 с.

172. Миноранский В.А. Защита орошаемых полевых культур от вредителей. М.: Колос, 1989. - 208 с.

173. Митяев И.Д. К фауне цикадовых сельскохозяйственных культур Северо-Востока Казахстана // Материалы по изучению насекомых Казахстана. Алма-Ата, 1962. - С. 142-149.

174. Михайлова Н.А. Биология хлебного клопика в Башкирии // Защита растений. 1970. - № 8. - С. 43

175. Михайлова Н.А. Эколого физиологическое обоснование вредоносности слепняков (Trygonotilus ruficornis Geoffr., Lygus rugulipennis Pop.) на пшенице // Автореф. дис. канд. биол. наук. - Л., 1973. - 26 с.

176. Михайлова Н.А. Опасный вредитель зерновых. Почему недооценивают вред, причиняемый хлебным клопиком? // Защита растений. 1977.-№8. -С. 38-39.

177. Михайлова Н.А., Шуровенков Ю.Б. Насекомые и качество зерна сильной пшеницы// Защита растений. 1977. - № 7. - С. 46

178. Михайлова Н.А. Факторы динамики численности хлебного клопика (Trigonotylus coelestialium Kirk.) // Зоологический журнал.- 1979. Т. 58.-Вып. 6. - С. 839- 848.

179. Михайлова Н.А. О вредоносности шведской мухи на посевах зерновых культур в ЦЧР // Современные методы и средства защиты сельскохозяйственных культур от вредителей, болезней и сорняков: Сб. науч. тр. -1986.-С. 112-117.

180. Мищенко А.И. Насекомые вредители полевых культур. - Хабаровск, 1940.-250 с.

181. Морошкина О. С. О вреде хлебного клопика на яровой пшенице // Социалистическое зерновое хозяйство. Саратов, 1935. - № 2. - С. 125-128.

182. Муравлев Г.Г. Природные условия Северного Казахстана// Вестн. академии наук Казахстана. Алма-Ата, 1954. - № 12. - С. 42-54.

183. Насекомые и клещи- вредители сельскохозяйственных культур: Чешуекрылые / В.И. Кузнецов, М.А. Булыгинская, A.JI. Львовский, М.О. Мартин, В.И. Миронов и др. СПб., 1999. - Т. 3. - 4.2. - 410 с.

184. Насуров Н.А. Усовершенствование химической борьбы с серой зерновой совкой / Н.А. Насуров, Н.Я. Евдокимов // Защита зерновых культур от вредителей, болезней и сорняков: Тр. КазНИИ защиты растений. Алма-Ата, 1973.-Т. 12.-С. 14-17.

185. Натрова 3. Продуктивность колоса зерновых культур / 3. Натрова, Я. Смочек. М.: Колос, 1983. - 45 с.

186. Новожилов К.В. Возможность применения фосфорорганических препаратов для защиты пшеницы от серой зерновой совки и пшеничного трипса / К.В. Новожилов, И.М. Смирнова, Т.И. Голубева // Химия в сельском хозяйстве. 1971. - Т.9. - № 3. - С. 38-41.

187. Новожилов К.В. Пути сохранения энтомофагов при химических обработках/ К.В. Новожилов, В.А.Шапиро // Биологические средства защиты растений. М.: Колос, 1974.- С. 21-34.

188. Новожилов К.В. Система защиты яровой пшеницы / К.В. Новожилов А.В. Воеводин, Н.А. Смирнова В.И. Танский, C.J1. Тютерев. // Защита растений. 1986. - № 1. - С. 48-50.

189. Новые сорта СибНИИРС СО ВАСХНИЛ / Составитель: К.И. Старкова. Новосибирск, 1989.- 15 с.

190. Одум Ю. Основы экологии. М.: Мир, 1975. - 740 с.

191. Одум Ю. Экология. М.: Мир, 1986.- Ч. 2. - 376 с.

192. Одум Ю. Свойства агроэкосистем // Сельскохозяйственные эко-ситсемы. -М.: Агропромиздат, 1987. С. 12-18.

193. Определитель вредных и полезных насекомых и клещей зерновых культур в СССР / B.C. Великань, В.Б. Голуб, Е.Л. Гурьева, К.А. Джанокмен, Г.И. Дорохова и др. Л.: Колос, Ленингр. отд-ние, 1980. - 335 с.

194. Павлов И.Ф. Агротехнические и биологические методы защиты растений. М.: Россельхозиздат, 1976. - 207 с.

195. Павлов И.Ф. Защита полевых культур от вредителей. М.: Россельхозиздат, 1987. - 256 с.

196. Палий В.Ф. Методы изучения фауны и фенологии насекомых.-Воронеж, 1970. 190 с.

197. Пашкова Л.П. Особенности биологии пшеничного трипса (Haplothrips tritici Kurd.) в условиях сухой степи Целиноградской области //Автореф дис.канд. биол. наук. Ташкент, 1971. - 23 с.

198. Пашкова Л.П. Некоторые факторы, регулирующие численность пшеничного трипса на посевах яровой пшеницы в Целиноградской области // Приемы повышения урожайности сельского хозяйства в Северном Казахстане. Целиноград, 1974. - С. 71-74.

199. Персии С.А. Токсичность минеральных удобрений для проволочников//Тр. ВИЗР. Л., 1977. - С.57-62.

200. Персии С.А. Вредоносность большой злаковой тли при высоких дозах минерального удобрения пшеницы / С.А. Персии, И.Д. Шапиро, И.А. Юревич // Сельскохозяйственная биология. 1975. - Т. 10. - № 5. - С. 782-784.

201. Пестициды: Справочник/ В.И. Мартыненко, В.К. Промоненков, С.С. Кукаленко, С.Д. Володкович, В.А. Каспаров М.: Агропромиздат, 1992. -368 с.

202. Писаренко В.Н. Особенности развития и вредоносности пшеничного трипса в орошаемых и неорошаемых условиях степи Украины и обоснование мер борьбы с ним // Автореф. дис.канд. биол. наук. Харьков, 1976. -19 с.

203. Полимбетова Ф.А. Физиология яровой пшеницы в Казахстане / Ф.А. Полимбетова, Л.К. Мамонов. Алма-Ата: Наука КазССР, 1980. - 288 с.

204. Полуэктов Р.А. Динамические модели экологических систем / Р.А. Полуэктов, Ю.А. Пых, И.А. Швытов. Л., 1980. - 288 с.

205. Поляков И.Я. Экологические основы защиты растений от вредителей // Экология. 1972. - № 4. - С. 19-31.

206. Поляков И.Я. В условиях интенсификации сельскохозяйственного производства / И.Я. Поляков, В.Р.Жаров // Защита растений. 1988.- № 10. -С.4-7.

207. Поляков И.Я. Определение хозяйственной целесообразности мероприятий по химической защите растений / И.Я. Поляков, В.И. Танский // Прогноз развития вредителей сельскохозяйственных растений.- М.: Колос, 1979.-С. 213-238.

208. Поляков И.Я. Прогностическое обеспечение защиты зерновых / И.Я. Поляков, В.И. Танский, Л.П. Кряжева // Защита растений. 1986. - № 5. -С.11-13.

209. Поляков И.Я. Фитосанитарная диагностика в интегрированной защите растений / И.Я. Поляков, М.М. Левитин, В.И. Танский. М.: Колос, 1995.-208 с.

210. Полякова Н.П. Характеристика населения беспозвоночных пшеничных агроценозов в условиях длительного бессменного возделывания пшеницы // Сиб. вестн. с.-х. науки. Новосибирск, 1971. - № 3. - С. 51-57.

211. Полякова Н.П. Хлебная полосатая блошка (Phyllotreta vittula Redt.)- ее значение как вредителя и меры защиты от нее яровой пшеницы в условиях Западной Сибири // Автореф. дис. канд. биол. наук.- Л., 1983. 16 с.

212. Попов К.А. Теоретические основы выносливости растений к повреждениям листогрызущими насекомыми // Тр. 13-го Междунар. энтомолог, конгресса.- Л., 1971. Т.2. - С. 377-378.

213. Попов Г.А. Динамика численности и вредоносность саранчовых// Саранчовые экология и меры борьбы: Тр. Всесоюз. НИИ защиты растений. - Л., 1987.- С. 12-21.

214. Поспелова В.М. Насекомые- вредители сельскохозяйственных культур в лесной зоне Приобья. Томск: Томское книжное изд-во, 1974. - 148 с.

215. Потафьев Н.Е. Динамика численности фитофагов в агроценозе озимой пшеницы при разных агроприемах // Приемы регулирования численности вредных организмов на посевах и посадках сельскохозяйственных культур в ЦЧЗ. Воронеж, 1986. - С. 21-28.

216. Практическое руководство по освоению интенсивной технологии возделывания яровой пшеницы / М.К. Сулейменов, Н.М. Бакаев, A.M. Несте-ренко, И.Г. Зинченко, А.И. Лихтенберг и др. М., 1986. - 80 с.

217. Пранте Г. Экология и экономика могут жить вместе // Защита растений. 1990. - № 3. - С. 11-14.

218. Природно экономический справочник. Районы и города Новосибирской области. - Новосибирское книжное изд-во, 1996. - 520 с.

219. Протасов В.Ф. Экология: стандарты, сертификация. Нормативы и показатели / Протасов В.Ф., Матвеев А.С. М.: Финансы и статистика, 2001.208 с.

220. Рабенко В. Поражение озимой пшеницы вредителями и болезнями в зависимости от сроков сева и предшественников / В. Рабенко, М. Марчо-вицкая // Растениеводство. Киев, 1968. - Вып. 8. - С. 183-184.

221. Районов А.И. К вопросу о степени повреждения яровых пшениц хлебной блохой (Phyllotreta vittula Redt.) // Извест. Сиб. станции защиты растений от вредителей и болезней.- Новониколаевск, 1927. Вып. 2 (3). - С. 6670.

222. Ревелль П. Среда нашего обитания: Народонаселение и пищевые ресурсы / П. Ревелль, Ч. Ревелль. М.: Мир, 1994. - Кн.1. - 340 с.

223. Реймерс Н.Ф. Природопользование: Словарь-справочник. М.: Мысль, 1990. - 637 с.

224. Рекомендации по учету, прогнозу и мерам борьбы с серой зерновой совкой / Г.Х. Шеек, В.К. Ажбенов, Н.Я. Евдокимов, К.В. Новожилов, В.И. Танский и др. М.: Колос, 1984. - 32 с.

225. Роберте Д.А. Основы защиты растений. М.: Колос, 1981. - 254 с.

226. Роктанэн Л.П. Роль обработки почвы в снижении численности пшеничного трипса / Л.П. Роктанэн, Л.П. Пашкова // Тр. Целиноград, с.-х. инта.- Целиноград, 1972.- Т.8. Вып. 5.-С. 130-136.

227. Рубцов И.А. Скрытостеблевые вредители зерновых культур в Сибири // Сб. по защите раст. Восточ. Сибири. Иркутск, 1937. - № 5. - С. 1421.

228. Сагитов А.О. Защита зерновых культур в Казахстане / А.О. Саги-тов, Г.А. Жармухамедова // Защита и карантин растений. 2004. - № 2. - С. 13-15.

229. Самерсов В.Ф. Влияние минеральных удобрений на насекомых / В.Ф. Самерсов, С.Л. Горовая. Минск: Наука и техника, 1976. - 136 с.

230. Самерсов В.Ф. Принципы разработки интегрированной системы защиты зерновых культур от вредителей в Белоруссии // Интегрированная защита зерновых культур. М.: Колос, 1981 - С. 74-86.

231. Самерсов В.Ф. Минеральные удобрения и защита растений / В.Ф. Самерсов, А.Ф. Богдановский, С.Ф. Буга // Обзорная информация ВНИИТЭИСХ. М., 1981. - 51 с.

232. Санникова М.Ф. Хлебные клопики в Тюменской области / М.Ф. Санникова, Л.И. Гарбар // Защита растений. 1981. - № 4. - С. 29.

233. Сахаров Н.П. Вредные насекомые Поволжья. Саратов, 1947.424 с.

234. Светличный Н.Е. Материалы по экологии полосатой хлебной блохи (Phyllotreta vittula Redt.) // Тр. КазНИИ защиты растений. Алма-Ата, 1962.-Вып. 17.- С. 74-87.

235. Светличный Н.Е. Вредоносность хлебных полосатых блошек в Северном Казахстане// Тр. КазНИИ защиты растений. Алма-Ата, 1972. - Вып. 17.-С. 74-87.

236. Сергеев М.Г. Сибирская кобылка (Aeropus sibiricus L.) / М.Г. Сергеев, Л.М. Копанева, И.А. Рубцов, Е.М. Антипанова, А.Г. Бугров, и др. Новосибирск: Наука, 1995. - 176 с.

237. Сигов В.И. Словарь по земледелию / В.И. Сигов, Т.Д. Шурыгина. -М.: Россельхозиздат, 1987. 222 с.

238. Системы защиты растений / Т.С. Баталова, Г.А. Бегляров, А.В. Бешанов, Н.В. Бондаренко, А.А. Смирнова. Л.: Агропромиздат. Ленингр. отд-ние, 1988.- 367 с.

239. Система защиты яровой пшеницы в Сибири и Северном Казахстане / В.А. Чулкина, Н.Н. Горбунов, H.J1. Романова, А.Н.Власенко, Т.Н. Шиабо-ваи др. / Защита растений. 1988. -№ 11. - С. 12-13.

240. Сливкина К.А. Биология серой зерновой совки в Казахстане // Вестник с.-х. науки Казахстана. Алма-Ата, 1958. - №11.- С. 73-86.

241. Сливкина К.А. Материалы к системе мероприятий по борьбе с серой зерновой совкой (Hadena sordida Bkh.) // Тр. КазНИИ защиты растений. -Алма-Ата, 1961 .- Вып. 6. С. 17-34.

242. Сливкина К.А. К вопросу о вредоносности серой зерновой совки// Тр. Казах. НИИ защиты растений. Алма-Ата, 1962. - Вып. 7. - С.78-82.

243. Сливкина К.А. О биологии и вредоносности пшеничного трипса на юго-востоке Казахстана // VII съезд Всесоюз. энтомолог, общества: Тез. докл. Л.: Наука, 1974.-Ч. 2.-С.146.

244. Сливкина К.А. Насекомые и клещи, повреждающие зерновые культуры и динамика их численности в зоне богарного земледелия юго-востока Казахстана // Научные основы богарного земледелия. Алма-Ата, 1981.- С. 104-119.

245. Словарь-справочник энтомолога/ С.П. Белошапкин, Н.Г. Гончарова, В.В. Гриценко, Ю.А. Захваткин, С.В. Исаичев и др. М.: Нива России, 1992.-334 с.

246. Смирнов Г.В. Совмещение внекорневой подкормки с химобработ-ками против клопа-черепашки Г.В. Смирнов, А.К. Пасько // Защита растений.» 1973.-№ 11.-С.15.

247. Собакарь Т.А. Распределение яровой мухи в посеве яровой пшеницы / Т.А. Собакарь, А.Ф. Тимохина, Н.Н. Поскольный // Науч.-техн.бюл. ВАСХНИЛ. Сиб отд-ние. СибНИИ земледелия и химизации сел. хоз-ва. Новосибирск, 1990. - Вып. 1. - С. 3-5.

248. Собакарь Т.А. Определение темпов развития ячменя для оценки вредоносности вредителей всходов / Т.А. Собакарь, А.Ф. Тимохина // Науч.-техн. бюл. РАСХН. Сиб. отд-ние. СибНИИ земледелия и химизации сел. хоз-ва. Новосибирск, 1991.- Вып. 2. - С. 6-9.

249. Соколов А.И. Вредоносность льняных блошек / А.И. Соколов, В.Ф. Безрукова // Защита растений. М.-Л., 1939. - Т. 18. - С. 150-154.

250. Сорокин О.Д. Прикладная статистика на компьютере. Красно-обск, ГУП РПО СО РАСХН, 2004.- 162 с.

251. Сорта селекцентра СибНИИРС СО РАСХН и зоны его деятельности / Составители: Ю.А.Христов, Г.К.Машьянова. Новосибирск, 1996. - 28 с.

252. Справочник агронома по защите растений / А.Ф. Ченкин, В.А. Черкасов, В.А. Захаренко, Н.Р. Гончаров. М.: Агропромиздат, 1990.- 367 с.

253. Старостин С.П. Проблемы интегрированной защиты хлебных злаков от вредителей и болезней / С.П. Старостин, А.Е. Чумаков // Научные основы защиты растений. М., 1984. - С. 89-104.

254. Старостин С.П. Основные вредители, болезни и сорняки яровой пшеницы / С.П. Старостин, В.И. Кондратенко, В.И. Танский, С.Л. Тютерев, Т.Н. Филиппова // Защита растений. 1987. - № 5. - С. 25-27.

255. Столяров М.В. Динамика потребления фитомассы группировками прямокрылых (Orthoptera) Морского плоскогорья в Закавказье // Энтомологическое обозрение. 1979. - Т. 40. - Вып. 4. - С. 42-45.

256. Стрелкова Э.А. Заселенность и повреждаемость зерновых культур вредителями в зависимости от сроков сева / Защита урожая полевых культур от вредителей // Сб. науч. тр. Белорус, с.-х. академии. Горки, 1970. - С. 537.

257. Сулейманов И.С. Культура пшеницы в Казахстане. Алма-Ата: Кайнар, 1973. - 236 С.

258. Сулейменов М.К. Возделывание зерновых культур в Северном Казахстане и Западной Сибири // Пути интенсификации сельского хозяйства целинных районов. М.: Колос, 1976. - С. 243-246.

259. Сулейменов М.К. Агротехника яровой пшеницы. Алма-Ата: Кайнар, 1981.- 104 с.

260. Сулейменов Б.М. Особенности поведения серой зерновой совки Apamea anceps Schiff. на пшенице различных сортов // Автореф. дисс.канд. биол. наук. Л., 1977. - 24 с.

261. Сусидко П.И. Поиски эффективных препаратов против лугового мотылька на посевах кукурузы / П.И. Сусидко, А.И. Федько, В.Н. Писаренко // Кукуруза. 1976. - № 7. - С. 27-28.

262. Сусидко П.И. Химическая защита озимой пшеницы от вредителей / П.И. Сусидко, И.А. Федько // Основные направления научно-исследовательских работ в области создания химических средств защиты растений и борьбы с сорняками. М., 1976. - С. 97-98.

263. Сусидко П.И. Влияние технологических приемов на изменение численности вредителей полевых культур в степи УССР / П.И.Сусидко, В.И.

264. Писаренко // Агротехнический метод защиты полевых культур. М.: Колос, 1981.-С.7-11.

265. Сусидко П.И. Пути снижения потерь зерновых культур от вредителей / П.И. Сусидко, В.Н. Писаренко. М., 1981 - 40 с.

266. Сусидко П.И. Компенсаторные реакции растений озимой пшеницы и кукурузы на повреждения насекомыми-фитофагами и возможность их интенсификации/ П.И.Сусидко, В.Н. Писаренко // Сельскохозяйственная биология. 1984. - № 9. - С. 82-87.

267. Сусидко П.И. Защита озимой пшеницы от вредителей при интенсивных технологиях / П.И. Сусидко, В.Н. Писаренко. М., 1989. - 68 с.

268. Танский В.И. Сравнительная заселенность сортов яровой пшеницы пшеничным трипсом {Haplothrips tritici Kurd.) и вредоносность его в Северном Казахстане // Тр. Всесоюз. НИИ защиты растений. JL, 1958. - Вып. 11.-С. 7-25.

269. Танский В.И. Трипе- вредитель яровой пшеницы // Сельское хозяйство Казахстана. Алма-Ата, 1959. - С. 31-32.

270. Танский В.И. Вредоносность пшеничного трипса // Защита растений.- 1960 а. № 7. - С. 23-25.

271. Танский В.И. О миграциях пшеничного трипса (Haplothrips tritici Kurd.) // Зоол. журнал 19606.- Т. 39. - Вып. 9.- С. 1345 -1349.

272. Танский В.И. Формирование фауны трипсов (Thysanoptera) на посевах яровой пшеницы на новых землях в Северном Казахстане // Энтомологическое обозрение. -1961.- Т. 40. Вып. 4. - С. 785-793.

273. Танский В.И. Определение вредоносности личинок пшеничного трипса // Защита растений. 1962. - № 12. - С. 43-44.

274. Танский В.И. Влияние сортовых особенностей яровой пшеницы на развитие серой зерновой совки (Hadena sordida Bkh.) // Зоологический журнал. 1964. - Т.43. - Вып.8. - С. 1145-1154.

275. Танский В.И. Пшеничный трипе // Тр. Всесоюз. НИИ защиты растений.-Л., 1964.-Вып. 22.-С. 131-133.

276. Танский В.И. Некоторые факторы, регулирующие вредоносность серой зерновой совки, пшеничного трипса и клопов-щитников в Целинном крае//Тр. Всесоюз. энтомолог, общества. 1965.-Т.50. - С. 170-192.

277. Танский В.И. Пшеничный трипе // Тр. ВИЗР. Л., 1969. - Вып. 34. -С. 139-141.

278. Танский В.И. Методика выявления прогноза развития пшеничного трипса и сигнализация сроков борьбы. М.: Колос, 1970. - 22 с.

279. Танский В.И. Применение анализа регрессий для оценки вредоносности насекомых / В.И.Танский, М.А. Володичев // Бюл. ВИЗР. Л., 1972. -№ 23. - С. 74-79.

280. Танский В.И. Вредоносность насекомых и методы оценки потерь урожая // Материалы 5-го Междунар. конгресса по защите растений. М., 1975.-Ч. 2.-С. 17-23.

281. Танский В.И. Экономические пороги вредоносности насекомых и их роль в защите растений // Информационный бюллетень ВСПС МОББ. -1981.- №4.-С. 46-83.

282. Танский В.И. Элементы интеграции в системе защиты яровой пшеницы от серой зерновой совки / В.И. Танский, В.А. Шапиро, Т.А. Шеху-рина // Интегрированная защита зерновых культур.- М.: Колос, 1981. С. 4674.

283. Танский В.И. Принципы определения экономических порогов вредоносности насекомых и сорняков // Тр. ВИЗР. Л., 1982. - С. 65-71.

284. Танский В.И. Принципы разработки и использования экономических порогов вредоносности в защите растений // Научные основы защиты растений. М.: Колос, 1984. - С. 71-89.

285. Танский В.И. Биологические основы вредоносности насекомых. -М.: Агропромиздат, 1988 а. -181 с.

286. Танский В.И. Популяционный и биоценотический уровни совершенствования защиты растений от вредных организмов // Проблемы энтомологии в России / IX съезд Рус. энтомолог, общества: Тез. докл. СПб., 1988 6.-Т.2.-С. 153-154.

287. Танский В.И. Фитосанитарная диагностика в интегрированной защите зерновых культур / В.И. Танский, М.М.Левитин, Т.И. Ишкова, В.И. Кондратенко // Сб. методич. рекоменд. по защите растений. СПб.: ВИЗР, 1998.-С. 5-56.

288. Танский В.И. Влияние удобрений на развитие вредных организмов / В.И. Танский, М.М. Левитин, Т.И. Ишкова // Вестник защиты растений -СПб., 2001.- №3.- С. 3-11.

289. Танский В.И. Роль минеральных удобрений в агроэкосистемах зерновых культур // Фитосанитарное озоровление экосистем: Материалы 2-го съезда по защите растений. СПб., 2005. - Т. 2. - С. 562-563.

290. Тимохина А.Ф. Распределение злаковых цикадок в краевой полосе поля и совершенствование наблюдений за ними / А.Ф.Тимохина, Т.А. Собакарь. Т.Ф. Гурова, Н.Н. Горбунов // Сиб. вестн. с.-х. науки. Новосибирск, 1980. - № 6. - С. 52-56.

291. Тишлер В. Сельскохозяйственная экология. М.: Колос, 1971.455 с.

292. Торопова Е.Ю., Эпифитотиологические основы систем защиты растений / Е.Ю. Торопова, Г.Я. Стецов, В.А. Чулкина. Новосибирск, 2002. -578 с.

293. Тряпицын В.А. Паразиты и хищники вредителей сельскохозяйственных культур / В.А. Тряпицын, В.А. Шапиро, В.А. Щепетильникова. Л.: Колос, Ленигр. отд-ние, 1982.-256 с.

294. Фадеев Ю.Н. Селекция на иммунитет: проблемы и перспективы // Защита растений. 1988.- № 11. - С. 18-21.

295. Фадеев Ю.Н. Теоретические основы и практическое использование принципов интегрированной защиты растений / Ю.Н.Фадеев, К.В. Новожилов // Научные основы защиты растений. М., 1984. - С. 6-34.

296. Филонов В.М. Условия эффективного применения удобрений под зерновые культуры в Северном Казахстане // Энерго- и ресурсосбережения в земледелии аридных территорий: Материалы Междунар. науч.-практич. конференции. Барнаул, 2000. - С. 204-212.

297. Фисечко Р.Н. Новый способ количественного учета личинок пшеничного трипса в колосе пшеницы // Вопросы энтомологии Сибири. -Новосибирск, 1974. С.124-125.

298. Фисечко Р.Н. Распределение пшеничного трипса {Haplothrips tritici Kurd.) на разных сортах яровой пшеницы // Науч.-технич. бюл. ВАСХНИЛ. Сиб. отд-ние. СибНИИ химизации сел. хоз-ва. Новосибирск, 1976.-Вып. 14.-С. 9-14.

299. Фисечко Р.Н. Трипсы, обитающие на яровой пшенице в Приобской лесостепи// Р.Н. Фисечко, Г.В. Некрасова // Научн.-технич. бюллетень. ВАСХНИЛ. Сибир. отд-ние. СибНИИ химизации сел. хоз-ва.- Новосибирск, 1976.-Вып. 14.-С. 28-32.

300. Фисечко Р.Н. Динамика популяций и суточный ритм миграций личинок пшеничного трипса на яровой пшенице в Кулундинской степи // Научн.-технич. бюллетень. ВАСХНИЛ. Сибир. отд-ние. СибНИИ химизации сел. хоз-ва. Новосибирск, 1977. - Вып. 26. - С. 29-34.

301. Фисечко Р.Н. Особенности заселения посева яровой пшеницы пшеничным трипсом // Научн.-технич. бюллетень. ВАСХНИЛ, Сибир. отд-ние. СибНИИ химизации сел. хоз-ва Новосибирск, 1979. - Вып. 32. - С. 1216.

302. Фисечко Р.Н. Вредоносность пшеничного трипса в Кулунде// Сибирский вестник с.-х. науки. Новосибирск, 1980. - №6.- С. 18-21.

303. Фисечко Р.Н. Насекомые-фитофаги яровой пшеницы в Приобской лесостепи / Р.Н. Фисечко, Л.Н. Чуканова // Науч.- техн. бюл. ВАСХНИЛ. Сиб. отд-ние. СибНИИ земледелия и химизации сел. хоз-ва. Новосибирск, 1983.-Вып. 18.-С. 16-21.

304. Фитосанитарное оздоровление экосистем // Материалы 2-го Все-рос. съезда по защ. раст,- СПб., 2005. Т. 1. - С. 3.

305. Фитосанитарный контроль за вредителями и сорняками сельскохозяйственных культур в Сибири / Н.Н. Горбунов, В.П. Цветкова, В.Б. Пивень, В.А. Коробов, Н.Ф. Шадрина / Новосиб. гос. аграр. ун-т. Новосибирск, 2001.- 146 с.

306. Формирование урожая основных сельскохозяйственных культур / Я. Байер, В. Черны, М. Ферик, Л. Фуциман, Э. Халва и др. М.: Колос, 1984. -376 с.

307. Харитонов Я. К вопросу о вредоносности полосатой хлебной блохи (.Phyllotreta vittula Redt.) на яровой пшенице и ячмене // Защита растений. Л., 1937.-№2.-С. 57-64.

308. Храмцов И.Ф. Черноземы юга Западной Сибири основа производства качественного зерна/Почвы - национальное достояние России: Материалы IV съезда Докучаевского общества почвоведов,- Новосибирск: Наука-Центр, 2004. - КнЛ.-С. 79-80.

309. Хризанов А. Цикада по житните Macrosteles laevis Ribaut. биоло-гични проучвания и средства за борба // Научни трудове Растениевъодство. -Пловдив, 1970. - Т. 19. - Кн. 1.- С. 187-195.

310. Чаева Т.Ф. Вредоносность шведской мухи на овсе в зависимости от факторов устойчивости к вредителю // Защита растений и охрана природы: Тез. докл. науч.-производств, конф. по защите растений в Прибалтике и Белоруссии. Вильнюс, 1989. - Ч. 1.- С. 57.

311. Черников В.А. Агроэкология / В.А. Черников, P.M. Алексахин, А.В. Голубев, И.Г. Грингоф, В.М. Ивонин и др. М.: Колос, 2000. 536 с.

312. Чернышов В.Б. Экология насекомых. М.: Изд-во МГУ, 1996.304 с.

313. Чулкина В.А. Корневые гнили хлебных злаков в Сибири.- Новосибирск: Наука, 1985.- 189 с.

314. Чулкина В.А. Эпифитотиологическая классификация инфекционных болезней растений ее практическое использование. Новосибирск, 1988. -56 с.

315. Чулкина В.А. Современная эпифитотиология: эволюционно-экологические и практические аспекты // Экологические (эпифитотиологиче-ские) основы защиты растений от болезней: Тез. докл. Всесоюз. совещания,-Новосибирск, 1990. С. 4-5.

316. Чулкина В.А. Биологические основы эпифитотиологии. М., 1991. - 287 с.

317. Чулкина В.А. Управление агроэкосистемам и в защите растений /

318. B.А. Чулкина, Ю.И. Чулкин. Новосибирск, 1995. - 202 с.

319. Чулкина В.А. Эпифитотиология (экологические основы защиты растений) / В.А. Чулкина, Е.Ю. Торопова, Г.Я. Стецов. Новосибирск, 1998. -198 с.

320. Чулкина В.А. Агротехнический метод защиты растений / В.А. Чулкина, Е.Ю. Торопова, Ю.И. Чулкин, Г.Я. Стецов. М.: ИВЦ «Маркетинг», Новосибирск: ООО «Издательство ЮКЭА», 2000. - 336 с.

321. Чулкина В.А. Современные экологически безопасные системы фи-тосанитарной оптимизации растениеводства в Сибири (теория, методология, практика) / В.А. Чулкина, Е.Ю.Торопова, В.М. Медведчиков, Г.Я. Стецов, Ю.И. Чулкин и др. Новосибирск, 2003. - 116 с.

322. Чумаков А.Е. Пути снижения вредоносности шведской мухи и корневой гнили / А.Е. Чумаков, В.А. Немков // Бюл. ВИЗР. JL, 1985. - № 60.1. C. 36-40. .

323. Шапиро И.Д. Биологические основы построения систем мероприятий по защите кукурузы от шведской мухи // Автореф. дисс.докт. биол. наук.- Д., 1964.- 46 с.

324. Шапиро И.Д. Основные этапы развития исследований иммунитета растений к вредителям // Тр. Всесоюз. НИИ защиты растений. Д., 1973. -Вып. 37.-С. 5-29.

325. Шапиро И.Д. Исследования по иммунитету растений к вредителям на современном этапе // 6-е Всесоюз. совещ. по иммунитету с.-х. культур к болезням и вредителям: Тез. докл. М., 1975. - С. 61-62.

326. Шапиро И.Д. Шведские мухи. М.: Агропромиздат, 1989. - 59 с.

327. Шапиро И.Д. Значение пищевого фактора в проблеме вредной черепашки (Eurigaster integriceps Put.) // Тр. Всесоюз. НИИ защиты растений. -Д., 1976.-Вып. 48.-С. 14-29.

328. Шапиро И.Д. Современные теоретические представления об иммунитете растений к вредителям / И.Д. Шапиро, Н.А. Вилкова // Экологические основы стратегии и тактики защиты растений: Тр. Всесоюз. НИИ защиты растений. JL, 1979.-С. 41-56.

329. Шапиро И.Д. Проблемы защиты растений от вредителей в условиях интенсификации и специализации сельскохозяйственного производства / И.Д. Шапиро, К.В. Новожилов // Чтения памяти Н.А. Холодковского: Докл. на 31-м ежегодн. чтении.-JL: Наука, 1979.-С. 3-50.

330. Шапиро И.Д. Интегрированная защита зерновых культур от вредных насекомых / И.Д. Шапиро, Н.А. Вилкова, К.Е. Воронин // Интегрированная защита зерновых культур. М.: Колос, 1981.- С. 4-28.

331. Швецова А.Н. Вредители и болезни полевых культур в Западной Сибири/ А.Н. Швецова, Н.И. Виноградова. Омск., 1971. - 171 с.

332. Шевченко Ф.П. Эффективность агротехнических мер борьбы с зерновой совкой / Ф.П. Шевченко, З.С. Тумайкина // Резервы сельскохозяйственного производства. Барнаул, 1969. - Ч. 1. - С. 59-62.

333. Шевченко Ф.П. Борьба с пшеничным трипсом на яровых / Ф.П. Шевченко, З.С. Тумайкина // Защита растений.- 1970. № 2. - С. 18.

334. Шевченко Ф.П. Влияние поврежденности яровой пшеницы сельскохозяйственными вредителями на ее поражаемость корневыми гнилями // Науч.-техн. бюл. СибНИИ химизации сел. хоз-ва. Новосибирск, 1973. - Вып. 8.-С. 44-45.

335. Шек Г.Х. Материалы по вредоносности серой зерновой совки // Тр. Казах. НИИ защиты растений. Алма-Ата, 1961. - Вып. 4. - С. 42-46.

336. Шеек Г.Х. Закономерности массового размножения серой зерновой совки // Тр. Казах. НИИ защиты растений. Алма-Ата, 1962.- Вып. 7,- С. 331-341.

337. Шек Г.Х. О целесообразности химической защиты зерновых от вредителей в Северном Казахстане / Г.Х. Шек, К.А. Сливкина // Вестник с.-х. науки Казахстана. Алма-Ата, 1967. - № 7. - С. 124-126.

338. Шек Г.Х. Агротехнические методы защиты зерновых культур от вредителей // Защита полевых культур, пастбищ и сенокосов от вредителей, болезней и сорняков: Сб. науч. тр. Алма-Ата: Восточное отд. ВАСХНИЛ, 1981.- С.3-9.

339. Шек Г.Х. Вредители зерновых в Казахстане / Г.Х. Шек, Н.Я. Евдокимов // Защита растений. -1981,- № 8. С. 26-29.

340. Щербинин Н. Повышение урожайности подкашиванием всходов. Всегда ли нужна борьба с хлебной полосатой блошкой? // Тр. Всесоюз. НИИ защиты растений. Л., 1933. - Т. 7. - С. 49-52.

341. Шпанев A.M. Комплексная вредоносность вредителей, болезней и сорняков на просе в Каменной степи (ЦЧП) // Автореф. дис.канд. биол. наук. СПб., 2004. - 19 с.

342. Шпаар Д. Защита растений в устойчивых системах землепользования / Д. Шпаар, У. Бурт, Т. Ветцель, X. Гинапп, Ф. Гуче и др. Торжок: ООО «Вариант», 2003. - Кн. 2. - 374 с.

343. Шуровенков Ю.Б. Пшеничный трипе и разработка мер борьбы с ним в условиях Сибирского Зауралья // Сб. науч. тр. Курганского с.-х. ин-та. Курган, 1965. - Вып. 9.- С. 150-164.

344. Шуровенков Ю.Б. Пшеничный трипе в Зауралье // Защита растений. -1966.-№ 5. С. 52-53.

345. Шуровенков Ю.Б. Хищники и грибковые заболевания пшеничного трипса в условиях Зауралья // Тр. НИИ сел. хоз-ва Северного Зауралья. Тюмень, 1970.-Вып. 2.-С. 130-134.

346. Шуровенков Ю.Б. Вредоносность пшеничного трипе // Защита растений, 1971а-№6.-С. 10-11.

347. Шуровенков Ю.Б. Пшеничный трипе в Зауралье и меры борьбы с ним.-М.: Колос, 19716.-89 с.

348. Шуровенков Ю.Б. Особенности развития и хозяйственное значение стеблевых хлебных блошек для яровой пшеницы Северного Зауралья // Материалы VI науч.-техн. конф. молодых ученых и специалистов Тюменской обл.-Тюмень, 1972а.-С. 3-11.

349. Шуровенков Ю.Б. Влияние пшеничного трипса на посевные качества и регенерационную способность яровой пшеницы в условиях Зауралья // Экология вредных и полезных насекомых.- Воронеж, 19726.- С. 62-73.

350. Шуровенков Ю.Б. Устойчивость пшеницы к повреждениям пшеничным трипсом в Западной Сибири // Тр. НИИ сел. хоз-ва Сибирского Зауралья. Тюмень, 1975. - Вып. 6. - С. 14-21.

351. Шуровенков Б.Г. Синяя пьявица, пшеничный трипе и их энтомо-фаги // Защита растений. 1977. - № 10. - С. 44-45.

352. Шуровенков Ю.Б. Устойчивость пшеницы к трипсу / Ю.Б. Шуровенков, Н.А.Михайлова // Защита растений. 1978. - № 7. - С. 29-30.

353. Шуровенков Ю.Б. Контроль за фитосанитарным состоянием посевов / Ю.Б. Шуровенков, А.В. Ермаков, Н.А. Михайлова // Защита растений. -1989.- №7.-С.40-42.

354. Щербинин Н. Повышение урожайности подкашиванием всходов. Всегда ли нужна борьба с полосатой блошкой? // Тр. Всесоюз. НИИ защиты растений. Д., 1931. - Т. 7. - С. 49-52.

355. Экологический мониторинг и методы совершенствования защиты зерновых культур от вредителей, болезней и сорняков: Методические рекомендации / В.И. Танский, М.М. Левитин, В.А. Павлюшин, В.Н. Буров, Н.Р. Гончаров. СПб.- Пушкин: ВИЗР, 2002. - 76 с.

356. Энгельгард Б. Насекомые вредители риса в Дальневосточном крае / Б. Энгельгард, А. Мищенко. - М.-Л., 1931. - 111 с.

357. Ярмоленко И.М. Насекомые- вредители зерновых культур Алтайского края // Тр. Томск, университета. Томск, 1955. - Т. 131. - С. 367-378.

358. Яровая пшеница / А.И. Бараев, Н.М. Бакаев, M.JI. Веденеев, Е.Д. Волков, К.П. Гриванов и др. М.: Колос, 1978. - 429 с.

359. Яцкая Г.А. Изучение вредоносности стеблевой хлебной блошки в условиях Курганской области // Науч. тр. Курганского с.-х. ин-та. Курган, 1960.-Вып. 5.-С. 129-134.

360. Яцкая Г.А. Поврежденность яровой пшеницы вредителями при разных сроках сева // Защита сельскохозяйственных культур от вредителей и болезней: Науч. тр. Курганского с.-х. ин-та. Курган, 1970. - Вып. 21.- С.3-8.

361. Baumgartner J. Vom integrierten Pflanzenschutz zur optimalen Be-wirtschafitligung von landwirtschafitlichen Kulturen / J. Baumgartner, V. Delucci // Schweiz. Landw. Forsch. 1988. - B. 27. - № 1. - P. 77-90.

362. Berg J. van der. Infestation und injury levels of stem borers in relation to yield potential of grain sorghum/ J. van der Berg, Y.B.Y. van Reusberg // S. Afr. J. Plant and Soil. -1991.- Vol.8. -№3.- P. 127-131.

363. Bleicholder H. Einheitliche Codierung der phonologischen Stadien bei Kultur- und Schadpflanzen / H. Bleicholder, T. van der Boom., P. Langeluddeke, R. Staus // Gesunde Pflanzen. 1989. - № 41 (11). - P. 381-384.

364. Bezooijen J.V. Plant pathogens and nematodes in the conservation-tillage // Prowding of an International Symposium on Establishment of Forage by conservation-tillage: Pest Management Pennsylvania, 1987/- P. 57-71.

365. Cage S.H. A perspective of grasshopper population distribution in Saskatchewan and interrelationships with weather / S.H. Cage, M.K. Mukorji // Environ. Entomol. 1977. - Vol. 6. - № 3. - P. 469- 479.

366. Chang N.-T. Influence of N-fertilizer on the resistance of selected to fall armyworm larvae / N.-T. Chang, B.R. Wisman, R.E. Lynch, D.N. Habeck // J. Agricult. Entomologie. 1985. - Vol. 2. - № 2 - P. 137-146.

367. Clements R.O. The impact of insect pests during the establishment of forage crops end same possible solutions to the problems // Proceeding of on Establishment of Forage Crops by conservation-tillage: Pest Management. Pennsylvania, 1987. - P. 7-22.

368. Cook R.D. Detection of Influential Observations in Linear Regression // Technometrics. 1977.- № 19- P. 15-18.

369. Cusson M. A sequential sampling plan for adult tuber beetles (Epitrix tuberis Gentner): dealing with "edge effects"/ M. Cusson, R.S. Vernon, B.D. Roit-berg // Canadian Entomologist. 1990. - Vol. 122. - № 5/6. - P. 537-546.

370. Danisch W. Uber die Einstechung der Kornertragung der Getreide // Albrecht-Traer-Archiv.- 1970.- № 14.- S. 169-179.

371. Dlabola I. Einige griindsatzliche Beziehungen zwischen der Umwelt und Entwicklung der Zikade Calligipona pellucida F.// Ontogeny Insekt. Pragis, 1959.- P. 366-371.

372. Forster R. Untersuchungen zur Anwendung von Bekampfungschwelen fur Schadlepeditoren im Kohlbau / R. Forster, R. Hildenhagen, M. Hommes // 47. Deutsche Pflanzenschutz - Tagung in Berlin. 1-5 Oktober. 1990. - Berlin, 1990. -P. 34.

373. Garside M.J. Some Computational Procedures for the Best Subset Problem//Applied Statistics. 1971.-№20. - P. 8-15.

374. Golebiowska Z. Przydatnose preparatov Decis EC i Dipcord 10 EC do zwalczania ploniarki zbozowki (Oscinella frit L., Diptera, Chloropidae) na owsie // Pr. Nauk. Inst, och.rosl.- 1989 (1990)-Vol. 31.- №2.-P. 115-132.

375. Hanisch H.-Ch. Untersuchungen zum Einfluss unterschiedlich hoher Stickstoffdiingungen zum Weizen auf die Populationsentwiklung von Getreide-blattlausen // Z. Pflanzenkh. und Pflanzenschutz. 1980. - B. 87. - P. 546-556.

376. Havlikova H. Vliv silnych destovych s razek na hustotu msie v psenici// Uroda. 1987. - Vol. 5. - № 5. - P. 201-202.

377. Heyer W. Biologie und Schadwirkung der Getreidehahnchen (Oulema spp.) in der indusriemapigen 11 Nachrbl. Pflanzschutzd. in der DDR. 1977. - H.8. -P. 167-169.

378. Heyer W. Zum Auftreten der Getreidehahnchen (Oulema melanopus L.) und zur Aktualisierung des Bekampfungsrichtwertes / W. Heyer, T. Wetzel // Nachrbl. Pflanzschutzd. in der DDR.- 1990.- H.10. P. 226 - 230.

379. Hildenhagen R. Untersuchungen zum Bekampfung der Mehligen Kohl-blattlaus nach Schwellenwerten / R. Hildenhagen, R. Forster, M. Hommes // 47. Deutsche Pflanzenschutz - Tagung in Berlin. 1-5 Oktober. 1990.-Berlin, 1990. -P. 35.

380. Hinz B. Der Einfluss des Stikstoffdungungen auf die Vermehrung der grofien Getreideblattlaus, Macrosiphum (Sitobion) avenae (F.) auf Winterweizen / B. Hinz, F. Daebler // Wiss. Z. Wilhelm-Pick-Univ. Rostock, 1976. - B. 25. - № 25-P. 653-655.

381. Hinz B. Auftreten und Schadwirkung von Getreideblattlausen an Triti-cale//Nachrbl. Pflanzschutzd. in der DDR.- 1981.-H. 7.-P. 146-149.

382. Kinney T.B. Agricultural production systems and environmental health //Environ. Health Respect. 1990. - № 86. - P. 225-227.

383. Kogan M. Integrated pest management theory and practice // Entom. experim. appl. 1988. - Vol. 49. - № 1/2. - P. 59-70.

384. Koristsas M. The effect of nitrogen and sulfur nutrition on the response of Brussels sprout plants to infestations by the aphid Brevicorine brassicel M. Koristsas, S.G.Gassed //Ann. App. Biology.- 1985,- Vol. 106. № 1 - P. 1-15.

385. Krieger J. Insect resistance to pesticides is growing problem // Chem. and Engin. News. 1987. - Vol. 5. - №. 9 - P. 32-33.

386. Lehmann M. Erfahrungen bei der Bekampfung tierischer Schaderreger im Getreide / M. Lehman, E. Sachs, H. Schnee // Feldwirtschaft. 1989. - B. 30. -№ 3.-P. 117-120.

387. Lidelle M.C. Distribution of the Hessian fly and its control in Texas / M.C. Lidelle, M.F. Schuster // S.-W. Entomologist. 1990.- Vol. 15.- № 2. - P. 133-145.

388. Lubke M. Die Hessenfliege (Mayetiola destructor Say.) / M. Lubke, T. Wetzel // Nachrbl. Pflanzschutzd. in der DDR.- 1988.- B. 42.- H. 8.- P. 21-24.

389. Marqis R.J., Evolution of resistance and virulence in plant-herbivore and plant-pathogen interaction / RJ. Marqis, H.M. Alexander // Trends Ecol. And Evol.— 1992. Vol. 7. - № 4. - P. 126-129.

390. Mojciechowska-Kot H. Zdrowotose roslin uprawiamych w wielolet-nich monokulturach I plodozminach / H. Mojciechowska-Kot, I. Mikolajska // Acta Upiv. Agr. Fac. Agron. Brno, 1982. - Vol. 30. - № 3. - P. 73-78.

391. Moore D. Stem-boring in perennial ryegrass in relation to fertilizer. The effect of varying the timing of fertilizer application / D. Moore, R.O. Clements // Ann. App. Biology. 1985. - Vol. 106. - № 1. - P. 31-37.

392. Olfert O.O. Effect of acute simulated and acute grasshopper (Orthop-tera, Acrididae) damage on growth rates and yields of spring wheat (Triticum aestivum) / 0.0. Olfert, M.K. Mukerji // Canad. Entomolog. 1983. - Vol.15. - № 5. -P. 629-636.

393. Oliberius J. Insekticidni a akaricidni toxicita dusikatych hnojiv apli-cavanych v kapalne forme / J. Oliberius, K. Veverka // Sb. UVTIZ «Ochr. rostl.». -1985. Vol. 21. - № 4. - P. 299-305/

394. Pimentel D. The ecological basis of insect pest, pathogen and weed problems // In Origins of Pest, Parasite, Disease and Weed Problems.- Oxford, 1977.- P. 1-33.

395. Porter J.N. The potential effects of climatic change on agricultural insect pests / J.N. Porter, M.L. Parry, T.R. Carter // Agr. and Forest Meteorol. 1991. -Vol. 57. -№ 1-3.-P. 221-240.

396. Poston F.L. Simulation of painted lady and green clovervorm damage to soybean / F.L. Poston, L.P. Pedigo // J. of Economic Entomology. 1976. - Vol. 69. - P. 423-426.

397. Pradhan S. In tropics protection research more needed then production research // Indian J. Entomol. 1971. - V. 33. - Part 3. - P. 233-259.

398. Satpathy J.M. Studies on the seasonal variability in population density and distribution of ricehoppers / J.M. Satpathy, B.K. Maiti // Practuiti Utkal. Univ. S. Sci. 1973, Vol. 10. - № i2. - p. 45-54.

399. Salim M. Insecticide induced changes in the levels of resistance of rise cultivars to the white backed planthopper Sogatella furcifere (Horvath)(Homoptera: Delphacidae) / M. Salim, E.A. Heinrich // Crop. Protect.-1987.-Vol.6.-№ l.-P. 28-32.

400. Siedel D. Zur Beeinflussung der Ertragstruktur des Getreides durch ei-nen Schaderregerbefall / D.Siedel, D. Spaar // Pflanzschutz in der industriemassi-gen Druschfruchtproduktion Vortrage eines Symposiums.- Rostock, 1980.- P. 1726.

401. Sorensen E.L. Breeding for Insect Resistance / E.L. Sorensen, R.A. Byers, E.K. Horber // Agronomy Monograph. 1988. - № 29. - P. 859- 902.

402. Stinner R.E. Differential effects of agroecosystem structure on dynamics of three soybean herbivores / R.E.Stinner, J. Regnieri, K. Wilson // Environ. Entomol. 1982 . - Vol. 11. - P. 538-534.

403. Sylven E. Effect of yield of damage caused by Meligethes aeneus F.(Col.) to winter rape as indicated by cage experiments / E. Sylven, G. Svenson // Ann. Agricultur. fenniae. 1976. - Vol. 15. - №1. - P. 1-24.

404. Szabolis I. Einwirkung der Mineraldungung auf die Schadlinge des Winterweizens /1. Szabolis, M. Nadasy // Tag. Berliner Akad. Landwirtsch. Wis-sensch. DDR. - Berlin, 1988. - B. 2. - H. 2. - P. 397-399.

405. Szmedra P.J. Pooling data for pest management analysis: a Steinrule approach // P.J. Szmedra, M.E. Wetzstein, J.W. Todd // Techn. Bull. USDA. Econom. research service. - Washington, 1987. - 13 p.

406. Teaque T.Q. The influence of nitrogen fertilization upon weight gain of Heliotis virescens (F.) in cotto / T.Q. Teaque, J.R. Cate, J.T. Cothren // Beltwide cotton production research conference. Las-Vegas, New, 1986.- P. 219-222.

407. Teulon D. An extraction method for sampling small insects from vegetation/ D. Teulon, D.R. Penman // Proc. 41st New Zeland Weed and Const. Conf. Auckland (Aug. 9-11, 1988). Palmerston North, 1988. - P. 229-300.

408. Wermelinger B. Effect of host plant nitrogen fertilization on the biology of the two-spotted spider mite Tetranichus Urtice/B. Wermelinger, J.J. Oertli, V. Delucchi //Entomol. Experim. Applic. 1985. - Vol. 38. - № 1 - P. 23-28.

409. Wetzel Т. Probleme und Aufgabe den Pflanzenschutzes bei Abwehr von Schadinsekten in intensiven Getreidebau // Nachrbl. Pflanzenschutzd. in der DDR. 1972. - № 8. - P. 170-176.

410. Wetzel T. Feldrand und Teilflachandchandlung bei der Bekampfung von Schadinsekten in Getreidabastanden // Tagungs der Akad. Landwirtsch.-Wissensch. DDR. 1974,- № 126. - S. 185-191.

411. Wetzel T. Uberwachung von Schadinsekten in der industriemessigen Getreideproduktion / T. Wetzel, G. Lutze, B. Freier // Nachrbl. Pflanzenschutzd. in der DDR. 1975. - H.5. - №9.- S.188-191.