Палеокарпология и стратиграфия палеогена и неогена Северной Азии

Никитин, Вадим Петрович

Автореферат диссертации по теме "Палеокарпология и стратиграфия палеогена и неогена Северной Азии"

МИНИСТЕРСТВО ПРИРОДНЫХ РЕСУРСОВ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ КОМИТЕТ ПРИРОДНЫХ РЕСУРСОВ ПО НОВОСИБИРСКОЙ ОБЛАСТИ ОАО"НОВОСИБИРСКГЕОЛОГИЯ"

РГ6 од На правах рукописи

1 п НОЯ 1939

НИКИТИН Вадим Петров»-

ПАЛЕОКАРПОЛОГИЯ И СТРАТИГРАФИЯ ПАЛЕОГЕНА И НЕОГЕНА СЕВЕРНОЙ АЗИИ

04.00.09. - палеонтология и стратиграфия

ДИССЕРТАЦИЯ на соискание ученой степени доктора геолого-минералогических наук в форме научного доклада

НОВОСИБИРСК 1999

Работа выполнена и ОЛО "Ноноснбнрсктеологин" и Коми i сю природных ресурсов по Новосибирской облает (НовосибКом-природрссурсы) Мнннсюрсша природных ресурсов Российской Федерации

Официальные онпопентькдокюр биологических iiayiv,

члеп-корреспондеш РАИ J1.IO. Буданцев док гор гсолого-мппералогнческих наук

В.И. Ильина доктор географических нал к

Л.1Ч. Majio.ieiKO

Ведущая организация: Сибирский научно-нсследоваюльскнн нпстпп геологии, геофшпкн и минерального ci.ipi.ti (СНИИГГнМС, г.Нокосибнрск)

Защита состоится" ^А " <X&OcJTA 1999 i. и АО масон на заседании диссертационного concia Д 002.50.02 при Объединенном Инспггуте геологии, гсофнзнкн и минерален пи СО РАН, н конференц-зале.

Адрес: 630090, Новосибирск, 90, нр. Ак. Кон нога, 3.

С диссертацией можно ознакомптьси и библиотеке ОШТМ СО РАН.

Диссертации разослана " \Ъ " 1999 г.

Ученый секретарь диссертационного совет а канд. геол.-мнперал. наук

У

Н.К. Лебедева

Общая характеристика работы

Актуальность темы. Хозяйственное освоение восточных районов страны требует углубленного изучения приповерхностных геологических образований, в частности, отложений палеогена и неогена, с которыми связаны различного рода полезные ископаемые. Выполняемая Министерством природных ресурсов Государственная программа по геологическому доизученшо площадей с целью подготовки обновленных геологических карт среднего и крупного масштабов крайне нуждается в разработке стратиграфических схем соответствующей детальности; для континентальных третичных отложений Северной Азии, где местонахождения ортофауны (остатки млекопитающих) очень редки, ведущая биостратиграфическая роль принадлежит палеоботанике, в частности, па-леокарпологии, основной объект которой - ископаемые диаспоридии (семена, плоды и другие остатки генеративной сферы). Обладая целым рядом преимуществ по сравнению со смежными методами (1), палеокарпология сочетает сильные стороны палеопалинологии и «ихнофитологии» — метода изучения листовых отпечатков. Весьма частая встречаемость ископаемых диаспоридиев при хорошей выразительности и устойчивости их морфологических особенностей, гарантирующих точность видовой диагностики; возможность контролировать морфологические определения анатомическими и гистологическими исследованиями; богатый видовой состав комплексов («ископаемых флор»), где хорошо представлены как древесные, так и травянистые растения; возможность с почти абсолютной точностью отличать синхронные осадку диаспоридии от переотложенных - вот основные достоинства палеокарпологии.

Наиболее богатые палеокарпологические данные имеются в настоящее время по кайнозою Западно-Сибирской плиты (ЗСП); они послужили основой разработанной в последние годы детальной региональной стратиграфической схемы, рекомендованной к внедрению при производстве геологической съемки. Значительно слабее изучены третичные отложения Северо-Востока России (СВР). Континентальные кайнозойские отложения на этой огромной территории разбросаны в отдельных географически разобщенных участках, зачастую приуроченных к трудно доступным молодым межгорным и окраинным впадинам, и не образуют таких протяженных, выдержанных горизонтов, какие характерны, например, для олигоцена и миоцена ЗСП. И только с 60-х годов, благодаря внедрению в стратиграфические работы комплексного использования палеоботанических методов, удалось в первом приближении наметить основные этапы третичной истории флоры и растительности региона.

Цели и задачи исследования. До последнего времени изучались преимущественно отдельные семенные флоры третичных отложений Западной

Сибири вне их взаимосвязи и имелись лишь отрывочные сведения по другим регионам Северной Азии. Между тем изучение комплексов ископаемых диаспо-ридиев дает представление о составе и основных этапах развития кайнозойских флор на территории Северной Азии, что безусловно важно как для стратиграфии, так и для познания эволюции растительного мира Земли. Основной целью настоящей работы являлось широкое внедрение палеокарпологических исследований в практику геологоразведочных работ разного профиля и разработка детальной биостратиграфической основы стратиграфических схем палеогена и неогена ЗСП. Это потребовало решения следующих задач:

• Ревизия и монографическое изучение стратиграфически важных родов и видов ископаемых растений кайнозоя Северной Азии.

• Палеокарпологическая характеристика палеогеновых и неогеновых отложений Западной Сибири и определение историко-геологической последовательности эталонных флор на базе изучения опорных разрезов.

• Выявление геологической последовательности характерных семенных комплексов континентальных отложений палеогена и неогена ЗСП и СВР.

• Установление этапности в развитии третичной флоры Северной Азии путем анализа общего хода климатических изменений и перестроек флоры в палеогене и неогене.

• Биостратиграфический анализ и отработка критериев выделения в палеогене и неогене провинциальных биостратиграфических зон (интервал-зон) на палеокарпологической основе со своими стратотипами (Стратиграфический кодекс, 1992, ст. VII, 3,4,6, 8).

• Палеофлористическая корреляция флороносных отложений различных районов Западной Сибири и СВР.

Фактический материал и методы исследования. В основу работы положены материалы богатейшего в России коллекционного фонда палеокарпологической лаборатории ОАО «Новосибирскгеология», основы которого заложены еще в 20-е годы первым отечественным палеокарпологом П.А.Никитиным (1890-1950); начиная с 1945 г. автор принимал непосредственное участие в его формировании. Фонд составлен из коллекций, полученных по сборам корифеев отечественной стратиграфии (Р.С.Ильина, П.А.Православлева, В.А.Николаева, С.А.Архипова и др.), доставленных различными полевыми партиями и отдельными исследователями (В.А.Мартыновым, И.Г.Зальцманом, М.П.Нагорским, В.А.Хахловым, В.А.Казариновым, М.Г.Горбуновым, Ю.П.Барановой и мн. др.), а также непосредственно собранных новосибирскими палеокарпологами -П.А.Никитиным (ряд обнажений на Оби, Томи, Иртыше), Г.А.Балуевой (эрма-новская свита западной Камчатки) и автором этих строк, который лично описал и детально опробовал керн многих десятков буровых скважин, разрезы много-

численных обнажений по Оби, Иртышу, Томи, Оми, Васюгану, Тыму, Таре, рекам Омь, Томь, Вах, Ишим, Уй, Шиш, Демьянка и др. - в Западной Сибири, а также ряд интереснейших разрезов в .Якутии, центральном и северном Приохо-тье, на Чукотке и Камчатке. Общее количество палеокарпологических коллекций из палеогена и неогена в коллекционном фонде «Новосибирскгеологии» превышает 3500, количество таксонов в отдельных коллекциях достигает 150200, количество единиц хранения (ископаемых семян и плодов) измеряется восьми-девятизначной цифрой. В период 1995-1998 гг. по заданию Комитета природных ресурсов по Новосибирской области автором составлен научный каталог 1041 наиболее интересных палеогеновых и неогеновых коллекций с территории Новосибирской и Омской областей. В ходе работы над диссертацией использован материал приблизительно по 2 тыс. коллекций более чем из 500 местонахождений (рис. 1), причем практически каждая из них была подвергнута выборочной ревизии (устранены недостоверные и уточнены малодостоверные определения, таксономия и номенклатура растений приведена в соответствие с современными требованиями Международного кодекса ботанической номенклатуры, выверено авторство отдельных таксонов и т.д.), после чего составлялся уточненный список ее состава. Одновременно заново пересмотрены датировки всех коллекций, использованных в работе, на основе современных представлений автора, выработанных с учетом новейшей геологической, палеонтологической (палинология и другие палеоботанические методы, макро- и микрофауна), геофизической (в частности, магнитостратиграфической) и т.п. информации. После завершения работы палеокарпологическая коллекция ОАО «Новосибир-скгеология» по просьбе Ботанического института РАН им. В.Л. Комарова и с согласия Министра природных ресурсов Российской Федерации В.П. Орлова была передана в старейшее в стране и авторитетнейшее хранилище ископаемых растений - Отдел палеоботаники БИН (г. Санкт-Петербург), где гарантируются надлежащие условия ее постоянного хранения и дальнейшей научной обработки.

Защищаемые положения.

1. Таксономический состав позднеэоценовых, олигоценовых, миоценовых и плиоценовых флор Западной Сибири и Северо-Востока России наиболее полно может быть выявлен именно палеокарпологическим методом. Соискателем на базе колоссального фактического материала установлено в палеогене и неогене Северной Азии около 2000 таксонов (монографически обработано более 250 наиболее характерных видов).

2. Схемы стратиграфии палеогена и неогена Западной Сибири могут быть существенно детализированы и уточнены на палеокарпологической основе. Соискателем разработана оригинальная концепция флористических уровней

как дробных подразделений региональной стратиграфической шкалы кайнозоя, используемых в практике геологоразведочных работ на территории ЗападноСибирской равнины; исследования диссертанта в ряде регионов Северо-Востока России открывают путь к выделению аналогичных стратонов и на этой колоссальной и все еще слабо изученной территории.

3. Палеокарпологические исследования соискателя позволяют детально проследить историю развития флоры и растительности Западной Сибири и Северо-Востока России на протяжении позднего палеогена и неогена и наметить рубежи смены не только крупных флористических этапов, но и дробных стадий эволюции флоры и растительности (типов флор и флористических уровней).

Научная новизна. Личный вклад. Автором впервые проведено детальное изучение и широкое обобщение всех палеокарпологических материалов по огромной территории от Урала до Тихого океана. При этом:

1. Выявлено и исследовано значительное число (свыше 1000) новых ископаемых карпофлор, пересмотрены возраст и стратиграфическое положение многих описанных ранее третичных флор Сибири и СВР. Ревизия и анализ палеокарпологических коллекций позволили детально изучить таксономический состав палеогеновых и неогеновых флор Северной Азии, который в сумме насчитывает сейчас около 2000 видов.

2. Монографически описано более 150 и действительно обнародовано 55 новых таксонов ископаемых растений (всего монографически обработано более 250 видов).

3. Историко-геологическая последовательность комплексов ископаемых диаспоридиев, установленных в палеогене и неогене Западной Сибири, использована как основа для биостратиграфического расчленения кайнозойских отложений. В позднем палеогене и неогене ЗСП выделено 19 самостоятельных флористических уровней, по своему содержанию являющихся провинциальными биостратиграфическими зонами (интервал-зонами) и по рангу отвечающих ло-нам региональной шкалы (Стратиграфический кодекс, 1992, ст. IV, 6 и ст. VII, 4, 6). Флористические уровни могут служить автономным биостратиграфическим стандартом для определения геологического возраста стратиграфических подразделений и для межрегиональных корреляций одновозрастных отложений различных районов Северной Азии. В результате работ автора Западная Сибирь стала первым в стране регионом, где на палеоботанической (палеокарпологиче-ской) основе разработана детальная региональная схема стратиграфии верхнего палеогена и неогена, отвечающая современным требованиям геологической съемки.

4. Восстановлена история развития флоры, растительности и вообще физико-географической обстановки позднего палеогена и неогена Северной Азии.

Выделено и скоррелировано три крупных этапа: эоценовый предтургайский, олигоцен-миоценовый тургайский и позднемиоценово-плиоценовый послетур-гайский. Современный флористический этап на этой территории начался в эоп-лейстоцеие (Западная Сибирь) или в конце плиоцена (СВР).

Практическая значимость. Палеокарпологические данные автора используются при геологическом картировании различного масштаба, при геологопоисковых и геологоразведочных работах на различные виды полезных ископаемых в практике работ ряда региональных геологических предприятий на территории Тюменской, Омской, Новосибирской, Томской областей, Алтайского края, Якутии, Хабаровского края, Магаданской, Камчатской областей и других регионов. Материалы автора использованы при составлении унифицированных и корреляционных стратиграфических схем палеогена и неогена ЗСП и при выделении региональных горизонтов неогена на СВР. Опубликованные автором методическое руководство и работы монографического характера используются в практике палеокарпологических лабораторий научных и производственных учреждений и служат учебными пособиями для начинающих специалистов.

Апробация и внедрение работ автора по теме диссертации заключаются в том, что они использованы в многочисленных (много более 100) листах Государственной геологической карты масштаба 1:200 ООО (Госгеолкарта-200) и опубликованы автором в книгах, коллективных монографиях и статьях общим объемом более 60 печатных листов. Основные положения диссертации были доложены на Межведомственных стратиграфических совещаниях (Ленинград, 1960; Тюмень, 1967 и 1976) и пленумах СибРМСК; на Всесоюзных совещаниях по изучению четвертичного периода в Москве (1956) и Новосибирске (1964); на Международном симпозиуме по палеогеографии и перигляциальным явлениям плейстоцена (Якутск, 1969); на совещании Национальной рабочей группы проекта МПГК № 41 при ГИН АН СССР (Москва, 1979); на XIV Тихоокеанском научном конгрессе (Якутск-Хабаровск, 1979); на XI Конгрессе Ш(2иА (Москва, 1982); на XXIII сессии Всесоюзного палеонтологического общества (Ленинград, 1987), и т.д.

В заключение автор хотел бы отметить, что на протяжении всей его многолетней работы он с благодарностью ощущал содействие и благожелательное внимание академиков |Г.И.Горецкого,| Б.С.Соколова, А.Л.Яншина, членов-корреспондентов АН СССР |В.Н.Сакс^ и Л.Ю.Буданцева. Приятным долгом считает автор выразить искреннюю признательность своим товарищам и коллегам, чьи материалы, информация, советы, критика и обсуждения безусловно способствовали выработке научных взглядов автора. Это - Г.А. Балуева, Ю.П.Баранова, С.Ф.Бискэ, Г.Ф.Букреева, И.П.Васильев, |М.Г.Горбунов,|

A.Е.Бабушкин, В.А.Богдашев, И.В.Васильев, ]В. В. В до вин] Ф.Ю.Величкевич,

I. Введение

Ббльшая или меньшая геологическая древность ископаемых флор может быть определена несколькими путями (1, 2), однако многочисленные попытки сопоставления флороносных горизонтов континентального кайнозоя азиатской России с ярусами общей шкалы в лучшем случае остаются гипотетическими. Действительно, даже в Средиземноморье до сих пор не утихают споры об объемах и границах ярусов палеогена и особенно - неогена, о соотношении морских и континентальных горизонтов, а корреляция кайнозойских отложений Северной Азии и Европы резко затруднена все еще слабой палеонтологической изученностью первых. Отсюда следует неутешительный вывод, что при современном состоянии изученности континентального кайнозоя Сибири и Северо-Востока России проблема уверенной датировки ископаемых флор и, соответственно, флороносных горизонтов, едва ли может быть уверенно разрешена (правда, определенный оптимизм внушают предпринятые в последние годы попытки выйти на общую шкалу путем сочетания палеокарпологических исследований с магнитостратиграфическими - 45, 47-49). Единственным выходом из положения сегодня является, по нашему мнению, применение местных стратиграфических шкал - сопоставление ископаемых флор с определенными, пусть пока не имеющими жесткой привязки к общей шкале, подразделениями региональной стратиграфической схемы, прослеживание по простиранию горизонтов, имеющих четкую палеоботаническую характеристику, выяснение возрастных соотношений между флорами различного типа, выделение и прослеживание дробных флористических единиц (лон). Разрешение же вопроса об истинном положении флор на международной геохронологической шкале приходится во многих случаях предоставить будущему.

Не менее сложен вопрос и с палеоклиматическими показаниями ископаемых флор. Как уже неоднократно подчеркивалось (1, 6, 10, 13 и др.), остатки растений, изучаемые палеоботаниками, могут быть использованы в качестве «термометров геологического прошлого» лишь с большой осторожностью. Дело

даже не только в том, что наибольшие шансы перейти в ископаемое состояние имеют остатки растений из азональных в большей или меньшей степени сообществ (озер, болот, речных долин), тогда как типизирующие климат плакорные ассоциации сравнительно редко посылают своих представителей в тафоценозы. Главная (и часто недоучитываемая) трудность состоит в том, что в геологическом прошлом растения, морфологически близкие к современным или даже неотличимые от них, могли обладать существенно иными климатическими требованиями, иной толерантностью. Действительно, современный ареал каждого растения представляет собою функцию многих переменных. Помимо непосредственного влияния перестроек климата, орографии, возникновения или исчезновения естественных препятствий на путях возможных миграций, здесь сказываются и адаптационные изменения самих растений, их эволюция, и меняющиеся соотношения растений внутри фитоценозов, и воздействие животного мира, и т.д. Представляется очевидным, что современная приуроченность растений к определенной климатической зоне есть результат высокой специализации видов как следствие их длительной эволюции в обстановке прогрессирующей дифференциации климатов. Сказанное не должно, однако, порождать негативизма, и, хотя современный ареал каждого растения не дает достаточной информации о климатической требовательности его вымершего аналога, справедливо высказанное более полувека назад утверждение, что «вполне правильно употреблять группировки ископаемых растений как показатели климата в общих чертах» (Сыоорд, 1936; подчеркнуто мною. — В. Н.).

II. Западная Сибирь

Вопросы стратиграфии

На состоявшихся в Москве весной 1999 г. пленумах палеогеновой и неогеновой комиссий МСК от имени группы разработчиков стратиграфических схем (В.А.Мартынов и В.П.Никитин) было доложено о современном состоянии изученности стратиграфии палеогена и неогена Западной Сибири. Было подчеркнуто, что для морского палеогена здесь стало возможным применить зональное расчленение, опираясь на комплексы микрофауны и микрофитофосси-лии (фораминиферы, радиолярии, диатомовые водоросли, силикофлагелляты, диноцисты, споры и пыльца), причем за основу принят принцип со-пахождепия комплексов различных групп ископаемых. Таким образом региональная шкала горизонтов и зон увязана с общей ярусной и зональными шкалами. Эта увязка привела к уточнению объемов ранее выделенных талицкой, серовской (нижне-люлинворской), ирбитской (верхнелюлинворской) и тавдинской свит и, соответственно, опирающихся на эти свиты региональных горизонтов. Перемещен-

ный в палеоген датский ярус (зона Brotzenella praeacuta) представлен верхними слоями ганькинской свиты.

Кардинальным рубежом в осадконакоплении на территории Западной Сибири является рубеж на уровне границы между эоценом и олигоценом, ознаменовавшийся сменой талассократического режима на теократический, коренной перестройкой биоты и началом формирования существенно гумидной серо-цветной серии осадков (аллювиальных, озерных, в том числе крупнобассейновых, и болотных-буроугольных). Стратиграфическое расчленение этой серии базируется почти исключительно на данных палеоботаники (семенные комплексы, палинофлоры, редко встречающиеся отпечатки листьев). Эти данные фиксируют исчезновение субтропической полтавской и экспансию умеренной тур-гайской флоры в конце эоцена, расцвет последней в позднем рюпеле и хатте и постепенное угасание в первой половине миоцена. Зональными единицами региональной шкалы для этой серии являются флористические уровни и палино-зоны. Временной диапазон гумидной серии охватывает весь олигоцен (атлым-ский, новомихайловский и журавский, или туртасский, горизонты) и большую часть миоцена (абросимовский и бещеульский горизонты). Привязка названных горизонтов к ярусам общей шкалы пока еще носит условный характер, хотя применение палеомагнитного метода позволяет использовать магнитострати-графическую шкапу, согласованную с общей ярусной.

Следующая в региональном разрезе серия осадков (поздний миоцен-плиоцен) носит семиаридный характер. Нижний горизонт этой серии, таволжан-ский, представлен преимущественно пачками некарбонатных озерных глин с известковистыми конкрециями, а в южных районах - и с гипсом, с подчиненными песчано-алевритовыми слоями. Горизонт охарактеризован своеобразными семенными комплексами и обедненными спорово-пыльцевыми спектрами, свидетельствующими об окончательной деградации в Западной Сибири тургайской флоры и растительности. Находки элементов анхитериевой фауны единичны. Горизонт помещается на уровне верхнего сармата и мэотиса.

Верхняя часть упомянутой серии, павлодарский горизонт sensu lato, представлен аллювиальными песками и озерными глинами, для которых характерно обилие карбонатных конкреций и даже прослоев мергеля при некарбо-натности материнской породы. Палеонтологическим репером горизонта являются гусиноперелетские слои, обнажающиеся на Иртыше в г. Павлодаре и содержащие остатки известной гиппарионовой фауны млекопитающих, датируемых поздним миоценом (понт?). Эти слои являются нижней частью павлодарского горизонта и изначально приняты за его стратотип. В Омском Прииртышье обнажены верхние (новостаничные) слои горизонта, также преимущественно глины с карбонатными конкрециями, в которых встречены прослои с моллю-

сками и отмыты косточки мелких млекопитающих, датируемых русцинием (киммерий?). В отдельных песчаных прослоях встречаются скопления растительного детрита, содержащие семенные комплексы степного типа; папинофло-ры обеднены. Привязке стратонов описанной серии осадков к общей ярусной шкале способствуют данные палеомагнитных исследований, выполненных в последние годы по ряду достаточно полных разрезов неогена по буровым скважинам.

Завершается разрез неогена преимущественно аллювиальными отложениями, которые в диапазоне среднего-верхнего плиоцена образуют на юге Западной Сибири латеральный ряд свит (бетекейская, кулундинская, чановская и др.). Комплексы фауны, обнаруженные в разных, далеко отстоящих друг от друга местонахождениях, подтверждают широкий возрастной диапазон серии этих образований (бетекейская, подпуск-лебяжинская и другие фауны). К сожалению, семенные комплексы этих отложений очень слабо изучены.

В связи с острой дискуссионностью положения границы между неогеновой и четвертичной системами на юге Западной Сибири вопросы изучения пограничных слоев остаются чрезвычайно актуальными для последующих исследований.

Третичные флоры Западной Сибири Таксономический состав

В монографии П.И. Дорофеева «Третичные флоры Западной Сибири» (1963) из палеогеновых и неогеновых отложений ЗСП описано 332 вида ископаемых растений, принадлежащих 129 родам, распределенным в 72 семейства. Проведенные в последние годы ревизия и тщательный анализ фонда палеокар-пологических коллекций «Новосибирскгеологии» позволили существенно расширить этот список и довести количество определенных видов почти до полутора тысяч (1400 видов, определенных по естественной классификации и принадлежащих 324 родам 113 семейств, и до 100 формальных видов - роды Nagor-Б1аа Р/ЬИМ., ТгаЬесиШеБ Р.Мкй., РоуеМа Р.Мкк., ЭропсПаесагрит Мепг., Саг-роНЛиэ Ь.). Наиболее богато представлены в палеогене и неогене ЗСП семейства АгоНасеае (2 рода и 34 вида), БаМшасеае (19 видов), Бра^ашасеае (34 вида), Ро1ап^е1опасеае (4 рода, 54 вида), Сурегасеае (13 родов, 92 вида), Агасеае (6 родов, 32 вида), ВеШ1асеае (8 родов, 70 видов), Ш1сасеае (6 родов, 24 вида), ^трЬаеасеае (11 родов, 48 видов), НоБасеае (16 родов, 55 видов), ЬуЛгасеае (3 рода, 32 вида), Ьаггнасеае (15 родов, 45 видов) и некоторые другие.

Третичная флора Западной Сибири была очень богатой и, несомненно, ее состав значительно (на два порядка) превышал известные нам 1500 видов. Почти половина из установленных здесь 113 семейств не представлены в совре-

менной западносибирской флоре, а многие из них отсутствуют вообще в России, включая Дальний Восток и Кавказ. Для большинства вымерших видов установлены предполагаемые современные аналоги (или хотя бы наиболее близкие к ним по морфологии семян или плодов современные виды). Они распространены ныне преимущественно теплоумеренных и субтропических областях Восточной Азии, Северной Америки, меньше - Европы (включая Средиземноморье и Кавказ); есть виды и с совсем уже экзотическими африканскими связями (например, Azolla sibirica, явно родственная A.nilotica Decaisne с Белого Нила). Следует заметить также, что часть ископаемых семян и плодов, определенных (особенно в олигоцене) современными видовыми названиями, например, Butomus umbellatus, Scirpus cyperinus или Rubus idaeus, может принадлежать особым вымершим видам.

Для многих вымерших видов западносибирской третичной флоры современные аналоги еще не определены, что безусловно связано с неполнотой наших сравнительных коллекций и отсутствием зрелых семян некоторых форм в гербариях России (П.И. Дорофеев неоднократно сетовал на это обстоятельство). Есть, однако, и такие виды (и даже роды), современных аналогов которых просто уже не существует: их потомки слишком далеко ушли от них в ходе эволюционных преобразований и утратили всякое сходство с анцестральными формами (Azollites, некоторые Azolla и Salvinia, многие нимфейные, например, Pania или Paranymphaea, некоторые Decodon, Melothronia etc.).

Флористические этапы, типы флор и флористические уровни

Уже давно было подмечено (23), что в истории кайнозойской флоры Западной Сибири может быть выделено четыре крупных этапа:

• Предтургайский этап господства субтропической флоры полтавского, или волынского, по С.Г.Жилину, типа (поздний мел - эоцен), представленный флорами алейского (средний эоцен) и тавдинского (поздний эоцен) типа.

• Тургайский этап - этап распространения умеренно теплолюбивой флоры, включающий фазы становления (начало раннего олигоцена - атлымское время), прогрессирующего развития (вторая половина раннего - большая часть позднего олигоцена, новомихайловское и журавское-«лагерносадское» время) и постепенной деградации богатых мезофильных хвойно-широколиственных лесов (конец позднего олигоцена - ранний миоцен, время формирования отложений абросимовского горизонта). На протяжении этого этапа территория исследований характеризовалась последовательно атлымской, новомихайловской, лагерносадской и тарско-васюганской флорами.

• Послетургайский этап распространения по преимуществу лесостепных, а затем и степных ландшафтов второй полбвины миоцена и плиоцена За-

падной Сибири (бещеульское, таволжанское, павлодарское время и одноименные типы флор).

• Современный этап, начавшийся в эоплейстоцене (барнаульская

флора).

Таким образом, начиная со среднего эоцена в эволюционной истории флоры и растительности Западной Сибири насчитывается 10 последовательно сменяющих друг друга типов флор, в общих чертах отвечающих геоисторическим этапам - региональным стратиграфическим горизонтам палеогена и неогена и в большинстве случаев одноименных им. В дальнейшем удалось расчленить эти типы флор на целый ряд более дробных единиц (подтипов), границы между которыми (эволюционные рубежи смены флор) и были первоначально названы флористическими уровнями. В результате ревизии практически всего палеокарпологического материала по кайнозою и детального анализа геологической ситуации в районе местонахождения каждой из многих сотен палеокар-пологических коллекций удалось построить своеобразную эволюционную и стратиграфическую лестницу ископаемых флор, отдельные ступени которой (не всегда равновысокие) и характеризуются «подтипами флор» - флористическими уровнями. Многим из этих подтипов соответствуют уже сегодня реально картируемые литостратоны (лагернотомская, каськовская, киреевская, новостаничная свиты), многие, по-видимому, будут картироваться в блжайшем будущем (позд-неновомихайловский и здвинский уровни), и термин «флористический уровень» в понимании биостратиграфической интервал-зоны на палеокарпологической основе закрепился за дробными подразделениями региональной шкалы - палео-карпологическими лонами (34, 35, 37, 39, 42 и др.). Как уже упоминалось, есть все основания надеяться, что флористические уровни могут послужить автономным биосгратиграфическим стандартом для датирования литостратонов и для межрегиональных корреляций одновозрастных отложений различных районов Северной Азии.

Современные представления автора о положении флористических этапов, типов флор и флористических уровней на шкале геологического времени показаны на рисунках 2 и 3. Ниже в конспективной форме приводится характеристика флористических уровней.

Предтургайские флоры эоцена

Алейская флора (комплекс Зеч^аврегтит - ТгаЬесиШев). Наиболее древние из известных сейчас западносибирских третичных комплексов относятся, по-видимому, к среднему эоцену (ранний палеоген Сибири палеокарпо-логам неизвестен); они встречены в немногих (10-12) пунктах на юго-востоке Западно-Сибирской равнины (Каменско-Барнаульское Приобье и восточная часть Кулундинской впадины) и приурочены к средней части алейской свиты,

приблизительно к межрегиональной палинозоне Castanea crenataeformis, Castanopsis pseudocingulum, Platycaryapollenites trisolutionis или к слоям с Castanea crenataeformis, Araliaceopollenites euphorii, Subtriporopollenites constans (Панова, 1998 г.). Тип флоры (и одновременно стратотип флористического уровня) - в интервале 281,0-286,5 м скважины 8 в 20 км северо-западнее г. Павловска Алтайского края (коллекции Суз.65-8-281 и Суз.65-8-286,3). Эта флора, безусловно, нуждается в дальнейшем углубленном исследовании: из общего числа 140-150 таксонов ископаемых растений, остатки которых диагностированы в ее составе, лишь 37 удалось сблизить с современными родами или семействами, систематическое положение остальных остается пока неясным (Trabeculites, разного рода Carpolithus и др.); любопытно, что в составе флоры уже отмечено четыре рода, доныне встречающихся в Западной Сибири (Selaginella, Alnus, Nuphar и Rubus), представленные, конечно, видами, чрезвычайно далекими от современных. В целом алейская флора сохраняет некоторые черты позднемело-вых флор: здесь еще встречаются представители древнейшего полностью вымершего рода Azollites P.Nikit. (= Florschuetzia Kempf.), несомненного предка современных Azolla, архаичные голосеменные, в том числе типичный для позднего мела Сибири Sequoiaspermum P.Nikit.; показательно присутствие таких родов, как Carpinispermum P.Nikit., Liriospermum P.Nikit., Styracopsis V.P.Nikit., которые не переходят в верхний эоцен и являются вероятными предками современных Carpinus, Liriodendron, Styrax. Среди преобладающих во флоре растений неизвестного систематического положения характерно обилие мелких семян и плодов, что, по наблюдениям П. А. Никитина (1968), типично для западносибирского раннего кайнофита. В то же время здесь уже присутствуют типично эоценовые (в Сибири) роды Drepanocarpus, Trochodendron, Eurya, древние виды Selaginella, Tubela, Sinomenites, а также архаичные представители широко распространенных уже в олигоцене родов Epipremnum, Macleaya, Actinidia, Dier-villa, WeigelaHT. n.

Раннетавдинская флора (комплекс Azollites minor - Pseudoisoetes tymensis). В отличие от алейских, тавдинские флоры известны по образцам керна буровых скважин на большей части Западной Сибири и опираются на семенной комплекс интервала 59,8-72,0 м скв. 1 в урочище Компасский Бор на р. Тым (Горбунов, 1962). Коллекции раннетавдинской флоры на территории исследования приурочены к палинозонам Quercus gracilis, Rhoipites granulatus и Castanopsis pseudocingulum, Nyssa crassa. Комплексы, как правило, небогаты и насчитывают чаще всего от 2 до 6 видов (62 таксона в сводном списке, не считая многочисленных Carpolithus; все подсчеты здесь и далее относятся к южным, наиболее изученным районам Западной Сибири - в дальнейшем это обстоятельство оговариваться не будет), однако комплексы достаточно легко ди-

агностируются по присутствию целого ряда характерных эоценовых таксонов -Azolla sect. Prisca, Azollites minor, Pseudoisoetes tymensis, Aracispermum praeca-naliculatum, Epipremnum antiquum, Cleonisia baksanica, Viola prisca, Argusia lon-gicarpa etc. при отсутствии Liriospermum, Styracopsis и других реликтов. Показательно, что из 41 рода, установленного в раннетавдинской флоре, 10 родов (22%) доживают в Западной Сибири до современности («местные роды»),

Позднетавдинская флора (комплекс Azolla oligocaenica — Alnus czcganica - Decodon sphcnosus). Позднетавдинские комплексы в общем значительно богаче (особенно на востоке равнины, в прибрежных и континентальных фациях тавдинского горизонта): коллекции насчитывают обычно 15-20, иногда до и свыше 50 таксонов (флоротип - в скв. 1 на ст. Лесная Поляна Коченевского р-на Новосибирской обл., гл. 213,7-221,6 м, коллекции Бкс.57-1-213,7 и Бкс.57-1-221,6). Эти комплексы приблизительно соответствуют палинозоне Quercus gracilis, Q. graciliformis. Помимо общих с раннетавдинской флорой типично эоценовых растений, здесь встречается ряд родов и видов, являющихся провозвестниками возникновения в Западной Сибири качественно новой тургайской флоры. Так, именно с позднетавдинским временем связано появление первых Azolla (sect. Rhizosperma), Sparganium (Xanthosparganium), Stratiotes, Caricoidea, Dulichium, Scirpus, Pistia, Leitneria, Betula, Morus, Ranunculus, Eucommia, Ailan-thus, Stewartia, Halesia etc. Всего в позднетавдинской флоре известны сейчас остатки 179 таксонов ископаемых растений. Среди 95 диагностированных здесь родов участие родов местных достигает 25%, ныне чужеземных («экзотических») - 51%, вымерших -24%.

Таким образом, завершение талассократического этапа развития региона сопровождается угасанием предтургайской (полтавской, по Криштофовичу, или волынской, по Жилину) флоры Сибири. В силу тафономических причин пред-тургайские семенные комплексы не показывают типичных для «отпечатковых» флор остатков лавровых, платанов и т. д., однако участие в их составе пальм (Calamus), характерных Trochodendron, Eurya, Saurauia и др. позволяет рассматривать предтургайскую флору как теплолюбивую, близкую к субтропической (во всяком случае, в пределах изученной нами территории).

Тургайские флоры олигоцена Атлымская флора.

Межовскнн уровень (комплекс Drepanocarpus tymensis -Microdiptera praesibirica). Широко распространенные в Западной Сибири ран-неолигоценовые комплексы межовского флористического уровня опираются на ископаемую флору скв. 46 близ с. Межовка Кыштовского района Новосибирской области (инт. 163,5-181,9 м, коллекции Меж.64-46-163,5 и Меж.64-46-186) и происходят из верхней части слоев с палинокомплексом Pinaceae, Quercus

graciliformis. Уже определенно тургайекие по составу, межовские комплексы характеризуют богатые, но отнюдь не субтропические смешанные леса со значительным участием таксодиевых (за исключением некоторых районов центральной Барабы, где преобладали чисто лиственные леса), с характерными широколиственными породами семейств Juglandaceae (Carya, Cyclocarya, Juglans, Pterocarya), Ulmaceae (Aphananthe), Moraceae (Humularia, Morus), Mag-noliaceae (Liriodendron, Magnolia), Rutaceae (Evodia), Simaroubaceae (Ailanthus), Flacourtiaceae (Poliothyrsis) и др., с участием лиан (Ampélopsis, Actinidia, возможно, некоторые аралиевые) и хорошо развитым кустарниковым подлеском (Comptonia, Aralia, Swida, Diervilla, Sambucus etc.); в комплексах обильны остатки гигро- и гидрофильных трав при почти полном отсутствии трав-мезофитов. Характерно наличие целой группы руководящих для раннего олигоцена видов (Azolla sibirica, Sparganium elongatum, Potamogeton auriculatus, P. laceratus, Dre-panocarpus tavdensis и мн. др.) и значительная примесь реликтов тавдинской флоры (Azolla asiatica, A. atava, A. oligocaenica, Salvinia kulundica, Regnellidium, Epipremnum antiquum, Microdiptera triangulata, Carpolithus ciliatus, C. zonatus etc.); необходимо подчеркнуть, что названные растения являются именно реликтами, они отнюдь не были ландшафтообразующими и присутствуют в ископаемых семенных комплексах в качестве второстепенных ингредиентов на несомненно тургайском фоне. Всего в достаточно богатых коллекциях межовского уровня (от 20-30 до 80 таксонов) представлено в целом уже 113 родов и 257 видов ископаемых растений, причем треть родового состава межовской флоры доживает в Западной Сибири до наших дней.

Сташковский уровень (комплекс Drepanocarpus tavdensis - Stratiotes inversus - Potentilla jugata) приблизительно отвечает палинозоне Pinaceae, Carya spackmania. Богатые коллекции (в среднем 40-50, иногда до 100 и даже 130 таксонов; 33 местонахождения; флоротип - в скв. 6 близ с. Сташково Колы-ванского р-на Новосибирской обл., инт. 167,5-182,0 м, коллеции Пх.62-6-167,5 и Пх.62-6-182). Ископаемые флоры сходны с рассмотренными выше, но участие тавдинских реликтов здесь несколько ниже (встречаются немногочисленные мегаспоры Azolla oligocaenica и других представителей секции Prisca, единичные остатки Drepanocarpus tymensis, Butomus priscus, Stratiotes rectus, Epipremnum elongatum, Polanisia minima, Carpolithus zonatus и немногие другие); кроме того, здесь появляются некоторые еще неизвестные на межовском уровне типично тургайекие виды (Azolla sibirica, Caldesia proventitia, Aracispermum cana-liculatum, Cyclocarya crassa, Tubela tavdensis, T. tomskiana, Humulus, Potentilla proanserina, Stephanandra minima, Nyssa sibirica, по-видимому, Brasenia sibirica, Liriodendron regulare etc.). Смешанные леса пришли и в восточную Барабу, но на западе территории (Приишимье) и местами на юге Омской области (Черлакское

Прииртышье) хвойные деревья, по-видимому, не играли заметной роли или даже отсутствовали. Всего во флоре сташковского уровня представлено 134 рода и 323 вида ископаемых растений, причем количество местных родов достигает 34%.

Новомнхайловская флора

Как уже было отмечено, последовательный ряд семенных комплексов новомихайловского горизонта (палинозона Betula gracilis, Juglans sieboldiana-eformis) отражает начальную фазу прогрессирующего развития тургайской флоры и характеризуется внутренним единством. Тем не менее, это прогрессирующее развитие не было однолинейным, и, хотя новомнхайловская флора в целом по совокупности признаков хорошо отличается и от более древней, ат-лымской, и от более молодой лагерносадской (журавский горизонт), в составе флоры и характере растительности Западной Сибири на протяжении второй половины раннего олигоцена прослеживаются несомненные изменения (хотя по степени эволюционной продвинутости намечающиеся два уровня новомихай-ловской флоры практически не различаются).

Ранненовомихайловскнй уровень (комплекс Azolla Sibirien - Epi-premnum rugosum). Семенные комплексы этого уровня (до 60-80 таксонов) распространены на юге Западной Сибири практически повсеместно (типовой комплекс - в скв. 19 близ с. Юный Пионер Барабинского р-на Новосибирской обл., гл. 241,2-242,0 м, коллекция Зд.84-19-242). Они близки к позднеатлымским (сташковским) и еще содержат единичные остатки тавдинских реликтов типа Azolla juganica, Regnellidium, Decodon sphenosus, а также целый ряд типично раннеолигоценовых растений (Azolla sibirica, Athrotaxis, Potamogeton auriculatus, P. laceratus, Stratiotes imperfectus, S. tenuitestus, Comptonia alata, Humularia ty-mensis, Nuphar tavdensis и др.), но хорошо отличаются прежде всего появлением некоторых новых форм, типичных для эпохи наибольшего расцвета тургайской флоры (Azolla incerta, Salvinia subsibirica, S. intermedia, Sparganium gorbunovii, S. sibiricum, Potamogeton megacarpus, Dulichium marginatum, Scirpus ruthenicus, Betula apoda, В. tertiana, Broussonetia, Urticicarpum, Nikitinella, Nuphar tavdensis, Ranunculus sceleratoides и мн. др.). С другой стороны, здесь по-прежнему значительную роль играют остатки хвойных, главным образом таксодиевых (за исключением некоторых районов Кулупды), а также семена и плоды широколиственных деревьев и кустарников; в отдельных комплексах до % таксономического состава принадлежит представителям арборифлоры. По-прежнему в составе травянистого комплекса резко преобладают семена и плоды водно-болотных трав, а остатки мезофитов (главным образом Lamiaceae, Primulaceae, Solanaceae и немн. др.) единичны, да и мезофилыюсть их лишь предполагается (большинство современных представителей названных семейств достаточно влаголюби-

во). Всего во флоре представлено 388 видов 143 родов ископаемых растений, причем количество местных родов по-прежнему составляет около 34%.

Поздненовомихайловский уровень (комплекс Phyllanthus intermedia - Diclidocarya sibirica). Коллекции позднего варианта новомихайловской флоры (типовой комплекс - в скв. 17 в пос. Дунаевка того же Барабинского р-на, гл. 196,8-198,8 м, коллекция Зд.84-17-197) насчитывают от 15-20 до и свыше 100 таксонов ископаемых растений (в сводном списке - 155 родов и 436 видов). Эти комплексы отличаются, прежде всего, появлением целого ряда относительно молодых растений, расцвет которых приходится на вторую половину олигоцена или даже на миоцен (Salvinia cerebrata, Protosequoia sibirica, Stratiotes inversus, Carex paucifloraeformis, Dulichium vespiforme, Scirpus chandlerae, S. cf. tertiarius, Pistia sibirica, Aracispermum hippuriformis, Betula vulgaris, Tubela irtyshensis, Aphananthe tenuicostata, Broussonetia pygmaea, Nymphaea dorofeevii, Rubus minor, Phyllanthus intermedia и мн. др.) и резким сокращением участия реликтов атлым-ских, а тем более тавдинских флор, которые на этом этапе завершают свою геологическую историю (таковы Azolla oligocaenica, Drepanocarpus tavdensis, Stratiotes imperfectus и немногие другие). В некоторых районах (Тарское Прииртышье, северная Бараба) уменьшается, вплоть до полного исчезновения, роль хвойных деревьев. Далее, почти во всех поздненовомихайловских комплексах уже ощутимую роль играют остатки трав-мезофитов - в среднем 12% таксономического состава. В общем можно сказать, что если ранненовомихайловские комплексы были еще тесно связаны с позднеатлымскими (сташковскими), то комплексы рассматриваемого типа по качественному составу явно тяготеют к позднеолигоценовым лагерносадским; создается впечатление, что в составе западносибирской флоры и растительности на рубеже ранне- и поздненовоми-хайловского этапов произошли достаточно ощутимые перемены (безусловно, связанные с какими-то палеогеографическими перестройками).

Лагерносадская флора.

Басандайский уровень (комплекс Stratiotes inversus - Cleome prisca). Комплексы этого уровня (чаще 30-40, иногда до 100-110 таксонов; всего учтено 140 родов и 344 вида) опираются на флору Лагерного Сада в г. Томске (П. Никитин, 1965) и происходят из нижней части слоев с палинокомплексом Fagus grandifoliiformis, Pterocarya stenopteroides (журавский горизонт). Они встречаются не только в лагернотомской свите на юго-востоке равнины, но и в батуров-ской свите Каменско-Барнаульского Приобья (18), и в глауконитсодержащих отложениях журавской и туртасской свит Обь-Иртышского междуречья - сегодня известно более 20 местонахождений. В них уже не представлены остатки целого ряда архаичных растений, еще встречавшихся в поздненовомихайлов-ское время (типа Epipremnum priscum, Braseniella nymphaeoides, Pania nigra etc.)

и впервые появляются пока еще немногочисленные семена и плоды таких по преимуществу миоценовых видов, как Caldesia baluevae, С. cylindrica, Сагех gracilis, Scirpus gorbunovii, Alnus flexilis, Pilea cantalerisis, Morus tertiaria, Cerato-phyllum tenuicarpum и др.; количество ныне местных (западносибирских) родов повышается здесь (как и на вышележащем кошкульском уровне) до 35-39%. Общий характер ландшафтов в изученных районах, однако, остается прежним -богатые мезофильные смешанные леса с большим участием хвойных, в частности, таксодиевых, и широколиственных пород.

Кошкульский уровень (комплекс Azolla incerta - Capparidopsis aquillina), верхняя часть палинозоны Fagus grandifoliiformis, Pterocarya stenop-teroides. Эти комплексы известны сейчас из 20 местонахождений к югу от бассейна р. Уй (тип - обнажение у д. Кошкуль Тарского р-на Омской обл., коллекция Кош.75-4) (42) и верховьев Черталы и Васюгана до Приишимья и Степного Алтая и происходят не только из журавской и туртасской свит, но и из лагерно-томской и батуровской; в общей сложности в них установлено 140 родов и 346 видов. Комплексы богаты (обычно 50-70, реже до 110-115 таксонов) и характеризуют ту же в общем лагерносадскую флору, но во многих случаях здесь уже ощущаются признаки обеднения олигоценового тургайского ядра: отсутствуют Azolla sibirica, Epipremnum rugosum и другие раннеолигоценовые реликты, еще встречавшиеся на басандайском уровне, зато появляются такие типичные уже для миоцена растения, как Stratiotes tuberculatus, Lemna tertiaria, Brasenia chan-dlerae, Nymphaea pilosella, Myriophyllum debilis, Teucrium baluevae, T. elongatum и уже совсем молодые, доживающие до плейстоцена Butomus umbellatus, Scirpus cyperinus, Rubus idaeus и др.

Тарско-вясюганская флора

Флора тарско-васюганского типа (10) характеризует отложения аброси-мовского регионального горизонта. В ныне действующей стратиграфической схеме (1976 г.) абросимовский горизонт принят в объеме нижнего миоцена, что, как считалось, соответствует принятому объему абросимовской свиты. Однако, сопоставление разрезов свиты, изученных в разных районах ЗападноСибирского региона и объединяемых в один горизонт, показало, что как сами изученные слои, так и содержащиеся в них флоры образуют сменяющие друг друга во времени и в пространстве ряды-«ступеньки», совокупность которых составляет полный стратиграфический диапазон отложений абросимовского горизонта (и одноименной свиты). По данным палеокарпологических исследований в рамках единой флоры абросимовского горизонта выделяется четыре самостоятельных флористических уровня: ляминский (видимо, частично опускающийся в верхний олигоцен), екатерининский, васюганоярский и киреевский. Как отмечено в публикации (47, с. 53): «Возрастные различия флор в диапазоне

от ляминского до васюганоярского уровня, по-видимому, значительно превышают ярусные рамки. Судя по темпам эволюции флоры и растительности, с учетом характера осадконакопления, нельзя исключить вариант, при котором екатерининские слои будут коррелироваться с аквитанским ярусом, слои с ля-минской флорой - с низами аквитанского и верхней частью хаттского ярусов, а слои с васюганоярской флорой - уже с бурдигальским ярусом». Добавим, что, по нашему мнению, правильным будет включать в группу тарско-васюганских флор и таганский флористический уровень, характеризующий базальные слои вышележащего бещеульского горизонта (см. ниже).

К сожалению, в последние годы палинологическое изучение западносибирского неогена практически прекратилось, и отложения абросимовского горизонта по-прежнему характеризуются единым палинокомплексом Quercus sibirica, Betula suberrecta, Ulmus crassa, хотя уже в 80-е годы палинологи отмечали определенные изменения спектров снизу вверх по разрезу (Волкова, Кулько-ва, 1984; Кондинская, Юдина, 1989; Боброва, Кириенко, 1989).

Лямипскнй уровень (комплекс Phyllanthus kireevskiana — Staphylea rugosa). Семенные флоры ляминского уровня известны на большей части территории Западно-Сибирской равнины - от бассейна р. Лямин (близ фактории Горшково, где расположен флоротип: сборы П.П.Генералова, обнажение 2102, коллекции Тюм.74-2102-К.1 и Тюм.74-2102-К.2) и нижнего Иртыша (Якуши, Надцы) до центральной Кулунды и Каменско-Барнаульского Приобья. В соответствии с действующей стратиграфической схемой, принятой в 1976 году, слои с ляминской флорой, лежащие в основании абросимовского горизонта, следует относить уже к нижнему миоцену, однако ляминская флора очень близка к ла-герносадской: общий тип (облик) широколиственно-хвойного лесного ландшафта с участием таксодиевых (главным образом Taxodium и Glyptostrobus), большой комплекс широколиственных деревьев, термофильных кустарников и лиан (Juglandaceae, Fagaceae, Ulmaceae, Moraceae, Magnoliaceae, Simaroubaceae, Vitaceae, Rutaceae, Theaceae, Nyssaceae, Styracaceae etc.); велико сходство и в подборе водно-болотных трав, так что на современном уровне изученности третичных флор Сибири было бы логичнее считать ляминские флоры еще переходными между олигоценом и миоценом. Конечно, определенное обновление флоры на ляминском уровне произошло, - появились типично неогеновые Typha besczeulica, Sparganium besczeulicum, Sparganium cf. juzepczukianum, Potamogetón cf. tertiarius, Stratiotes intermedius, S. sibiricus, Carex major, C. vulgaris, Scirpus cf. Iongispermus, Brasenia cf. reidiae, Phyllanthus kireevskiana, Diclidocarya menze-lii, D. miocenica и т. д., заметно увеличилось разнообразие Betulaceae, Rosaceae и пр., возросла роль трав-мезофитов (от 15 до 25-29% таксономического состава против 2-12% в кошкульских флорах), однако выраженное обеднение тургай-

ской флоры и начало ее деградации отражается семенными комплексами вышележащего, уже заведомо миоценового уровня - екатерининского. Коллекции ляминского уровня обычно богаты (от 70-80 до 120-130 таксонов); сводный список содержит 170 родов и 530 видов (наибольшее число из всех флористических уровней палеогена).

Тургайскне флоры миоцена

Екатерининский уровень тарско-васюганской флоры (комплекс Sal-vinia cerebrata - Stratiotes sibirica). Богатые (в среднем 50-60, иногда до 150 таксонов) коллекции известны более чем в 50 местонахождениях; флоротип - в скв. 67 на Катюшиной Горке в с. Екатерининском Тарского р-на Омской обл. (интервал 25,0-40,3 м). В сводном списке екатерининской флоры содержится 487 видов, принадлежащих 159 родам, из которых 42% «местных», столько же экзотических и 16%, по-видимому, полностью вымерших. Характерная особенность комплексов - явно выраженная тенденция к обеднению состава, к исчезновению многих термофильных тургайских элементов, хотя общее количество таксонов древесно-кустарниковых растений по-прежнему составляет около трети списка, а роль мезофильных трав не превышает 20-25% таксономического состава. В коллекциях екатерининского уровня уже не встретишь остатков целого ряда еще присутствовавших в ляминской флоре архаичных таксонов (типа Taxodium parvispermum, Stratiotes inversus, Scirpus oblongus, Myrica (Cerophora), Cleome prisca), и лишь в немногих коллекциях единичными остатками представлены такие древние растения, как Scirpus gorbunovii, Epipremnum cf. micro-cristatum, Comptonia cf. tymensis, Pania sibirica, Microdiptera praesibirica, Meny-anthes parvula. В то же время на екатерининском уровне уже встречаются пока еще немногочисленные остатки целого ряда молодых, по преимуществу неогеновых или даже современных растений, - таких, как Azolla glabra, Caulinia fo-veolata, С. irtyshensis, Scirpus kipianiae, Epipremnum crassum, Humulus lupulus, H. irtyshensis, Potentilla anserina, Menyanthes miocenica и т. п. Таким образом, анализ палеокарпологических материалов свидетельствует, по-видимому, о том, что на большей части территории исследований переход от ляминского уровня к екатерининскому произошел достаточно постепенно, не вызвав резких изменений в составе флоры и растительности. Тем не менее, диагностика семенных комплексов екатерининского флористического уровня при достаточном опыте работ в большинстве случаев не вызывает особых затруднений.

Васюганоярский уровень (комплекс Cladium reidiorum — Stratiotes sibiricus). Коллекции васюганоярского флористического уровня (20) также богаты (до и свыше 140 таксонов, 507 видов в сводном списке) и широко распространены на территории равнины (55 местонахождений; типовой комплекс - в обнажении Конев Яр на правом берегу р. Васюган, коллекция Кон.-1). Комплек-

сы ископаемых семян и плодов этого уровня своеобразны и легко отличимы от екатерининских. Их состав позволяет говорить о начавшейся на территории Западно-Сибирской равнины деградации лесных массивов, особенно выраженной в южных районах. Прежде всего, очень характерно значительное сокращение роли древесно-кустарниковых растений (в среднем до 25%, в некоторых случаях - до 10-12% от таксономического списка), причем в некоторых комплексах остатки хвойных полностью отсутствуют. Здесь уже нет таких характерных представителей тургайских комплексов, еще встречавшихся в екатерининской флоре, как Tubela tomskiana, Morus tymensis, Urticicarpum oligocenum, Pania sibirica, Potentilla aurea, Actinidia rotundata, Stewartia, Hypericum suberif-erum, Decodon macrocastrosus, Aralia laticarpa, Halesia и целый ряд других растений; редки и немногочисленными остатками представлены Sparganium costatum, Scirpus cf. szaferi, Peperomia sibirica, Alnus rhomboidea, Mortis cf. sibirica, cf. Tavdenia, Potentilla proanserina и др. Заметно обновляется видовой состав таких политипных родов, как Sparganium, Potamogeton, Carex, Tubela; в отдельных коллекциях встречаются представители большой группы молодых видов Scirpus (S. kipianiae, S. longispermus, S. nikitinii, S. palibinii, S. tertiarius и др.), представленные, правда, еще немногочисленными орешками. Участие трав-мезофитов в большинстве комплексов достигает 20-30%. В целом создается впечатление, что с васюганоярским временем в Западной Сибири связаны какие-то существенные физико-географические перестройки, ускорившие процесс распада тургайской флоры и растительности. При дальнейших геологосъемочных и палеонтолого-стратиграфических работах на территории Западной Сибири представляется важным обратить особое внимание на «екатерининско-васюганоярский» терминал как на событийную границу в геологической истории региона.

Киреевский уровень (комплекс Juglans dorofeevii - Alnus). Судя по всему, время существования киреевской флоры (П. Никитин, 1948; Дорофеев, 1960; Горбунов, 1962) было в геологическом смысле непродолжительным, а особенности геологической истории региона привели к тому, что на юге Западно-Сибирской равнины отложения этого времени, едва ли вообще имевшие когда-либо сплошное распространение, сохранились лишь в отдельных уцелевших от размыва останцах. Все это, при учете переходного характера киреевской флоры, существенно затрудняет идентификацию комплексов рассматриваемого уровня (не в меньшей степени это относится и к следующему, таганскому флористическому уровню). Учитывая сказанное, подчеркнем, что на всей территории Западной Сибири с достоверностью к киреевскому уровню могут быть отнесены только комплексы из страторегиона (Томское Приобье), а немногочисленные коллекции из других районов отнесены к этому уровню лишь условно. В общем же семенные комплексы киреевского флористического уровня заметно

отличаются от васюганоярских - не только отсутствием еще встречавшихся там типичных для тургайского этапа растений (типа Sparganium tymense, Peperomia sibirica, Tubela decipiens, Poliothyrsis rimosa и др.), но и появлением целого ряда характерных послетургайских форм (Metasequoia disticha, Potamogeton minimus, Rumex irtyshensis etc.) и даже современных видов, которые и сегодня входят в состав западносибирской флоры: Potamogeton pusillus, Bolboschoenus maritimus, Chenopodium polyspermum, Ranunculus reptans, Thalictrum minus, Bidens cernua, Lactuca sibirica и др. Показательно и явно выраженное увеличение в составе комплексов роли остатков сережкоцветных (Salix, Alnus, Betula) и трав мезо-фильного характера (Chenopodiaceae, Violaceae, Asteraceae, некоторых Apiaceae, Lamiaceae, Poaceae и т. п.). Всего в киреевской флоре на территории исследования установлено 144 рода и 375 видов; доля ныне местных родов возрастает до 43%, доля вымерших родов сокращается до 13%.

Таганский уровень (комплекс Alnus flexilis — Trnpella). К таганскому флористическому уровню (флоротип - в обнажении у с. Киреевского Кожевни-ковского р-на Томской обл.) со значительной степенью условности отнесено 11 достаточно богатых (до 119 таксонов) коллекций из 7 местонахождений. Как уже неоднократно подчеркивалось (39, 47), таганская флора до сих пор выявлена сравнительно слабо: в коллекциях, отнесенных к этому уровню, установлено всего 277 таксонов ископаемых растений (123 рода), причем чуть ли не половина из них из-за плохой сохранности определена с недостаточной достоверностью. В общих чертах таганская флора лишь незначительно отличается от киреевской, и неудивительно, что П. А. Никитин (1948), М. Г. Горбунов (1962), а первоначально и автор этих строк (7) не разделяли их. Правда, в таганской флоре уже неизвестны Salvinia rugosa, Glyptostrobus langsdorfii, Taxodium tomskia-num, Sagisma túrgida, Morus glabra, Nuphar macrosperma, Polanisia nigra, Rubus rudis, Evodia nitida, Púnica natans и некоторые другие формы, еще встречавшиеся на киреевском уровне, и появляются Sparganium emersum, Potamogeton pectina-tus, Caulinia gramínea, Eleocharis praemaximowiczii, Chenopodium hybridum, Pa-laeoeuryale sukaczewii, Bunias sp., Potentilla crustacea, широко распространившиеся в южных районах Западно-Сибирской равнины в более позднее время, однако и по общему составу, и по основным биогеографическим показателям (в среднем 44% родов, доживающих в Западной Сибири до наших дней, 43% экзотических и 13% вымерших родов) таганская флора с равной степенью обоснованности могла быть включена и в группу флор абросимовского геоисторического этапа, и в группу более молодых бещеульских флор. Решающим фактором в выделении самостоятельного таганского флористического уровня явились соображения, связанные с обшей геологической историей региона (37, 39, 48, 49). В целом же близкие по составу и возрасту комплексы киреевского и таган-

ского уровней рассматриваются нами как завершающее звено в развитии западносибирской тургайской флоры.

Послстургайские флоры

Послетургайский флористический этап представлен коллекциями флор бещеульского типа (каськовский и исаковский уровни, палинозона Alnus, Poly-podiaceae), таволжанского (слои с папинокомплексом Betula, Chenopodiaceae, Asteraceae, Picea, Ulmus, Juglandaceae по Волковой и Кульковой, 1984) и павлодарского (здвинский и андреевский уровни, слои с папинокомплексом Chenopodiaceae, Ephedra, Apiaceae, Asteraceae) типов. Это - в целом лесостепной этап развития Западной Сибири (во всяком случае, на территории исследований), причем степистость региона ощутимо возрастает с ходом геологического времени. Аналогом послетургайских флор являются клеомиевые флоры Причерноморья, выделяемые А. Г. Негру (1979).

Миоцен Бещеульская флора.

Каськовский уровень (комплекс Caulinia — Morus tertiana - Cleomc rugosa). Этот флористический уровень представлен обычно очень богатыми коллекциями - до 100, 120 и даже 140-150 таксонов. Впервые ископаемые семенные комплексы, занимающие промежуточное положение между киреевскими и таганскими, с одной стороны, и исаковскими - с другой, были описаны автором еще в 1965 г. (8) из песков, с размывом перекрывающих абросимов-скую свиту на северо-востоке Новосибирской области (тип - в скважине 14 близ с. Каськовка Чулымского р-на Новосибирской обл., гл. 88 м, коллекция Пх.63-14-88); эти флороносные слои были позднее выделены в качестве самостоятельного стратона - каськовской свиты (Мартынов, 1967), которая и считалась носителем одноименного флористического уровня (34, 42 и др.). В дальнейшем, однако, удалось идентифицировать богатые и достаточно типичные флоры этого уровня не только в собственно каськовской свите, но и в нижних слоях беще-ульской и сузунской свит (18); всего они известны сейчас в 72 местонахождениях. В комплексах каськовского уровня еще встречаются семена и плоды некоторых реликтов тургайской флоры, которые завершают на этом уровне свою геологическую историю - главным образом травянистых (Azolla ventricosa, Potamogeton rotundus, Sagisma, Epipremnum microcristatum, Peperomia, Laportea eu-ropaea, L. sibirica, Nymphaea pilosa, Cleome compassica, Decodon cyathus), реже древесно-кустарниковых (Metasequoia cf. disticha, Taxodium, Betula obovata, B. vulgaris, Tubela tymensis, Rubus cf. tenuicarpus, Staphylea sp.). В то же время именно в каськовскую эпоху миоценовая флора Западной Сибири обогащается целым рядом молодых и даже современных видов (упомянем лишь некоторые): Azolla cf. interglacialica, Selaginella ex gr. selaginoides, Potamogeton cf. trichoides,

Hydrocharis morsus-ranae, Polycnemum sp., Ranunculus cf. flammula, Thalictrum simplex, Papaver sp., Hyoscyamus niger, Sonchus sp. и т. д. В среднем флора кась-ковского уровня (определено 538 таксонов ископаемых растений) содержит уже около 50% ныне местных родов, а количество родов экзотических сокращается до 37%. Обращает на себя внимание и изменение характера растительности в каськовское время: в семенных комплексах относительно малое участие принимают остатки древесно-кустарниковых растений, причем и количественно преобладают, и более разнообразны остатки именно кустарников, чаще речно-долинных (Salix, Comptonia, Alnus, Crataegus, Stephanandra, Rubus, Aralia, Sam-bucus, Diervilla etc.). Остатки хвойных немногочисленны, а иногда и отсутствуют. Широколиственные породы представлены немногими родами (чаще Morus, Broussonetia, Liriodendron, реже Leitneria, единично - Ailanthus, Styrax, Cepha-lanthus). Среди представителей семейства Betulaceae чаще встречаются и более разнообразны плодики Alnus и Betula, a Tubela утрачивают ведущую роль. Значительны изменения и в составе травянистого комплекса: обновляется видовой состав некоторых родов, окончательно формируется молодая, позднемиоцено-во-плиоценовая группа видов Сагех (С. communis, С. gracilis, С. flagellata, С. major) и Scirpus (Scirpus kipianiae, S. longispermus, S. nikitinii, S. palibinii, S. terti-arius и др.), увеличивается разнообразие Caulinia, обычными становятся Najas и Acorus; в группе мезофильных трав, составляющих до 30% списочного состава комплексов, заметную роль начинают играть представители Chenopodiaceae, Apiaceae, Asteraceae и т. д. В целом это уже типичная послетургайская флора, самостоятельная, но лишь незначительно отличающаяся от исаковской (см. ниже) и характеризующая, судя по всему, уже не лесной, а лесостепной ландшафт (П. И. Дорофеев предпочитал для таких ландшафтов термин «редколесье»),

Исаковский уровень (комплекс Epipremnum crassum - Cleome rugosa - Trichosanthes fragilis). Стратотипом уровня (8, 37, 39) является известное обнажение правого берега р. Иртыша близ д. Исаковка Горьковского р-на Омской обл. (П. Никитин, 1978). Богатые комплексы Исаковского уровня (до 150160 таксонов) известны из 53 местонахождений, в основном в западной половине равнины (к западу от 79° в.д.); всего в исаковской флоре определено более 520 видов, принадлежащих 180 родам, причем уже 54% родового состава имеет своих представителей в современной западносибирской флоре. В исаковских комплексах уже не встречаются известные еще на каськовском уровне тургай-ские реликты типа Azolla incerta, A. ventricosa, Metasequoia (остатки таксодие-вых, да и вообще хвойных, здесь вообще редки и обычно немногочисленны), Potamogeton rotundus, Sagisma, Betula (Palaeocostata), Tubela tymensis, Laportea europaea, L. sibirica, Rubus tenuicarpus, Staphylea, Vitis generalovii, Punica natans, Diclidocarya sibirica, хотя еще встречаются не переходящие в более молодые

флоры таволжанского типа Azolla verruculosa, Salvinia cf. subsibirica, Glyptostro-bus sp., Taxodiaceae (Sequoiaideae) gen., Potamogeton palaealpinus и др. Для большинства коллекций Исаковского уровня показательно обилие остатков целого ряда представителей семейств Betulaceae (AInus lata, A. cf. rhomboidea, Betula apoda, В. rhomboidea, В. tertiana, Carpinus sp., ряд видов Tubela секций Tubela и Alnaria) и Nymphaeaceae, однако самая характерная черта исаковской флоры - появление новых, часто современных видов и вообще значительное увеличение роли молодых растений, расцвет которых в Западной Сибири связан с плиоценом или даже с квартером: Pilularia globulifera, Sparganium cf. glomera-tum, Potamogeton cf. acutifolius, P. alpinus, P. filiformis, P. natans, Najas marina, Alisma plantago-aquatica, Eleocharis cf. ovata, Scirpus tabernaemontani, Urtica urens, Atriplex sp., Chenopodium glaucum, Halerpestes sp., Ranunculus repens, Sium sp. и некоторые другие зонтичные, Mentha sp., Sambucus sibirica и многие другие. Сохраняется и даже несколько возрастает (до 35-40% в некоторых комплексах) высокое участие остатков трав мезофильного разнотравья; по-видимому, характер лесостепных ландшафтов не изменился сколько-нибудь заметно.

Таволжанская флора (комплекс Chenopodium - Cleome rugosa). Отложения таволжанской свиты, относящиеся уже к семиаридной или даже аридной формации (бурлинская серия осадков), чрезвычайно бедны растительными остатками. Тем не менее в составе таволжанской флоры (флоротип в скв. 31 на западной окраине с. Мангазерка Куйбышевского р-на Новосибирской обл., интервал 34-57 м, коллекции Кб.61-31-[34-56]), может быть насчитано уже более 300 видов ископаемых растений, относящихся к 145 родам (56% ныне местных родов, 33% родов экзотических и 11% вымерших). Здесь еще могут быть встречены немногочисленные остатки некоторых тургайских реликтов (перечислены лишь те таксоны, которые не поднимаются выше таволжанского горизонта): Azolla túrgida, Salvinia cerebrata, сомнительные Taxodiaceae gen. indet., Carex gracilis, Aracispermum sp., Cyclocarya sp.?, Pterocarya sp., Alnus flexilis, Tubela (Alnaria) sp., Tubela (Tubela) sp., Aphananthe sp., Broussonetia pygmaea, Pa-laeoeuryale, Magnolia, Macleaya, Polanisia graveonella, Rubus minor, Securinega crassitesta, Actinidia, Datisca sibirica, Acanthopanax sp., Aralia rugosa, Cephalan-thus, Patrinia tertiana; продолжают существовать и типично послетургайские Potamogeton besczeulicus, Caulinia irtyshensis, С. reticulata, Caldesia cylindrica, Eleocharis praemaximowiczii, Acorns tertiarius, Epipremnum crassum и т. п. В то же время многие растения, свойственные более древним флористическим уровням, в таволжанской флоре отсутствуют; в числе их, помимо упомянутых при рассмотрении исаковской флоры, примечательны Alismataria aemulans, Caldesia proventitia, Stratiotes sibiricus, Scirpus dorofeevii, S. ruthenicus, Betula apoda, Tubela (Itelmenia) sp., Humularia sp. и мн. др. Таким образом, таволжанская флора

значительно обеднена даже по сравнению с исаковской, что еще более подчеркивается уже значительным участием молодых, плиоцен-плейстоценовых и даже современных форм, среди которых могут быть названы Azolla pseudopin-nata, Salvinia tuberculata, Juncus cf. gerardii, Amaranthaceae gen. indet., Potentilla argentea, Oenanthe aquatica и некоторые другие зонтичные, Ajuga reptans, Origanum cf. vulgare, Linaria sp., Plantago major etc. По-видимому, степистость южных районов Западной Сибири в таволжанское время продолжала нарастать (об относительном дефиците влаги свидетельствует и характер осадков).

Плиоцен Павлодарская флора.

Здвинский уровень (комплекс Hydrocharis - Scirpus kipianiae -Teucrium elongatum). Здвинский флористический уровень опирается на ископаемый семенной комплекс скв. 98 Здвинского участка с гл. 30,5 м (близ с. То-полевка Барабинского р-на Новосибирской обл., коллекция Зд.84-98-30). Он заполняет существовавший до сих пор хиатус в эволюционной цепи флор западносибирского неогена (34, 37, 39) и отвечает, по-видимому, нижним, гуси-ноперелетским слоям павлодарского регионального горизонта. Коллекции этого уровня известны из 28 местонахождений практически на всей территории юга Западно-Сибирской равнины - от Тарского Прииртышья до Сузунского При-обья, причем коллекции эти в общем заметно богаче таволжанских (до 100-125 таксонов), что связано, по-видимому, с достаточно кратковременной фазой гу-мидизации климата в здвинское время; в их составе зафиксировано почти 400 видов (155 родов, 68% которых имеют своих представителей в современной сибирской флоре). Характерная черта здвинских комплексов - резкое обеднение их остатками древесных и кустарниковых растений, а также прогрессирующее выпадение тургайских реликтов и многих характерных послетургайских форм. Так, здесь уже не встречаются не только таксодиевые, но и такие нередкие еще в таволжанской флоре растения, как Salvinia cerebrata, Carex gracilis, Tubela, Aphananthe, Broussonetia pygmaea, Palaeoeuryale sukaczewii, Magnolia, Macleaya, Rubus pygmaeus, Securinega crassitesta и т.д. Обновление состава западносибирской флоры на здвинском уровне подчеркивается появлением большой группы новых растений - как специфически плиоценовых (Potamogetón planus, Caulinia dorofeevii, С. sukaczewii, Myriophyllum pliocenicum), так и современных, в том числе современных сибирских (Potamogetón coloratus, P. compressus, P. cf. maakianus, P. perfoliatus, Sagittaria sagittifolia, Carex aristata, C. riparia, Scirpus supinus, Neslia paniculata, Aldrovanda vesiculosa, Padus avium, Myriophyllum spi-catum etc.). He следует, однако, и преувеличивать близость здвинской и современной западносибирской флор — в первой еще встречается, и нередко, целый ряд совершенно чуждых холодной нынешней Сибири растений, типичных

именно для послетургайской флоры (в том числе и отдельных тургайских реликтов): Azolla aspera, Salvinia cerebratella, Sparganium rioduliferum, Potamogeton erosus, Caulinia irtyshensis, Caldesia proventitia, Stratiotes cf. intermedius, Carex ilagellata, Pisiia sibirica, Comptonia longistyla, Broussonetia sp., Urticicarpum sp., Brasenia chandlerae, Liriodendron sp. и некоторые другие. Следует заметить, что коллекции здвинского флористического уровня иногда встречаются далеко за пределами площадного распространения павлодарской свиты, по-видимому, в останцах последней - например, в Васюганье, в междуречье рек Большой Юган и Кельват; томские геологи предлагают выделять здесь самостоятельную юты-масскую свиту павлодарского регионального горизонта.

Андреевский уровень (комплекс Azolla pseudopinnata - Salvinia glabra - Decodon globosus). Андреевский флористический уровень (33, 35; флоро-тип в обнажении у с. Андреевка на р. Оми близ г. Омска, коллекция ПК.75-Анд.) - завершающая фаза послетургайского флористического этапа в Западной Сибири. Именно в андреевское время значительно обновляется состав западносибирской флоры и характер растительности, и, начиная со следующего, ранне-барнаульского уровня, они приобретают уже современные черты - как по общему составу (разумеется, с сохранением еще отдельных реликтов миоцена), так и по ландшафтным особенностям (хотя и здесь полного тождества не наблюдается). Происходят коллекции андреевского уровня, как нам представляется, из базальных песчаных слоев новостаничной свиты (нижнеильинские слои), новостаничная же свита в ныне действующей стратиграфической схеме показана в верхней части павлодарского регионального горизонта (в ранге одноименных слоев - см. Региональные..., 1981). Здесь уместно упомянуть, что первые коллекции андреевской флоры были диагностированы как принадлежащие павлодарскому горизонту еще в середине 50-х годов (6). Всего же в известных сейчас 27 местонахождениях андреевской флоры встречены представители 338 таксонов ископаемых растений (135 родов, в том числе 72% родов ныне местных, 22% чужеземных и 6% вымерших). В составе коллекций еще встречаются (и играют заметную роль) остатки характерных послетургайских растений, значительная часть которых, однако, не переходит в более молодую барнаульскую флору; к таковым относятся Azolla tuberculata, Salvinia cerebratella, Typha besc-zeulica, Sparganium juzepczukianum, Potamogeton cf. corticosus, Caulinia irtyshensis, Stratiotes intermedius, Carex ilagellata, Scirpus decipiens, S. nikitinii, S. palibinii, Comptonia sp., Boehmeria gracile, Pilea cantalensis, Nymphaeaceae (Euryaloideae), Aldrovanda eleanorae, Phellodendron, Decodon sibiricus, Diclidocarya menzelii, Lycopus parvulus, Teucrium cf. sibiricum, Diervilla, Carpolithus cyperoides и ряд других родов и видов, унаследованных от послетургайского миоцена. В то же время в андреевской флоре заметно увеличивается роль молодых растений - как

специфически плиоценовых (на нашей территории) Potamogetón coloratus, P. maakianus, Caulinia sukaczewii, Myriophyllum pliocenicum, Sambucus palaeonigra, так и таких, которые, появившись здесь в андреевское время, доныне сохраняются в Западной Сибири: ряд видов рдестов (Potamogetón gramineus etc.), Triglo-chin sp., Glyceria maxima, Carex rostrata, Duschekia sp., Corispermum sp., различные Caryophyllaceae (Cerastium, Dianthus, Gypsophila и др.), Thalictrum glaucum, Linaria ex sect. Laeves, Artemisia sp. и т. д.

Современный флористический этап (эоплейстоцен) Барнаульская флора

Флоры барнаульского типа (3, 4, 39), открывающие современный этап развития флоры Западной Сибири, в течение многих лет рассматривались в ранге флористического уровня (42), однако в последнее время среди барнаульских флор удалось наметить два варианта - более древний раннебарнаульский, быть может, переходный от плиоцена, и более молодой, уже несомненно эоплейсто-ценовый позднебарнаульский.

Раннебарнаульский уровень (комплекс Azolla pseudopinnata - Суре-rus glomeratus - Leitneria). Флоротип - в скважине 77 близ г. Барнаула (4). Всего 10 местонахождений, расположенных на юго-востоке равнины; идентифицировано 300 видов, принадлежащих к 125 родам; количество местных родов около 80%, количество вымерших - 2-4%. Резкий рубеж, отделяющий ранне-барнаульскую флору (современный флористический этап) от более древней андреевской (послетургайский этап) подчеркивается появлением большой группы специфически четвертичных в Западной Сибири растений: настоящая Salvinia natans, Larix sibirica, Juniperus sp, Potamogetón crispus, Potamogetón cf. obtusus, Zannichellia pedunculata, Scheuchzeria palustris, Carex contingua, C. cy-peroides, C. lasiocarpa и некоторые другие виды осок, Betula pendula, В. pubes-cens, Amaranthus sp., Atriplex patula, A. cf. calotheca, Chenopodium cf. urbicum, Ranunculus acris, Thalictrum lucidum, Linum cf. perenne, Heracleum sp., Argusia cf. sibirica, Pedicularis sp., Patrinia cf. sibirica, Bidens cernua и ряд других сложноцветных и т. д. Практически все перечисленные растения входят в состав плейстоценовой флоры Кулундинско-Барабинского региона, подавляющее большинство их и сегодня можно встретить в различных стациях степных ландшафтов. Однако раннебарнаульская флора, хотя и лишенная вымерших на андреевском уровне Azolla tuberculata, Salvinia cerebratella, Sparganium juzepczukianum, Caulinia irtyshensis, Stratiotes intermedius, Carex flagellata, Scirpus decipiens и ряда других видов камыша, Comptonia sp., Boehmeria gracile, Pilea cantalensis, Aldro-vanda eleanorae и др., все еще включает целый ряд унаследованных от послетур-гайской флоры растений — как специфически поздненеогеновых (Azolla pseudopinnata, Salvinia glabra, S. tuberculata, Potamogetón mica, Caulinia dorofeevii,

Cyperus giomeratus, Cyperus fuscus etc.), так и более архаичных: во многих коллекциях этого уровня могут быть встречены остатки травянистых Azolla aspera, A. monilifera, A. tomentosa, Salvinia intermedia, Potamogetón decipiens, P. erosus, P. cf. tertiarius, Dulichium vespiforme, Scirpus longispermus, Epipremnum crassum, Lenmospermum pistiforme, Cleome rugosa, Potentilla cf. pliocenica, Hypericum co-riaceum, Decodon globosus, Naumburgia subthyrsiflora и даже широколиственных древесных (Leitneria, Morus tertiana), кустарников (cf. Aralia, Sambucus lucida, S. cf. pulchella) и лиан (Vitaceae, Cucurbitaceae etc.).

Позднебарнаульский уровень (комплекс Azolla pseudopinnata - Potamogetón natans - Betula nana). Ископаемые семенные комплексы позднебар-наульского уровня (14 местонахождений, флоротип в скв. 31 на западной окраине с. Мангазерка, гл. 16,0-16,3 м, коллекция Кб.61-31-16) по составу близки к раннебарнаульским, но отличаются присутствием остатков весьма умеренных, а подчас и фригорифильных растений, в числе которых могут быть отмечены настоящая Selaginella selaginoides, Carex pauciflora, Betula humilis, В. nana и, по-видимому, иные Betula секции Nana, Ranunculus gmelinii, R. radicans и другие мелкоплодные виды лютика, Callitriche stagnalis, Empetrum nigrum, Androsace septentrionalis и т. п. В то же время здесь сохраняются характерные Azolla pseudopinnata, Salvinia glabra, S. tuberculata, Pilularia globulifera, Cyperus giomeratus, Cyperus fuscus, Myriophyllum pliocenicum etc. Установлено 279 видов, принадлежащих 126 родам; количество ныне местных родов составляет 85-90% (в отдельных комплексах - до 100%), родов чужеземных - не более 10-13%, вымерших от 0 до 2%.

Вопросы палеогеографии

Итак, подведем итоги. В истории третичной флоры и растительности Западной Сибири может быть выделено три крупных этапа: эоценовый предтур-гайский этап, олигоцен-миоценовый этап господства тургайской флоры и по-слетургайский этап (поздний миоцен-плиоцен). В эоплейсгоцене западносибирская флора вступила уже в современный этап своего развития. Каждый этап включает в себя несколько флористических уровней - «лон»: предтургайский этап - 3 уровня, тургайский -11, послетургайский - 5. Анализ конкретных флор этих уровней позволяет сделать определенные палеогеографические выводы.

В раннем и среднем палеогене большая часть территории ЗападноСибирской равнины была занята унаследованным от мела морским бассейном (рис.4), по берегам и на редких островах которого господствовали богатые, близкие к субтропическим леса с участием пальм, вечнозеленых дубов, трохо-дендронов и других представителей полтавской (волынской) флоры. Площадь неглубокого теплого моря то несколько уменьшалась, то увеличивалась, менялся мир морских организмов, постепенно изменялись ландшафты и раститель-

Рис. 4. Палеогеографическая схема Западно-Сибирской равнины. Поздннй эоцен (тавдин-ское время). Орогидрографическая обстановка дана по С.Б. Шацкому (1978).

1 - морс; 2 - журавское (туртасскос) «озеро-море»; 2 - низменная прибрежная равнина (зона маршей); 4 -озерно-аллювиальная равнина;} - аллювиально-озерная равнина; б-аккумулятнвно-дснудашюниая равнина; 7 - возвышенное плато; 8 - низкие гори. Компоненты растительности; 9 — пальмы и л ругне субтропические 10-таксодиевые; 11 -другие хвойные (главным образом сосна и ель); 12- широколиственные деревья; 13 - бореальные мелколистные породы; 14 - кустарники; 15 - островные леса, редколесья; 16 - заболоченные леса; 17- открытые ландшафты, степи.

ность прибрежной суши, но самые резкие, кардинальные изменения всех природных явлений, включая биоту, произошли на рубеже эоцена и олигоцена. Регрессия морского бассейна, вызванная региональным поднятием ЗСП и районов ее обрамления, в сочетании с прослеженными по всей Северной Евразии изменениями климата обусловила деградацию субтропической флоры и растительности и завершение того флористического этапа, который мы называем предтургайским. Естественно, смена полтавской (волынской) флоры на тургай-скую не была мгновенной, катастрофической; не была она, строго говоря, и одновременной на всей территории Западной Сибири. Многие элементы мезо-фильной тургайской флоры возникли задолго до олигоцена (Taxodium, Sequoia, Zelkova, Cercidiphyllum, Vitis, некоторые Fagaceae, Betulaceae и др.), и изменения орогидрографической обстановки на рубеже среднего и позднего палеогена лишь повысили конкурентоспособность этих растений и позволили им сначала занять экологические ниши, освобожденные эоценовыми термофилами, а затем осуществить экспансию на обширнейшую территорию равнины. Дно регрессировавшего моря стало тем основанием, на котором в олигоцене начали наслаиваться аллювиальные, озерные, болотные и сложные аллювиально-озерные отложения. На всей территории воцарились новые ландшафты, и значительные изменения климата, который по сравнению с предыдущим, почти субтропическим, стал умеренно теплым и достаточно влажным, вызвали обновление флоры и развитие нового типа растительности - тургайского, который просуществовал в Западной Сибири по меньшей мере 25 млн. лет, постепенно изменяясь и модифицируясь, но сохраняя в общем свои основные черты.

Первые по-настоящему тургайские флоры, хотя и сохраняющие реликтовые элементы эоцена, установлены в раннерюпельских отложениях озерно-аллювиальной равнины - в атлымской свите. Богатые хвойно-широколист-венные умеренно теплолюбивые леса из Pinus, Picea, Athrotaxis, Sequoia, Taxodium, Pterocarya, Tubela, Carpinus, первых и еще редких Betula, Liriodendron, Magnolia, архаичных Moraceae, Hamamelidaceae, Rosaceae, Simaroubaceae, с хорошо развитым кустарниковым подлеском и участием лиан (Vitaceae, Acti-nidia, некоторые Araceae и Araliaceae) покрывали в это время почти всю территорию низменности; они были особенно пышно развиты в восточных и северо-восточных ее районах, а также вдоль южного обрамления, тогда как современная Бараба и Прииртышские равнины характеризовались, вероятно, лесами островного типа, преимущественно из листопадных пород с кустарниками Comptonia, Myrica, Rubus, Swida, Sambucus, Weigela, Diervilla etc. В отличие от более древних флор предтургайского этапа здесь уже заметную роль играли травянистые растения - главным образом гигро- и гидрофиты, в том числе и

первые, хотя и весьма архаичные, представители современных евразийских и североамериканских родов.

Вторая половина раннего олигоцена (время формирования отложений новомихайловского регионального горизонта) - время относительного тектонического спокойствия, выравнивания территории, широкого развития озер и болот. Климат оставался по-прежнему теплым и влажным. Территория низменности представляла собой, по-видимому, слабо расчлененную равнину со сравнительно медленно текущими реками, с многочисленными озерными и болотными водоемами, особенно обильными в центральных и восточных районах современной Кулунды; ископаемые флоры позволяют говорить о существовании сплошных лесных массивов на восточной окраине низменности (нынешнее Приобье, Томь-Обский водораздел), а также в центральной и северной частях Западной Сибири (бассейны современных Демьянки, Васюгана, Тыма и севернее). В восточных районах низменности, по-видимому, относительно приподнятых, речная сеть была более развитой, а долины - лучше разработанными, чем в Центральной Кулувде и на юге Барабы, где леса имели, вероятно, островной характер, будучи приуроченными к повышенным элементам рельефа; в низинах располагались заболачивающиеся озера и болота. Леса этого времени были влажными, нередко заболоченными и состояли главным образом из хвойных и широколиственных деревьев (кроме севера равнины, где преобладали, по-видимому, чисто хвойные леса, и некоторых районов Северной Барабы, где роль хвойных пород была незначительной) с обильным кустарниковым подлеском и с участием Виноградовых и актинидиевых лиан (возможно, лианами были и некоторые АгаПасеае, Мешзрегтасеае и др.). Нередко встречались топяные бо,-лота, поросшие ТахосИит, ОурЮБ^оЬиз, ИузБа, вероятно, Ьекпепа; окна чистой воды в этих болотах затягивались свободно плавающими дерновинками водяных папоротников и ряской (здесь же обитали ЗОДиЯеБ, АИгоуапсЗа, некоторые РЬуПагиЬиз и Securinega), а берега зарастали разнообразными ТурЬа, Бра^апшт, АПзпШасеае, Сурегасеае, Агасеае, ЬуЛгасеае и т.д. (рис.5). Среднегодовые температуры того времени были навряд ли ниже 15-18*С при среднегодовом количестве осадков порядка 1100-1300 мм, что благоприятствовало накоплению каустобиолитов.

В начале позднего олигоцена климатическая обстановка существенным образом не изменилась, но значительная часть Западно-Сибирской низменности оказалась под водой благодаря возникновению обширной акватории, обычно называемой «туртасским», или «журавским» озером-морем. Суша оставалась покрытой хвойными (на севере) и богатыми полидоминантными широколиственно-хвойными лесами (флора лагерносадского типа). Это та же тургайская флора времени наибольшего ее расцвета. Как и в раннем олигоцене, наиболее

Рис. 5. Палеогеографическая схема Западно-Сибирской равнины. Ранний олигоцен (новомихайловское время). Условные обозначения см. на рис. 4.

пышного развития лесная растительность достигала в восточных районах низменности, а на западных берегах бассейна и на его островах, также покрытых лесом, разнообразие лесной растительности было существенно меньшим (рис.6). Основное тургайское ядро более древних флор переходит в лагерносад-скую флору лишь с очень небольшими изменениями, однако последняя, особенно на молодом, кошкульском уровне, отличается несомненным своеобразием -она лишена уже многих архаичных форм и приобретает некоторые специфические черты, предвещающие становление будущей неогеновой флоры Западной Сибири.

После распада «туртасского» бассейна в конце позднего олигоцена в центральной части Западно-Сибирской равнины сохранилась обширная цепь сравнительно небольших по площади неглубоких озер; высокое положение конечного базиса эрозии способствовало заболачиванию территории, хотя среднегодовое количество осадков в раннем миоцене, по-видимому, сократилось по сравнению с предшествовавшей эпохой. Особенно широко были распространены озерно-болотные водоемы на западе Обь-Иртышского междуречья - от среднего течения р. Васюгана и верховьев Тартаса и Тары до Омско-Тарского Прииртышья; чрезвычайно характерно, что на этой территории заметную роль во флоре играли низинные Taxodium и Glyptostrobus, тогда как преимущественно горная Sequoia здесь отсутствовала: ее ареал ограничивался восточным и южным обрамлением равнины, где уже в палеогене существовали горные сооружения. Преобладающим типом ландшафтов по-прежнему оставались смешанные леса; они господствовали на территории современных Кулунды и Бара-бы и по восточной окраине низменности распространялись вплоть до верховьев Тыма и Ваха, тогда как на севере Обь-Иртышского междуречья, в теперешнем Васюганье и в бассейне р. Юган роль древесных пород была более скромной, а в конце этапа здесь, возможно, существовали и открытые ландшафты (рис.7).

К позднему миоцену в обстановке нового оживления тектонической деятельности и усиления континентальное™ климата развитие озерно-болотных водоемов на большей части территории Западной Сибири резко сократилось. Началу нового седиментационного этапа предшествовала эпоха энергичных размывов, в результате которой буроугольные отложения в некоторых районах низменности (особенно примыкающих к ее обрамлению) были частично или даже полностью уничтожены. Колебания конечного базиса эрозии приводили к неоднократному перемыву и переотложению вновь сформировавшихся осадков, и отложения нового седиментационного цикла представляют собою чрезвычайно сложно построенный озерно-аллювиальный комплекс с многочисленными врезами, внутриформационными несогласиями и т.д. Начальная фаза этой новой седиментационной эпохи (время формирования слоев с таганской флорой) ха-

Рис. 6. Палеогеографическая схема Западно-Сибирской равнины. Поздний олигоцен (лагерносадское время). Условные обозначения см. на рис. 4.

Рис. 7. Палеогеографическая схема Западно-Сибирской равнины. Ранний миоцен (васюганоярское время). Условные обозначения см. на рис. 4.

растеризовались деградацией лесной тургайской флоры, и со следующей кась-ковской фазы начинается развитие качественно новой флоры - бореальной лесостепной, а в дальнейшем и степной послетургайской. При этом есть основания полагать, что «остепнение» южных районов Западной Сибири надвигалось с запада, и на территории Прииртышских равнин развитие степных ландшафтов началось раньше и шло более стремительными темпами, чем на севере и северо-востоке современной Барабы. К концу позднего миоцена (таволжанский уровень) в южной половине низменности окончательно воцарились степные условия (небольшие лесные массивы сохранялись лишь вдоль речных долин), а две волны аридизации (в раннем и, по-видимому, в начале позднего плиоцена) привели к почти полному исчезновению тургайских реликтов и к угасанию послетургайской флоры, сменившейся в начале эоплейстоцена (раннебарнаульский уровень) флорой уже современного типа.

III. Северо-Восток России.

Палеогеновые и неогеновые флоры и вопросы стратиграфии

При палеокарпологическом изучении кайнозойских отложений Северо-Востока России исследователю приходится сталкиваться с многочисленными трудностями. Здесь и географическая разобщенность отдельных выходов фло-роносных отложений, зачастую приуроченных к трудно доступным молодым межгорным и окраинным впадинам, что затрудняет взаимную корреляцию флор, и высокая плотность нередко метаморфизованных пород, требующих определенной модификации методики, и типично плохая сохранность большинства ископаемых диаспоридиев, и целый ряд других особенностей, которые усугубляются крайней скудостью наших знаний о составе древних флор Северо-Востока, о путях и темпах их эволюции и т.д. Однако эти трудности вполне преодолимы, и надо надеяться, что со временем, в случае реанимации палеонтологических исследований, ископаемые флоры Северо-Востока будут выявлены не хуже, чем западносибирские или восточноевропейские.

В коллекционном фонде новосибирских палеокарпологов практически отсутствуют материалы по эоценовым флорам СВР. Единственная коллекция из усть-пенжинской свиты, обычно датируемой эоценом, собрана автором в 1981 г. на северном берегу Пенжинской Губы в обнажении между устьями рек Шеста-кова и Мал. Шестакова (43, 44). Она содержит около 30 видов растений чрезвычайно архаичного состава с участием представителей семейств Taxodiaceae, Cupressaceae, Pinaceae, Hamamelidaceae, вероятно, Sapotaceae, Symplocaceae, быть может, Styracaceae (?), Cornaceae (?), Nyssaceae (?) etc. П.И.Дорофеев, которому автор показывал эту коллекцию, особо подчеркнул ее чрезвычайную древность и отметил, что карпоидов подобного типа он не встречал в известных

ему эоценовых флорах СВР. Эоценовый возраст усть-пенжинской свиты подтвержден изучением листовых отпечатков (А.Г.Аблаев) и спорово-пыльцевыми данными (Т.Д.Давидович), однако высокий эндемизм семенной флоры вынуждает оставить ее без рассмотрения.

К эоцену относятся анжуйская флора Новосибирских островов и известная тастахская флора (междуречье Индигирки и Хромы), изученные П.И. Дорофеевым. К сожалению, эти флоры монографически не обработаны и не опубликованы автором - в печати появились только рабочие списки коллекций П.И. Дорофеева (в частности, в очень информативной монографии «Палеоген и неоген Северо-Востока СССР», изд. ЯНЦ СО АН СССР, Якутск, 1989 - далее в ссылках: СВ, 1989). Сколько можно судить по спискам, в этих однотипных флорах присутствуют Azolla ex gr. teschiana (=Azo!lites P.Nikit.), Taxodium, Glyptostrobus, Sciadopitys, несколько родов семейства Pinaceae (Picea, Abies, Tsuga, Larix и др.), Myrica (Cerophora), Magnolia, Humularia, Ampélopsis, Parthe-nocissus, Actinidia, Aralia, Andromeda и другие Ericaceae, Sambucus, a также Potamogeton ex gr. tavdensis (=Drepanocarpus mihi), Epipremnella sp. (видимо, близкая к Epipremnum antiquum G.Bal.), архаичные нимфейные (Nupharella, Tavdenia, Palaeonymphaea, возможно, тождественная западносибирской Pania), Decodon ex gr. vectensis и ряд других древних водно-болотных трав. В целом это, несомненно, «предтургайские» по нашей терминологии флоры, характеризующие теплый и достаточно влажный, близкий к субтропическому климат. П.И.Дорофеев ограничился констатацией эоценового возраста анжуйской и тастахской флор; авторы (СВ, 1989) полагают, что формирование тастахского регионального горизонта началось в конце ипра. Нам представляется, однако, что эти комплексы, сходные в основных чертах с нашими тавдинскими, не могут быть древнее бар-тона или самых верхов лютета (об этом же, по-видимому, свидетельствует заметная роль в палинокомплексах пыльцы Quercus graciliformis, Castanea crena-taeformis, Castanopsis pseudocingulum, Rhoipites granulatus и др., a также находки динофлагеллят зоны Wetzeliella articulata).

Олигоцен Северо-Востока изучен папеокарпологами также совершенно недостаточно. Опубликовано (СВ, 1989) несколько небольших семенных комплексов из параметрических скважин, пробуренных в Нижнеколымском прогибе близ устья р. Омолон (П.И.Дорофеев). Эти комплексы имеют уже несомненно тургайский состав и, по крайней мере, часть из них по составу близка к западносибирским олигоценовым флорам; в частности, комплекс усть-омолонской свиты содержит Azolla ventricosa, Pinus ex sect. Strobus, Potamogeton ex gr. erosus, Sagisma turgida, "Najas tavdensis" (=Stratiotes imperfectus mihi) и ряд других форм, сближающих его с атлымской флорой Западной Сибири. К олиго-цену же относится и тафономически очень бедная флора омолойской свиты

(«флора ручья Сергея» - Дорофеев, 1972); авторы (СВ, 1989) считают ее ранне-олигоценовой, что, с нашей точки зрения, маловероятно.

К самому концу олигоцена (или к началу миоцена?) мы относим (25) нижнекавинскую флору интервала 554-938 м скв. К-1 (Северное Приохотье, Кавинско-Тауйская впадина). В этой флоре определены Azolla (Rhizosperma) sp., Salvinia aff. sibirica, Picea sp., Potamogetón ex gr. corticosus, Epipremnum aff. or-natum, Comptonia aldanensis, Myrica ex gr. gale, Tubela (Alnaria) sp., Polanisia sibirica и некоторые другие растения. Здесь характерны Epipremnum aff. ornatum и Polanisia sibirica, явно тяготеющие к олигоцену; остальные формы имеют широкое вертикальное распространение и в общем мало показательны, так что вывод о возрасте соответствующих отложений сделан в достаточной степени условно.

Близкий к олигоцен-миоценовой границе возраст имеет очень интересная флора так называемой оголорской свиты ильдикиляхского регионального горизонта, изученной автором по скв. 64 (интервал 42-109 м) на р. Улахан-Кююполюр (правый приток р. Омолой, сборы А.Г.Савченко - СВ, 1989). Здесь установлено более 60 видов ископаемых растений, среди которых заслуживают быть отмеченными Taxodium, Glyptostrobus, Larix, Picea, несколько видов Pinus, Potamogetón corticosus, Caldesia proventitia, Epipremnum cristatum, E. ornatum, Myrica omoloica, Comptonia Iongistyla, ряд видов Alnus, Betula и Tubela, Aldro-vanda jacutica, Padus, Prunus, Rubus, Vitis, Ampélopsis и т.д. И по составу, и по степени эволюционной продвинутое™ (около 40% ныне местных, североякутских родов) оголорская флора напоминает западносибирские комплексы ляминского уровня, отражает сходные ландшафты и имеет, по-видимому, близкий возраст.

К раннему миоцену мы относим среднекавинскую флору уже упоминавшейся скв. К-1 в Северном Приохотье (25). Эта несомненно тургайская флора (ее горный северо-восточный вариант) с намечающимися признаками обеднения отражает существование богатых полидоминантных преимущественно хвойных лесов из Larix, Picea, Pinus, Pseudotsuga, Sequoia, Metasequoia, Taxodium, Glyptostrobus, с участием Tubela, Alnus и Betula, с кустарниками и лианами. Явную архаичность этой флоре, помимо болотного кипариса, придают такие формы, как Sagisma, Epipremnum cristatum, E. aff. ornatum, Potentilla proanserina, Microdiptera, Styrax и др. Климат времени существования среднекавинской флоры, судя по современному распространению аналогов большинства вымерших видов растений, был мягким, без засушливого периода, с годовым количеством осадков порядка 1000 мм или более, с недолгой, относительно мягкой зимой; среднегодовая температура, надо полагать, едва ли превышала 10-12'С.

Близкий возраст имеет коллекция из так называемой нижнеинтахской толщи ильдикиляхского горизонта, изученная нами (СВ, 1989) по сборам О.В.Гриненко из обнажения Интах (низовья Индигирки, Момская впадина). Для нее характерно обилие остатков хвойных пород (по 2-3 вида ели и лиственницы, а также метасеквойя), разнообразие широколиственных (Juglans, Pterocarya, Morus, Liriodendron, 2-3 вида Padus, Cerasus, Phellodendron, Poliothyrsis, Nyssa etc.) и мелколистных (Alnus, Betula) деревьев, кустарников (Corylus, Aralia, Swida, Sambucus) и лиан (Vitis, Ampélopsis, Parthenocissus, Actinidia). Интахская флора, вероятно, несколько моложе среднекавинской и несколько напоминает западносибирские флоры екатерининского уровня.

К концу раннемиоценовой эпохи относится, по-видимому, обедненная флора буроугольной койнатхунской толщи (обнажается у оз. Койнатхун в бассейне р. Тнеквеем к северо-восточнее Анадыря), изученная П.И.Дорофеевым (Бискэ, 1975) и нами (1989 г.). Несколько небольших семенных комплексов отражают существование приуроченных, видимо, к межгорной впадине, хвойных лесов, главным образом еловых с участием сосны, лиственницы, вероятно, пихты, с Glyptostrobus во втором ярусе и со значительной ролью представителей семейства Betulaceae (береза, ольха и вымершая Tubela). В комплексах практически отсутствуют остатки широколиственных пород (П.Й.Дорофеев отмечает находку эндокарпа Juglans), что может быть объяснено случайными факторами (особенно учитывая общую тафономическую бедность ископаемой флоры).

Наиболее хорошо изученной (и как следствие этого - наиболее богатой) из флор Северо-Востока России является флора Мамонтовой Горы на р. Алдан (2, 19, 22, 24, 27). Только по нашим сборам здесь установлено около 250 видов, с учетом же данных П.И.Дорофеева (¡969) количество определенных таксонов превышает 280. В составе флоры, характеризующей богатые леса горной страны, насчитывается 50% родов, доныне встречающихся в Якутии, 43% родов экзотических и 7% - вымерших. Долина Палео-Алдана в это время отличалась обилием озерно-старичных водоемов, заселенных всевозможными Azolla, Sal-vinia, Sparganium, Potamogeton, Nymphaea, Brasenia, Ceratophyllum, Aldrovanda, Hippuris, Myriophyllum; на влажных берегах рек и озер обитали Caldesia, Carex, Scirpus, Decodon, некоторые Ranunculus, Hypericum, Viola и т.д. Водоемы были окружены зарослями ольхи и ивы; в долинах поселялись Padus, Tubela, Juglans, Pterocarya и кустарники Spiraea, некоторые Rubus, Sambucus и др. Наиболее богатые смешанные леса располагались, по-видимому, в лучше дренированных участках долин и по бортам последних; выше, на горных склонах, существовали, вероятно, участки хвойных, а быть может и темнохвойных лесов из ели, пихты, тсуги, некоторых сосен. В целом по совокупности палеоботанических данных флора Мамонтовой Горы квалифицируется в качестве обедненного ва-

рианта тургайской флоры и датируется средним миоценом; климат определяется как мягкий, умеренно теплый, без засушливого периода, с годовой суммой осадков порядка 1000 мм, с недолгой мягкой зимой, хотя в отдельные дни морозы могли достигать 15-20'. Следует подчеркнуть, что хорошая изученность разреза Мамонтовой Горы и разносторонняя его палеоботаническая характеристика (семена и плоды, отпечатки листьев, споры и пыльца) делают этот разрез и его флору опорными для среднего миоцена Северо-Востока России.

Очень интересны миоценовые флоры севернопекульнейвеемской свиты бассейна р. Анадыре где на территории Вельской и Кутинской впадин палео-карпологическим методом был изучен целый ряд естественных разрезов (2, 24). Получены две группы ископаемых флор. Наиболее древние из них отражают существование богатых полццоминантных смешанных лесов горной области. Хвойные деревья представлены здесь несколькими видами лиственницы, ели, сосны, а также тсугой, дуглассией (псевдотсугой) и пихтой; очень характерно присутствие таксодиевых (Metasequoia, Glyptostrobus). Разнообразны листопадные деревья и кустарники, среди которых преобладают Tubela, береза и ольха (присутствует, по-видимому, и ольховник - Duschekia), но нередки и широколиственные (Juglans, Pterocarya, Morus), а также лианы - Ampélopsis, Vitis, быть может, Meliosma. Как и в Мамонтовой Горе, флора здесь сохраняет тургайский облик; это подчеркивается и составом травянистых растений, среди которых встречаются Dulichium, Epipremnum cf. cristatum, Decodon gibbosus, Diclidocarya sibirica, Andromeda cf. nigra, A. brunnea и некоторые другие виды, свойственные олигоцен-миоценовым флорам Северной Азии. В целом нижняя севернопекуль-нейвеемская флора близка к мамонтовогорской (быть может, лишь чуть моложе) и также относится нами к среднему миоцену. По-видимому, и климат сред-немиоценовых Палео-Алдана и Палео-Анадыря был сходным (с вероятной поправкой на большее влияние Тихого океана на последний).

Вторая, более молодая группа севернопекульнейвеемских флор имеет несколько иной облик. Эти флоры также отражают существование горных лесов, но уже главным образом хвойных, участками темнохвойных, заметно менее экзотичных, чем предшествующие (количество ныне местных родов здесь достигает 71% против 54% во флорах первой группы). Характерные признаки этих комплексов - разнообразие (впрочем, меньшее, чем в первой группе флор) и обилие остатков Pinaceae при полном отсутствии таксодиевых; обилие умеренных Betulaceae (главным образом ольхи и березы, но нередко встречаются и кпылатки ольховника) и розоцветных (два вида черемухи, Rubus, Prunus), обитавших, по-видимому, в речных долинах; практически полное отсутствие остатков широколиственных деревьев и лиан (единичные обломки семян Vitaceae gen. indet.); участие, хотя и незначительное, представителей тургайских флор

(Selaginella ex gr. mnioides, Aldrovanda, Aralia, Weigela kryshtofovichiana, Sambu-cus lucida) в сочетании с современными весьма умеренными Scirpus sylvaticus, Parnassia palustris, Andromeda polifolia, Loiseleuria etc. В общем верхняя север-нопекульнейвеемская флора характеризует ощутимое ухудшение климатических условий (хотя климат и оставался еще бесконечно далеким от теперешнего климата суровой Чукотки и приближался,скорее, к современному южнотаежному климату нижнего Амура). Она явно беднее мамонтовогорской, имеет, скорее, верхнемиоценовый возраст и относится к завершающим фазам тургайского этапа.

Флора Сыпучего Яра на р. Кухтуй в Охотской впадине изучалась П.И.Дорофеевым (Бискэ, 1975) и нами (СВ, 1989). Полученные семенные комплексы отражают существование достаточно богатых смешанных лесов с преобладанием хвойных (главным образом Pinaceae, меньше Taxodiaceae, возможно, Cupressaceae), со значительным участием сережкоцветных (главным образом Tubela, Betula и Alnus), но еще с ощутимой ролью широколиственного элемента (Acer, Pterocarya). Флора несколько напоминает нижнюю севернопекульнейве-емскую, однако, учитывая существенно более южное положение долины р. Кухтуй по сравнению с бассейном р. Анадырь, возраст кухтуйской флоры может быть определен как средний-поздний миоцен.

Особого внимания заслуживает известная хапчан-тиммердэхская флора обнажений нижнего течения р. Омолой, изучавшаяся П. И. Дорофеевым (1972) и нами (СВ, 1989). В этой также лесной флоре установлено сейчас более 130 видов ископаемых растений (П.И.Дорофееву было известно лишь 73). Богато представлены Pinaceae (пихта, не менее трех видов лиственницы, по 2-3 вида сосны и ели), Betulaceae (3-4 вида Alnus, 7 видов Betula, 3 вида Tubela, а также Duschekia), Rosaceae (Comarum, Padus, не менее 2 видов Prunus и 6 видов Rubus, а также, по-видимому, Rosa), Vitaceae, архаичные виды Myricaceae, Ericaceae, Cornaceae и Caprifoliaceae, в том числе описанные из Мамонтовой Горы. Своеобразно выглядит и группа травянистых растений: 6-7 видов Sparganium, более 10 видов Potamogeton, разнообразные Сурегасеае (5 родов, в том числе вымершая Caricoidea), Polygonum, Caryophyllaceae, архаичные нимфейные и т.д. Безусловно прав П.И.Дорофеев, говоря об одновозрастности флор обнажений Хал-чан-Хайа и Тиммердэх-Хайа и о принадлежности их к позднему миоцену (с нашей точки зрения, вероятно, к самому началу последнего). Необходимо подчеркнуть, что общее богатство рассматриваемой флоры, с учетом ее географического положения (под 71'с.ш.!), полидоминантность отражаемых ею лесов, значительное участие растений, современные аналоги которых распространены в теплоумеренных или даже субтропических областях (некоторые Pinus, Epi-premnum, Tubela, Brasenia, Vitaceae, Weigela etc.), - все эти черты позволяют

рассматривать ее, несмотря на отсутствие таксодиевых и в общем незначительное участие широколиственных пород, в качестве хотя и резко обедненной, но все еще тургайской флоры (северо-восточного варианта последней).

К позднему миоцену Ю.П.Баранова и С.Ф.Бискэ (СВ, 1989) относят отложения гусинской свиты южного побережья Пенжинской Губы. Ископаемые флоры этой свиты изучал П.И.Дорофеев (Бискэ, 1975); им получено два бедных, но четко разновозрастных комплекса. Более древний из них, характеризующий нижнюю часть разреза, содержит Picea sp., Larix sp., Carex sp., Decodon globosus, Andromeda brunnea; здесь обнаружены также эндокарпы Juglans ex gr. cinerea и многочисленные шишки хвойных (сосна, ель, лиственница и тсуга), а среди листовых отпечатков А.Г.Аблаев (1985) определил Sequoia, Metasequoia, Taxodium и разнообразные буковые. Это позволяет говорить о распространении хвойных лесов с участием широколиственных пород в долинах рек. В комплексе верхней части разреза установлены Picea sp., Larix sp., Sparganium cf. steno-phyllum, Potamogeton pectinatus, Epipremnum crassum, Populus sp., Padus sp., Hip-puris vulgaris, Menyanthes trifoliata; здесь же собраны шишки ели и лиственницы (тоже лесная, но более умеренная флора). Как видно, оба комплекса гусинской свиты тафономически весьма бедны, однако они определенно указывают, что в эпоху их формирования в Северном Приохотье были распространены постепенно беднеющие хвойные леса с участием широколиственных пород (во всяком случае, в начале этапа).

В публикации (24) приведен состав установленной нами по материалам Л.А.Анкудинова и личным сборам янской флоры - флоры обнажения Олений Спуск на правом берегу р. Яна (Магаданская область). В семенных комплексах янской флоры остатки древесных растений количественно преобладают над остатками травянистых; среди древесных превалируют голосеменные (что вообще типично для неогеновых лесных флор горных областей). Хвойные представлены в основном елью и лиственницей, более редки остатки сосны, тсуги и дуглассии. Таксодиевые (Glyptostrobus dubius) встречены лишь в одном образце из пятнадцати, но представлены хорошо сохранившимися семенами (26); нет сомнения, что глиптостробус еще встречался в янских лесах (возможно, в составе кустарникового подлеска). Среди древесно-кустарниковых покрытосеменных определены несколько видов березы, ольха, вымершие виды восковника, близкие Myrica gale, а также Comptonia, Prunus, Stephanandra, Swida, Sambu-cus, Weigela, Diervilla. В целом воспроизводится растительность хорошо выработанной долины, где по влажным берегам обитали болотные травы, а выше по склонам господствовали елово-лиственничные леса с хорошо развитым подлеском. Янская флора еще слабо выявлена, однако можно достаточно уверенно

говорить о ее позднемиоценовом возрасте и о существенно обедненном тургай-ском характере.

Близкий, если не тождественный возраст имеет флора нагаевской толщи (г. Магадан), изучавшаяся П.И.Дорофеевым (1962) и нами (24). Некоторую архаичность нагаевской флоре придает Myrica ex gr. morella, на которую указывает П.И.Дорофеев, однако эта находка уникальна, определение эндокарпа относится к началу 60-х годов и с тех пор не ревизовалось, описание этой мирики не опубликовано, а в наших сборах из бухты Нагаева (26) в обилии встречаются плодики значительно более умеренной Myrica ex gr. gale, современные аналоги которой встречаются на Аляске, по берегам Охотского моря, на Камчатке и Курилах. Таким образом, при современном состоянии изученности нагаевской флоры имеются основания говорить о близости ее возраста к позднему миоцену и о сходстве «янских» и «нагаевских» климата и ландшафтов. Вероятно, сюда же примыкает и слабо выявленная верхнекавинская флора из скв. К-1 в Северном Приохотье, интервал 46-149 м (25).

К концу позднего миоцена мы относим также пока еще слабо изученную флору левобережья р. Осиновой в бассейне р. Анадырь (2, 24) и, по-видимому, одновозрастную ей (44) баёковскую флору (скв. 32 на левобережье р. Большой Ашой, объект «II Баеково»). В них уже нет таксодиевых, немногочисленными остатками представлены редко встречающиеся широколиственные породы (зато изобилуют мелколистные сережкоцветные - ольха, береза, ольховник), нет архаичных трав, еще сохранявшихся в более древних миоценовых флорах Северо-Востока, типа Potamogetón omoloicus, Caldesia proventitia, Scirpus tertiarius, Irtyshenia и т.п., хотя еще сохраняются Epipremnum crassum, Saururus, Compto-nia, Brasenia, Sambucus Iaevis etc. Можно, пожалуй, утверждать, что комплексы осиновской и банковской флоры не являются уже даже обедненными тургай-скими - это уже качественно новая бореальная флора, сохраняющая, однако, некоторые реликтовые элементы и в этом отношении напоминающая послетур-гайскую флору Западной Сибири.

Близкий возраст имеет, по-видимому, флора образца, переданного нам Ю.Е.Дорт-Гольцем из долины р.Тнеквеем, по-видимому, из того же обнажения, откуда происходит упомянутая выше раннемиоценовая флора койнатхунской толщи Бискэ-Дорофеева. Общими с койнатхунской флорой здесь являются только два вида: Juglans ex gr. cinerea (J. cf. omoloica в данном случае) и Decodon ex gr. globosus. Гораздо больше различий: в рассматриваемой флоре отсутствуют Epipremnum, Tubela, зато встречаются мхи, современные или почти современные Juncus cf. arcticus, Ceratophyllum submersum, Empetrum nigrum, Andromeda cf. polifolia, Chamaedaphne calyculata, Artemisia cf. vulgaris. Еще в среднем миоцене многие из названных родов были представлены другими, вымершими

видами (например, Chamaedaphne minuta, Andromeda brunnea, A. nigra) или не встречались вовсе (Juncus, Artemisia). К сожалению, флора в общем небогата (главным образом из-за чисто тафономических факторов), поэтому отнесение ее к позднему миоцену не может считаться доказанным (не исключается и ранне-плиоценовая датировка).

Очень интересна ископаемая флора эрмановской свиты западного побережья Камчатки, изученная Г.А.Балуевой при участии автора (Бискэ и др., 1971; Бискэ, 1975). Почти на одну треть флора составлена видами, одноименными ныне встречающимися на территории Камчатки, до 20% состава флоры приходится на долю видов, характерных для районов с более умеренным климатом -современного Приморья, Сахалина, Амурской области, юга Западной Сибири, Северной Америки и т.д. Вымершие виды составляют до 50% флоры; среди них наиболее показательны Azolla tomentosa, Aracispermum äff. hippuriformis, Epi-premnum crassum, Pterocarya, Ranunculus sceleratoides, Rubus tenuicarpus, Aralia intermedia, A. samylinae. Большинство вымерших видов характерно для миоцена Северной Евразии; эрмановская флора составляла для них, по-видимому, одно из последних убежищ на Камчатке (а возможно, и вообще на СВР). Флора воспроизводит лесной, таежный тип растительности - главным образом елово-лиственничные леса с недольшим участием сосны и пихты. В речных долинах произрастали ольха, береза, ива, изредка лапина; подлесок образовывали бузина, малина и немногие другие кустарники. В целом родовой состав флоры уже приближался к таковому современной Камчатки (70% ныне местных родов и лишь 2% вымерших), хотя видовая общность флор была невысокой. Первоначально эрмановская флора была датирована ранним плиоценом, однако в настоящее время, обобщая все имеющиеся данные по неогену СВР, мы полагаем более правильным относить ее к позднемиоценовому-раннеплиоценовому возрастному интервалу.

Близкий геологический возраст имеет интересная флора из шестаковской свиты упоминавшегося уже разреза на северном побережье Пенжинской Губы (44). Материалы автора свидетельствуют, что во время формирования свиты на территории северного Приохотья были распространены смешанные леса, в которых хвойные были представлены главным образом елью с участием лиственницы и сосны, реже пихты и, возможно, дуглассии; среди лиственных пород преобладала береза (несколько видов); вероятно, к речным долинам были приурочены ольха, боярышник и лапина. Хорошо был развит кустарниковый подлесок (Rubus, Swida, Weigela, возможно, некоторые Betula и Aralia), однако травяной покров в лесу был скуден — травы в семенных комплексах представлены главным образом обитателями болот, сырых речных берегов и т.п. И по общему составу, и по основным биогеографическим показателям (82% ныне местных

родов и лишь 3% - вымерших) флора близка по возрасту к границе между миоценом и плиоценом (с уклоном к последнему). Семенные комплексы свидетельствуют о распаде господствовавшего здесь в миоцене северо-восточного варианта тургайской флоры и о становлении качественно новой флоры - послетур-гайской. Таким образом, материалы палеокарпологии решительно противоречат предположению Ю.П.Барановой и С.Ф.Бискэ (СВ, 1989) о возможности сопоставления, а тем более синхронизации шестаковской и мамонтовогорской флор и одноименных свит.

Несомненно более молоды пока еще слабо выявленные флоры двух разрезов левобережья р. Тнеквеем, вскрывающих, по С.Ф.Бискэ, толщу ключа Графитного: обн. 90 в 3 км выше устья р. Катастрофной и обн. 88 близ устья ключа Графитного. Списки флор опубликованы (24). Флора обн. 88 («нижнетнеквеем-ская») отражает существований заболоченного водоема, расположенного в долине горной реки в зоне хвойных лесов (главным образом ель и лиственница, реже сосна, единично пихта). В составе флоры еще ощутимую роль играют термофильные растения - пережитки прошлых геологических эпох (Tubela, Aralia, Weigela, по-видимому, Morus и Decodon). Впрочем, термофильность названных растений отнюдь не высока, и они вполне могли бы произрастать (a Aralia и Weigela и произрастают), к примеру, на Курилах. Таким образом, хотя климат, характеризуемый рассматриваемой флорой, и был, безусловно, значительно мягче современного чукотского, он может быть определен лишь как умеренный или даже умеренно прохладный. Возраст флоры, несомненно, является плиоценовым (первая половина плиоцена).

Флора обн. 90 («верхнетнеквеемская») также отражает растительность заболоченного долинного водоема, окруженного елово-лиственничным лесом в обстановке достаточно влажного умеренно прохладного климата. По составу флора, однако, существенно отличается от предыдущей: почти все растения, встреченные здесь, и ныне свойственны северу Дальнего Востока. Наиболее вероятная датировка флоры - поздний плиоцен.

Плиоценовый возраст имеет также флора береговых обрывов ВосточноСибирского моря в 5-6 км западнее устья р. Неккеивеем (24). Здесь восстанавливается лесной, почти таежный ландшафт с господством лиственницы (не менее двух видов, один из которых - Larix gmelinii) и ели, со значительным участием кедрового стланика, а быть может - и других видов сосны; древесно-кустарниковые породы представлены также ольховником (Duschekia kam-tschatica и др.), ольхой, несколькими видами берез, принадлежащими двум секциям, и восковником (Myrica cf. eogale). Обильно представлены во флоре остатки водно-болотных трав, причем наряду с современными видами родов Potamogeton, Scheuchzeria, Carex, Scirpus, Nuphar, Ranunculus, Hippuris, следует отме-

тить присутствие вымерших Ер]ргетлит стБит и Сапомёеа .¡оЬпБйирн, весьма типичных для неогена Северной Евразии. Флора выявлена еще слабо; ее возраст определяется предварительно как ранний или средний плиоцен.

Приблизительно тот же возраст имеет флора так называемых дзотовских слоев делянкирской свиты в верховьях Колымы (46), изученная нами в начале 90-х годов по сборам В.И.Крутоуса. Здесь тоже существовала елово-лиственничная тайга с подчиненным участием сосны, ольхи и березы, а также ивы, восковника, комптонии, черемухи, сливы, вишни и других розоцветных, с хорошо развитым мохово-травяно-кустарничковым покровом.

П.И.Дорофеевым изучены очень интересные плиоценовые флоры долины реки Крестовки - правого притока Колымы в нижнем ее течении. Наибольший интерес представляют флоры нижней части разреза - так называемой бегу-новской свиты и перекрывающих ее слоев кутуях (24). Эти флоры заметно разновозрастны. Первая из них является еще лесной флорой и содержит ощутимую примесь миоценовых реликтов (Ьапх с£ отоЫса, Ро1ато£е1оп jacuticus, Р. ото1окиБ, ЯиЬив ех ¿г. ¡епшсагриз и др.); такая флора могла существовать лишь при климате, значительно более мягком и менее контрастном, чем современный климат Колымской низменности. П.И.Дорофеев допускает одновозрастность бегуновской флоры с хапчан-тиммердэхской, однако последняя выглядит много богаче, и безусловно прав А.В.Шер, ограничивающий возраст бегуновской свиты ранним плиоценом.

Флора слоев кутуях значительно беднее. Здесь полностью отсутствуют остатки древесных растений, практически нет миоценовых реликтов (за исключением единичных семян Ер1ргешпиш сгазБиш). В то же время присутствие названного вида, а также обилие и разнообразие рдестов (не менее 8 видов!) и нимфейных заставляют предполагать, что климат еще был значительно более мягким по сравнению с современным. А.В.Шер считает, что в эпоху формирования слоев кутуях в низовьях Колымы была распространена многолетняя мерзлота, на что указывает система псевдоморфоз по ледяным жилам, а климатические условия соответствовали современной лесотундре или даже тундре. Следует заметить, что если рдесты, кувшинка и кубышка еще могут существовать в озерах и реках в районах распространения многолетней мерзлоты, то существование в тундре Ерфгетпшп сгазБит, ближайшие родственники которого распространены ныне на Малайском архипелаге, на Филиппинах и в Индии, представляется сомнительным, и, если формирование ледяных жил действительно синхронно слоям кутуях, то семена Ерфгетпшп следует считать переотложенными.

В заключение необходимо отметить описанную П.И.Дорофеевым еще в 50-х годах позднеплиоценовую (?) флору р. Курейки (Дорофеев и Межвилк,

1956), флору практически уже четвертичную, лесотундровую по составу, с участием не только ольховника и карликовой березки, но и стелющихся полярных ив (два вида), дриады и вересковых. Флора выявлена очень слабо, новые сборы с этой территории неизвестны, однако позднеплиоценовый (эоплейстоцено-вый?) возраст семенного комплекса берегов р. Курейка, учитывая общую направленность развития флор неогена Северной Азии, представляется вполне вероятным.

Завершая рассмотрение истории третичных флор Северо-Востока России, отметим, что здесь так же, как и в Западной Сибири, может быть выделено три крупных этапа:

• эоценовь(й предтургайский;

• тургайский, начавшийся, по-видимому, близ рубежа эоцена с олиго-ценом и завершившийся в конце миоцена (позднее, чем в Западной Сибири);

• своеобразный переходный послетургайский этап, охватывающий конец миоцена и почти весь плиоцен и резко отличающийся по характеру флоры и растительности от послетургайского этапа Западной Сибири.

В самом конце плиоцена или в эоплейстоцене флора СВР вступила в современный этап (рис.8).

Разумеется, даже на наилучше изученном тургайском этапе история развития флоры и растительности СВР восстанавливается далеко не полностью, изобилует неясностями и откровенными хиатусами, - как вследствие неполноты геологической летописи, так и, главным образом, в результате все еще слабой изученности региона.

Семенные комплексы тургайского этапа СВР в общем близки к аналогичным комплексам Западной Сибири и так же характеризуют мезофильные лесные ландшафты с участием таксодиевых и широколиственных деревьев и кустарников. Есть, конечно, у миоценовой тургайской флоры Северо-Востока и свои провинциальные особенности - в частности, обилие и значительно большее разнообразие хвойных, в том числе представителей семейства Pinaceae (только во флоре Мамонтовой Горы установлено 6 родов и по меньшей мерс 13 видов Pinaceae, 3-4 вида таксодиевых и можжевельник - представитель семейства кипарисовых); значительно богаче представлено семейство восковниковых (плодики Myrica в неогене Западной Сибири очень редки, а Comptonia гораздо менее разнообразна); своими особыми видами в тургайских флорах СВР представлены роды Morus, Juglans, Pterocarya, Liriodendron, Padus, Rubus, Aralia, Weigela, а также многие травянистые растения семейств Sparganiaceae, Potamo-getonaceae, Alismataceae, Cyperaceae, Araceae, Urticaceae, Ranunculaceae и т.п. Ha протяжении миоцена прослеживается постепенное обеднение тургайской флоры Северо-Востока. Возможно, дальнейшие исследования позволят выделить чет-

кие ступени, уровни этого обеднения; в настоящее время как будто намечаются (снизу вверх) оголорский (среднекавинский), мамонтовогорский, хапчанский (хапчан-тиммердэхский) и янский уровни. По-видимому, последнними флорами, которые могут квалифицироваться в качестве резко обедненных тургайских, являются янская и нагаевская флоры — в них еще встречаются таксодиевые (Metasequoia, С1ур1оз1гоЬиз), широколиственные (лапина и др.), экзотические виды берез и некоторых кустарников (Мупса, ЯиЬиБ, АгаПа, 8\¥1с1а), хотя уже отсутствуют Тахо(1шт, Ер1ргетпит сгШаШт и т.п. Вероятно, в это время (конец миоцена) уже начал образовываться сибирский разрыв в подзоне широколиственных лесов, который окончательно оформился в течение плиоцена.

Осиновская и последующие флоры характеризуют уже не тургайскую, но переходную бореальную флору, которая, однако, резко отличается от лесостепной и степной послетургайской флоры Западной Сибири и отражает существование хвойных, главным образом лиственничных, но местами и темнохвой-ных лесов, на Крайнем Северо-Востоке уже таежного типа (бегуновская флора, флоры побережья Восточно-Сибирского моря близ устья р. Неккеивеем), хотя и содержащих относительно термофильные элементы типа вейгелы и аралии. Климатические условия постепенно ухудшались, возрастала континентальность климата, и к концу плиоцена (флора слоев кутуях, верхнетнеквеемская флора) на большей части территории СВР установилась уже близкая к современной или почти современная резко континентальная обстановка; несомненно, в это время уже существовал устойчивый зимний антициклон над северо-востоком Азиатского континента.

Заключение

В работе подведены итоги многолетнего изучения ископаемых семенных флор Западно-Сибирской плиты и Северо-Востока России с целью разработки детальной стратиграфии палеогеновых и неогеновых отложений на палеокарпо-логической основе и межрегиональной корреляции разнофациальных осадочных образований на этой огромной территории. Наиболее важный результат этой работы - построение схемы региональной стратиграфии палеогена и неогена Западной Сибири, включающей 19 своеобразных палеокарпологических лон - флористических уровней (или «слоев с ...»). Схема разработана на опорных разрезах с учетом всей имеющейся геологической, палеонтологической (палинология и другие палеоботанические методы, макро- и микрофауна, к сожалению, весьма редкие в континентальных отложениях), геофизической (в частности, магнитостратиграфической) и т.п. информации„Предлагаемые автором дробные подразделения региональной шкалы - флористические уровни по своему содержанию являются биостратиграфическими зонами и могут служить

автономным биостратиграфическим стандартом для определения геологического возраста стратиграфических подразделений и для межрегиональных корреляций одновозрастных отложений различных районов Северной АзиЦ.

Выполнение биостратиграфических построений потребовало решения ряда общих и частных задач. Так, ревизия и анализ всего коллекционного фонда палеокарпологической лаборатории «Новосибирскгеологии», а также монографическая обработка наиболее характерных таксонов ископаемых диаспоридиев позволили детально изучить таксономический состав палеогеновых и неогеновых флор Северной Азии, который насчитывает в сумме до 2000 видов, и существенно уточнить и упорядочить таксономию и номенклатуру ископаемых семян и плодов. Анализ стратиграфического и географического распространения видов в масштабах субконтинента дал возможность более объективно представить эволюцию, преобразования и смены флор в палеогене и неогене. Это послужило надежной базой для установления историко-геологической последовательности эталонных карпофлор палеогена и неогена - основы выделения па-леокарпологических биостратиграфических зон и региональных стратонов в ранге флористических уровней. Детальное изучение всего комплекса ископаемых флор показало, что единственным критерием при выделении биостратиграфических зон на палеокарпологической основе могут служить лишь эволюционные изменения в составе ископаемых семенных комплексов в целом, и выделяемые автором флористические уровни могут рассматриваться как слои, заключенные между относительно изохронными границами исчезновения характерного таксона подстилающего флористического уровня и характерного таксона рассматриваемого уровня (Стратиграфический кодекс, 1992, называет подобные слои интервал-зонами - ст. VII, 4).

Анализ последовательных эволюционных преобразований флоры палеогена и неогена Западной Сибири, безусловно связанных с изменениями климата и вообще физико-географической обстановки, позволил проследить этапность развития флоры палеогена и неогена. Установлено, что в истории развития третичной флоры Северной Азии может быть выделено три крупных этапа: эоце-новый предтургайский, характеризующийся распространением близких к субтропическим широколиственно-хвойных лесов с участием вечнозеленых деревьев и кустарников; начавшийся в раннем олигоцене и завершившийся в позднем миоцене тургайский этап господства мезофильной умеренно теплолюбивой лесной флоры; позднемиоценово-плиоценовый послетургайский этап, когда под влиянием прогрессирующего похолодания и нарастающей контрастности климата флора последовательно лишалась большинства термофильных экзотов и растительность постепенно приближалась к современному облику. Современный флористический этап начинается с эоплейстоцена, когда в составе

флоры каждого конкретного района удерживались лишь немногие главным образом локальные экзоты и единичные реликты послетургайского этапа и когда практически уже сформировались современные климаты и современная растительность Северной Азии.

Таким образом, в результате проведенных работ можно считать доказанными следующие положения:

Таксономический состав палеогеновых и неогеновых флор Западной Сибири и Северо-Востока России наиболее полно может быть выявлен именно палеокарпологическим методом. На базе колоссального фактического материала в палеогене и неогене Северной Азии установлено около 2000 видов ископаемых растений.

Схемы стратиграфии палеогена и неогена Западной Сибири могут быть существенно детализированы и уточнены на папеокарпологической основе. Флористические уровни как дробные подразделения региональной стратиграфической шкалы кайнозоя уже используются в практике геологоразведочных работ на территории Западно-Сибирской равнины; палеокарпологические исследования открывают путь к выделению аналогичных стратонов в ряде регионов Северо-Востока России.

Палеокарпологические исследования позволяют детально проследить историю развития флоры и растительности Западной Сибири и Северо-Востока России на протяжении позднего палеогена и неогена и наметить не только рубежи смены крупных флористических этапов, но и дробные стадии эволюции флоры и растительности (типы флор и флористические уровни).

ОСНОВНЫЕ РАБОТЫ АВТОРА, ОПУБЛИКОВАННЫЕ ПО ТЕМЕ ДИССЕРТАЦИИ Работы монографического плана:

1. Никитин В. П. Палеокарпологический метод. Томск: Томский ун-т. 1969.81 с.

2. Миоцен Мамонтовой Горы (стратиграфия и ископаемая флора). Раздел 3, гл. 9, 10, 11 - «Флора Мамонтовой Горы по семенам и плодам», с. 131104- пятпрп Я гп 17 _ «Синтез палеоботанических данных», с. 234-240. // М.:

¿. история развития растительности внеледниковой зоны ЗападноСибирской низменности в позднеплиоценовое и четвертичное время. Раздел «Четвертичные флоры Западной Сибири (семена и плоды)» (с.245-311). // М.: Наука. 1970. 360 с.

Другие работы:

4. Никитин В. П. Первая находка верхнеплиоценовой семенной флоры в Западной Сибири. II Решения и труды Межведомственного совещания по доработке и уточнению унифицированных и корреляционных стратиграфических схем Западно-Сибирской низменности. Л-д: Гостоптехиздат. 1961. С. 315320.

5. Никитин В. П. Некоторые новые виды рода Рмап^еШп Ь. // Новые данные по палеонтологии и стратиграфии Западной Сибири (Мат. по геол. Западной Сибири, вып. 63). Томск: Томский ун-т. 1962. С.208-215.

6. Ннкнтин В. П. К вопросу о климате и растительности Сибири в эпоху гиппариона. //" Доклады палеоботанической конференции. Томск: Томский ун-т. 1962. С. 78-86.

7. Никитин В. П. Новые данные к третичной флоре с. Вороново на р. Оби. // Мат. по геол. и полезным ископаемым Западной Сибири. Томск: Томский ун-т. 1964. с.127-131.

8. Ннкнтин В. П. Вероятные аналоги бещеульской свиты на территории Новосибирской области. // Новые данные по геологии и полезным ископаемым Новосибирской области. Новосибирск: НТО-Горное. 1965. С. 27-29.

9. Никитин В. П. О стратиграфическом положении третичной флоры Компасский Бор на р. Тым. // Некоторые вопросы геологии Западной Сибири (Уч. зап. Томского гос. ун-та. № 63). Томск: Томский ун-т. 1967. С. 78-93.

10. Никитин В. П. Семенные флоры неогена южной части ЗападноСибирской низменности. // Автореферат дисс. ... канд. г.-м. наук. Новосибирск. 1967. 28 с.

11. Никитин В. П. Палеокарпология. // Обзор «Сибирская палеоботаника за 50 лег (1917-1967)». Труды СНИИГГиМС, № 55. Новосибирск: 1967. С. 20-22.

12. Никитин В. П. Семенные флоры неогена Западной Сибири. // Материалы по геологии и полезным ископаемым Новосибирской области. Новосибирск: НТО-Горное. 1968. С. 59-63

13. Никитин В. П. К вопросу о палеогеографии позднего палеогена и неогена Западной Сибири по данным палеокарпологии. // Кайнозой Западной Сибири. Новосибирск: Наука. 1968. С. 40-47.

14. Мартынов В. А., Никитин В. П. К стратиграфии неогеновых отложений южной части Западно-Сибирской низменности. // Геология и геофизика. 1968. № 12. С.3-15.

15. Баранова Ю. П., Кулькова И. А., Никитин В. П., Фрадкина А. Ф., Ш варева Н. Я. Климат и растительность Центральной и Северной Якутии в

неогене. // Тезисы докладов на IV научном совещании географов Сибири и Дальнего Востока. Новосибирск: СО АН СССР. 1969. С. 11-16.

16. Никитин В. П. Краткий очерк неогеновых семенных флор Западной Сибири. // Решения и труды Межведомственного совещания по доработке и уточнению унифицированной и корреляционной стратиграфических схем Западно-Сибирской низменности. Тюмень: ЗапСибНИГНИ. Ч. 2. 1970. С. 244-258.

17. Балуева Г. А., Борзенко Б. И., Кондинская Л. И., Мартынов В. А., Никитин В. П. и др. Стратиграфия палеогеновых отложений южной и центральной частей Западно-Сибирской низменности. // Решения и труды Межведомственного совещания по доработке и уточнению унифицированной и корреляционной стратиграфических схем Западно-Сибирской низменности. Тюмень: ЗапСибНИГНИ. Ч. 2. 1970. С. 93-102.

18. Большаков Э. И., Васильев И. П., Мартынов В. А., Меркулова К. И., Никитин В. П. Характеристика стратотипических разрезов верхнеолиго-ценовых и нижнемиоценовых отложений Каменско-Барнаульского Приобья. // Решения и труды Межведомственного совещания по доработке и уточнению унифицированной и корреляционной стратиграфических схем ЗападноСибирской низменности. Тюмень: ЗапСибНИГНИ. Ч. 2.1970. С. 102-109.

19. Баранова Ю. П., Кулькова И. А., Никитин В. П., Шварева Н. Я. Новые данные о миоценовых отложениях Мамонтовой Горы на Алдане. // Докл. АН СССР. 1970. Т. 193. № 5. С. 1119-1122.

20. Горбунов М. Г., Гурари Ф. Г., Никитин В. П. и др. Новые данные к стратиграфии третичных отложений Западно-Сибирской низменности. // Изв. АН СССР. сер. геол. 1970. № 2. С. 141-145.

21. Балуева Г. А., Никитин В. П. О возрасте вагановской флоры. // Геология и полезные ископаемые Сибири. Т. 1. Томск: Томский ун-т. 1974. С. 24-25.

22. Баранова Ю. П., Ильинская И. А., Никитин В. П., Фрадкина А. Ф. Путеводитель палеоботанической экскурсии на Мамонтову Гору. // Ленинград. XII Международный ботанический конгресс. 1975. 16 с.

23. Никитин В. П. Флоры и растительность Западной Сибири в позднем палеогене и неогене. // Палеоген и неоген Сибири. Новосибирск: Наука. 1978. С. 68-73.

24. Никитин В. П. Неогеновые флоры Северо-Востока СССР (по материалам палеокарпологических исследований). // Континентальные третичные толщи Северо-Востока Азии. Новосибирск: Наука 1979. С. 130-149.

25. Никитин В. П. Палеокарпологические данные к стратиграфии неогена Кавинско-Тауйской впадины (Северное Приохотье). // Там же. 1979. С. 109120.

26. Никитин В. П. Некоторые новые виды растений в неогеновых флорах Северо-Востока СССР. //Там же. 1979. С. 125-130.

27. Никитин В. П. Неогеновые флоры Северной Азии. // XIV Тихоокеанский научный конгресс, секция В.Ш, подсекция «Кайнозой», тезисы докладов. М.: ВИНИТИ, 1979. С. 88-89.

28. Баранова Ю. П., Гриненко О. В., Ильинская И. А., Никитин В. П. Неогеновые и плейстоценовые отложения Центральной Якутии. // Якутск: изд. ЯФ СО АН СССР. 1979. 74 с.

29. Никитин В. П. О так называемых флорах косаринского комплекса. // Геология и геофизика. 1980. № 9. С. 149-151.

30. Никитин В. П., Пономарева Е. А. Палеокарпологический метод и его применение в археологии. // Новые методы в археологии. Томск: Томский ун-т. 1980. С. 39-46.

31. Никитин В. П. Остатки растений из кишечника мамонтенка. // Магаданский мамонтенок. Л-д.: Наука. 1981. С. 242-246.

32. Мартынов В. А., Казьмина Т. А., Никитин В. П. Неоген-четвертичная граница на юге Западной Сибири. // XI Конгресс ИНКВА (Москва, август 1982 г.). Тезисы докладов. Т. 3. С. 213-214.

33. Балуева Г. А., Никитин В. П. Сорок лет палеокарпологической службы в Новосибирске. // Палеокарпологические исследования кайнозоя. Минск: Наука и техника. 1982. С. 93-103.

34. Никитин В. П. Миоценовые флоры Западной Сибири (по материалам палеокарпологических исследований). // Среда и жизнь на рубежах эпох кайнозоя в Сибири и на Дальнем Востоке. Новосибирск: Наука. 1984. С. 146151.

35. Мартынов В. А., Никитин В. П. Применение дробных стратонов для целей крупномасштабного картирования. И Геологическое строение и минерально-сырьевые ресурсы Новосибирской и Омской областей. Новосибирск: НТО-Горное. 1984. С.34-36.

36. Мартынов В. А., Волкова В. С., Гнибиденко 3. Н., Никитин В. П. и др. Варианты неоген-четвертичной границы на юге Западной Сибири. // Среда и жизнь на рубежах эпох кайнозоя в Сибири и на Дальнем Востоке. Новосибирск: Наука. 1984. С. 180-184.

37. Никитин В. П. Палеокарпология и стратиграфия континентального палеогена и неогена Западной Сибири. // Теоретические и прикладные аспекты современной палеонтологии. Тезисы докладов XXIII сессии ВПО. Л-д. 1987. С.48-49.

38. Мартынов В. А., Волкова В. С., Гнибиденко 3. Н., Никитин В. П.

и др. Поиски неоген-четвертичной границы на юге Западной Сибири. // Граница

между неогеновой и четвертичной системами в СССР. М.: Наука. 1987. С. 137146.

39. Никитин В. П. Флористические уровни неогена Западной Сибири. // Геология и полезные ископаемые юга Западной Сибири. Новосибирск: Наука. 1988. С. 155-166.

40. Никитин В. П. О возрасте ледникового отторженца у с. Семейка на Иртыше. // Там же. 1988. С. 166-168.

41. Мартынов В. Д., Панова JI. Л., Никитин В. П. Кардинальная перестройка природы Западной Сибири на рубеже эоцена и олигоцена. // Геология и полезные ископаемые юга Западной Сибири. Новосибирск: Наука. 1988. С. 147-155.

42. Никитин В. П. Олигоценовые флоры Западной Сибири. // Кайнозой Сибири и Северо-Востока СССР. Новосибирск: Наука. 1989. с.26-31.

43. Баранова 10. П., Бискэ С. Ф., Никитин В. П. Впадины Охотского побережья. Пенжинская Губа (северное побережье). // Палеоген и неоген Северо-Востока СССР. Якустск: ЯНЦ СО АН СССР. 1989. С. 138-148.

44. Никитин В. П. Неогеновая флора Шестаковки (Пенжинская Губа). // Геология и геофизика 1991. № 4. С. 98-105.

45. Гнибиденко 3. Н., Мартынов В. А., Донченко В. В., Никитин В. П. и др. Опорный разрез и магнитостратиграфия неогена Омского Прииртышья. //Геология и геофизика. 1991. № 1. С. 71-78.

46. Крутоус В. И., Никитин В. П., Арбузова О. Н. и др. Неоген верховьев рек Колымы и Неры. // Колыма. 1992. № 12. С. 16-20.

47. Мартынов В. А., Гнибиденко 3. Н., Никитин В. П. Нижний миоцен Тарского Прииртышья: стратиграфия, палеоботаника, палеомагнетизм. // Стратиграфия. Геологическая корреляция. 1997. Т. 5. № 4. С. 46-54.

48. Мартынов В. А., Гнибиденко 3. Н., Никитин В. П. Бещеульский горизонт миоцена Западной Сибири: стратиграфия, палеоботаника, палеомагнетизм. //Стратиграфия. Геологическая корреляция. 1999. Т. 7. № 12. С. 35-50.

49. Гнибиденко 3. Н., Мартынов В. А., Никитин В. П., Семаков Н. Н. Магнитостратиграфия и палеоботаническая характеристика миоценовых отложений бещеульского горизонта Западной Сибири. // Геология и геофизика. 1999. № 10. С. 17-34.

Содержание диссертации, доктора геолого-минералогических наук, Никитин, Вадим Петрович

Актуальность темы. Хозяйственное освоение восточных районов страны требует углубленного изучения приповерхностных геологических образований, в частности, отложений палеогена и неогена, с которыми связаны различного рода полезные ископаемые. Выполняемая Министерством природных ресурсов Государственная программа по геологическому доизучению площадей с целью подготовки обновленных геологических карт среднего и крупного масштабов крайне нуждается в разработке стратиграфических схем соответствующей детальности; для континентальных третичных отложений Северной Азии, где местонахождения ортофауны (остатки млекопитающих) очень редки, ведущая биостратиграфическая роль принадлежит палеоботанике, в частности, па-леокарпологии, основной объект которой - ископаемые диаспоридии (семена, плоды и другие остатки генеративной сферы). Обладая целым рядом преимуществ по сравнению со смежными методами (1), палеокарпология сочетает сильные стороны палеопалинологии и «ихнофитологии» - метода изучения листовых отпечатков. Весьма частая встречаемость ископаемых диаспоридиев при хорошей выразительности и устойчивости их морфологических особенностей, гарантирующих точность видовой диагностики; возможность контролировать морфологические определения анатомическими и гистологическими исследованиями; богатый видовой состав комплексов («ископаемых флор»), где хорошо представлены как древесные, так и травянистые растения; возможность с почти абсолютной точностью отличать синхронные осадку диаспоридии от переотложенных - вот основные достоинства палеокарпологии.

Наиболее богатые палеокарпологические данные имеются в настоящее время по кайнозою Западно-Сибирской плиты (ЗСП); они послужили основой разработанной в последние годы детальной региональной стратиграфической схемы, рекомендованной к внедрению при производстве геологической съемки. Значительно слабее изучены третичные отложения Северо-Востока России (СВР). Континентальные кайнозойские отложения на этой огромной территории | разбросаны в отдельных географически разобщенных участках, зачастую прижженных к трудно доступным молодым межгорным и окраинным впадинам, и ■ "Тбразуют таких протяженных, выдержанных горизонтов, какие характерны,

- «фимер, для олигоцена и миоцена ЗСП. И только с 60-х годов, благодаря вне-иию в стратиграфические работы комплексного использования палеобота-| Деских методов, удалось в первом приближении наметить основные этапы о :1 ичной истории флоры и растительности региона.

Ч с Цели и задачи исследования. До последнего времени изучались пре-—■—г ¡«ственно отдельные семенные флоры третичных отложений Западной

Сибири вне их взаимосвязи и имелись лишь отрывочные сведения по другим регионам Северной Азии. Между тем изучение комплексов ископаемых диаспо-ридиев дает представление о составе и основных этапах развития кайнозойских флор на территории Северной Азии, что безусловно важно как для стратиграфии, так и для познания эволюции растительного мира Земли. Основной целью настоящей работы являлось широкое внедрение папеокарпологических исследований в практику геологоразведочных работ разного профиля и разработка детальной биостратиграфической основы стратиграфических схем палеогена и неогена ЗСП. Это потребовало решения следующих задач:

• Ревизия и монографическое изучение стратиграфически важных родов и видов ископаемых растений кайнозоя Северной Азии.

• Палеокарпологическая характеристика палеогеновых и неогеновых отложений Западной Сибири и определение историко-геологической последовательности эталонных флор на базе изучения опорных разрезов.

• Выявление геологической последовательности характерных семенных комплексов континентальных отложений палеогена и неогена ЗСП и СВР.

• Установление этапности в развитии третичной флоры Северной Азии путем анализа общего хода климатических изменений и перестроек флоры в палеогене и неогене.

• Биостратиграфический анализ и отработка критериев выделения в палеогене и неогене провинциальных биостратиграфических зон (интервал-зон) на палеокарпологической основе со своими стратотипами (Стратиграфический кодекс, 1992, ст. VII, 3,4,6,8).

• Палеофлористическая корреляция флороносных отложений различных районов Западной Сибири и СВР.

Фактический материал и методы исследования. В основу работы положены материалы богатейшего в России коллекционного фонда палеокарпологической лаборатории ОАО «Новосибирскгеология», основы которого заложены еще в 20-е годы первым отечественным палеокарпологом П.А.Никитиным (1890-1950); начиная с 1945 г. автор принимал непосредственное участие в его формировании. Фонд составлен из коллекций, полученных по сборам корифеев отечественной стратиграфии (Р.С.Ильина, П.А.Православлева, В.А.Николаева, С.А.Архипова и др.), доставленных различными полевыми партиями и отдельными исследователями (В.А.Мартыновым, И.Г.Зальцманом, М.П.Нагорским, В.А.Хахловым, В.А.Казариновым, М.Г.Горбуновым, Ю.П.Барановой и мн. др.), а также непосредственно собранных новосибирскими палеокарпологами -П.А.Никитиным (ряд обнажений на Оби, Томи, Иртыше), Г.А.Балуевой (эрма-новская свита западной Камчатки) и автором этих строк, который лично описал и детально опробовал керн многих десятков буровых скважин, разрезы многочисленных обнажений по Оби, Иртышу, Томи, Оми, Васюгану, Тыму, Таре, рекам Омь, Томь, Вах, Ишим, Уй, Шиш, Демьянка и др. - в Западной Сибири, а также ряд интереснейших разрезов в Якутии, центральном и северном Приохо-тье, на Чукотке и Камчатке. Общее количество палеокарпологических коллекций из палеогена и неогена в коллекционном фонде «Новосибирскгеологии» превышает 3500, количество таксонов в отдельных коллекциях достигает 150200, количество единиц хранения (ископаемых семян и плодов) измеряется восьми-девятизначной цифрой. В период 1995-1998 гг. по заданию Комитета природных ресурсов по Новосибирской области автором составлен научный каталог 1041 наиболее интересных палеогеновых и неогеновых коллекций с территории Новосибирской и Омской областей. В ходе работы над диссертацией использован материал приблизительно по 2 тыс. коллекций более чем из 500 местонахождений (рис. 1), причем практически каждая из них была подвергнута выборочной ревизии (устранены недостоверные и уточнены малодостоверные определения, таксономия и номенклатура растений приведена в соответствие с современными требованиями Международного кодекса ботанической номенклатуры, выверено авторство отдельных таксонов и т.д.), после чего составлялся уточненный список ее состава. Одновременно заново пересмотрены датировки всех коллекций, использованных в работе, на основе современных представлений автора, выработанных с учетом новейшей геологической, палеонтологической (палинология и другие палеоботанические методы, макро- и микрофауна), геофизической (в частности, магнитостратиграфической) и т.п. информации. После завершения работы палеокарпологическая коллекция ОАО «Новосибир-скгеология» по просьбе Ботанического института РАН им. B.JI. Комарова и с согласия Министра природных ресурсов Российской Федерации В.П. Орлова была передана в старейшее в стране и авторитетнейшее хранилище ископаемых растений - Отдел палеоботаники БИН (г. Санкт-Петербург), где гарантируются надлежащие условия ее постоянного хранения и дальнейшей научной обработки.

Защищаемые положения.

1. Таксономический состав позднеэоценовых, олигоценовых, миоценовых и плиоценовых флор Западной Сибири и Северо-Востока России наиболее полно может быть выявлен именно палеокарпологическим методом. Соискателем на базе колоссального фактического материала установлено в палеогене и неогене Северной Азии около 2000 таксонов (монографически обработано более 250 наиболее характерных видов).

2. Схемы стратиграфии палеогена и неогена Западной Сибири могут быть существенно детализированы и уточнены на палеокарпологической основе. Соискателем разработана оригинальная концепция флористических уровней как дробных подразделений региональной стратиграфической шкалы кайнозоя, используемых в практике геологоразведочных работ на территории ЗападноСибирской равнины; исследования диссертанта в ряде регионов Северо-Востока России открывают путь к выделению аналогичных стратонов и на этой колоссальной и все еще слабо изученной территории.

3. Палеокарпологические исследования соискателя позволяют детально проследить историю развития флоры и растительности Западной Сибири и Северо-Востока России на протяжении позднего палеогена и неогена и наметить рубежи смены не только крупных флористических этапов, но и дробных стадий эволюции флоры и растительности (типов флор и флористических уровней).

Научная новизна. Личный вклад. Автором впервые проведено детальное изучение и широкое обобщение всех палеокарпологических материалов по огромной территории от Урала до Тихого океана. При этом:

1. Вьивлено и исследовано значительное число (свыше 1000) новых ископаемых карпофлор, пересмотрены возраст и стратиграфическое положение многих описанных ранее третичных флор Сибири и СВР. Ревизия и анализ палеокарпологических коллекций позволили детально изучить таксономический состав палеогеновых и неогеновых флор Северной Азии, который в сумме насчитывает сейчас около 2000 видов.

2. Монографически описано более 150 и действительно обнародовано 55 новых таксонов ископаемых растений (всего монографически обработано более 250 видов).

3. Историко-геологическая последовательность комплексов ископаемых диаспоридиев, установленных в палеогене и неогене Западной Сибири, использована как основа для биостратиграфического расчленения кайнозойских отложений. В позднем палеогене и неогене ЗСП выделено 19 самостоятельных флористических уровней, по своему содержанию являющихся провинциальными биостратиграфическими зонами (интервал-зонами) и по рангу отвечающих ло-нам региональной шкалы (Стратиграфический кодекс, 1992, ст. IV, 6 и ст. VII, 4, 6). Флористические уровни могут служить автономным биостратиграфическим стандартом для определения геологического возраста стратиграфических подразделений и для межрегиональных корреляций одновозрастных отложений различных районов Северной Азии. В результате работ автора Западная Сибирь стала первым в стране регионом, где на палеоботанической (палеокарпологиче-ской) основе разработана детальная региональная схема стратиграфии верхнего палеогена и неогена, отвечающая современным требованиям геологической съемки.

4. Восстановлена история развития флоры, растительности и вообще физико-географической обстановки позднего палеогена и неогена Северной Азии.

Выделено и скоррелировано три крупных этапа: эоценовый предтургайский, олигоцен-миоценовый тургайский и позднемиоценово-плиоценовый послетур-гайский. Современный флористический этап на этой территории начался в эоп-лейстоцене (Западная Сибирь) или в конце плиоцена (СВР).

Практическая значимость. Палеокарпологические данные автора используются при геологическом картировании различного масштаба, при геологопоисковых и геологоразведочных работах на различные виды полезных ископаемых в практике работ ряда региональных геологических предприятий на территории Тюменской, Омской, Новосибирской, Томской областей, Алтайского края, Якутии, Хабаровского края, Магаданской, Камчатской областей и других регионов. Материалы автора использованы при составлении унифицированных и корреляционных стратиграфических схем палеогена и неогена ЗСП и при выделении региональных горизонтов неогена на СВР. Опубликованные автором методическое руководство и работы монографического характера используются в практике палеокарпологических лабораторий научных и производственных учреждений и служат учебными пособиями для начинающих специалистов.

Апробация и внедрение работ автора по теме диссертации заключаются в том, что они использованы в многочисленных (много более 100) листах Государственной геологической карты масштаба 1:200 ООО (Госгеолкарта-200) и опубликованы автором в книгах, коллективных монографиях и статьях общим объемом более 60 печатных листов. Основные положения диссертации были доложены на Межведомственных стратиграфических совещаниях (Ленинград, 1960; Тюмень, 1967 и 1976) и пленумах СибРМСК; на Всесоюзных совещаниях по изучению четвертичного периода в Москве (1956) и Новосибирске (1964); на Международном симпозиуме по палеогеографии и перигляциальным явлениям плейстоцена (Якутск, 1969); на совещании Национальной рабочей группы проекта МПГК № 41 при ГИН АН СССР (Москва, 1979); на XIV Тихоокеанском научном конгрессе (Якутск-Хабаровск, 1979); на XI Конгрессе ШСША (Москва, 1982); на XXIII сессии Всесоюзного палеонтологического общества (Ленинград, 1987), и т.д.

Введение Диссертация по геологии, на тему "Палеокарпология и стратиграфия палеогена и неогена Северной Азии"

Ббльшая или меньшая геологическая древность ископаемых флор может быть определена несколькими путями (1, 2), однако многочисленные попытки сопоставления флороносных горизонтов континентального кайнозоя азиатской России с ярусами общей шкалы в лучшем случае остаются гипотетическими. Действительно, даже в Средиземноморье до сих пор не утихают споры об объемах и границах ярусов палеогена и особенно - неогена, о соотношении морских и континентальных горизонтов, а корреляция кайнозойских отложений Северной Азии и Европы резко затруднена все еще слабой палеонтологической изученностью первых. Отсюда следует неутешительный вывод, что при современном состоянии изученности континентального кайнозоя Сибири и Северо-Востока России проблема уверенной датировки ископаемых флор и, соответственно, флороносных горизонтов, едва ли может быть уверенно разрешена (правда, определенный оптимизм внушают предпринятые в последние годы попытки выйти на общую шкалу путем сочетания палеокарпологических исследований с магнитостратиграфическими - 45, 47-49). Единственным выходом из положения сегодня является, по нашему мнению, применение местных стратиграфических шкал - сопоставление ископаемых флор с определенными, пусть пока не имеющими жесткой привязки к общей шкале, подразделениями региональной стратиграфической схемы, прослеживание по простиранию горизонтов, имеющих четкую палеоботаническую характеристику, выяснение возрастных соотношений между флорами различного типа, выделение и прослеживание дробных флористических единиц (лон). Разрешение же вопроса об истинном положении флор на международной геохронологической шкале приходится во многих случаях предоставить будущему.

Не менее сложен вопрос и с палеоклиматическими показаниями ископаемых флор. Как уже неоднократно подчеркивалось (1, 6, 10, 13 и др.), остатки растений, изучаемые палеоботаниками, могут быть использованы в качестве «термометров геологического прошлого» лишь с большой осторожностью. Дело даже не только в том, что наибольшие шансы перейти в ископаемое состояние имеют остатки растений из азональных в большей или меньшей степени сообществ (озер, болот, речных долин), тогда как типизирующие климат плакорные ассоциации сравнительно редко посылают своих представителей в тафоценозы. Главная (и часто недоучитываемая) трудность состоит в том, что в геологическом прошлом растения, морфологически близкие к современным или даже неотличимые от них, могли обладать существенно иными климатическими требованиями, иной толерантностью. Действительно, современный ареал каждого растения представляет собою функцию многих переменных. Помимо непосредственного влияния перестроек климата, орографии, возникновения или исчезновения естественных препятствий на путях возможных миграций, здесь сказываются и адаптационные изменения самих растений, их эволюция, и меняющиеся соотношения растений внутри фитоценозов, и воздействие животного мира, и т.д. Представляется очевидным, что современная приуроченность растений к определенной климатической зоне есть результат высокой специализации видов как следствие их длительной эволюции в обстановке прогрессирующей дифференциации климатов. Сказанное не должно, однако, порождать негативизма, и, хотя современный ареал каждого растения не дает достаточной информации о климатической требовательности его вымершего аналога, справедливо высказанное более полувека назад утверждение, что «вполне правильно употреблять группировки ископаемых растений как показатели климата в общих чертах» (Сьюорд, 1936; подчеркнуто мною. - В. Н.).

II. Западная Сибирь

Вопросы стратиграфии

На состоявшихся в Москве весной 1999 г. пленумах палеогеновой и неогеновой комиссий МСК от имени группы разработчиков стратиграфических схем (В.А.Мартынов и В.П.Никитин) было доложено о современном состоянии изученности стратиграфии палеогена и неогена Западной Сибири. Было подчеркнуто, что для морского палеогена здесь стало возможным применить зональное расчленение, опираясь на комплексы микрофауны и микрофитофосси-лии (фораминиферы, радиолярии, диатомовые водоросли, силикофлагелляты, диноцисты, споры и пыльца), причем за основу принят принцип со-нахождения комплексов различных групп ископаемых. Таким образом региональная шкала горизонтов и зон увязана с общей ярусной и зональными шкалами. Эта увязка привела к уточнению объемов ранее выделенных талицкой, серовской (нижне-люлинворской), ирбитской (верхнелюлинворской) и тавдинской свит и, соответственно, опирающихся на эти свиты региональных горизонтов. Перемещенный в палеоген датский ярус (зона Brotzenella praeacuta) представлен верхними слоями ганькинской свиты.

Кардинальным рубежом в осадконакоплении на территории Западной Сибири является рубеж на уровне границы между эоценом и олигоценом, ознаменовавшийся сменой талассократического режима на теократический, коренной перестройкой биоты и началом формирования существенно гумидной серо-цветной серии осадков (аллювиальных, озерных, в том числе крупнобассейновых, и болотных-буроугольных). Стратиграфическое расчленение этой серии базируется почти исключительно на данных палеоботаники (семенные комплексы, палинофлоры, редко встречающиеся отпечатки листьев). Эти данные фиксируют исчезновение субтропической полтавской и экспансию умеренной тур-гайской флоры в конце эоцена, расцвет последней в позднем рюпеле и хатте и постепенное угасание в первой половине миоцена. Зональными единицами региональной шкалы для этой серии являются флористические уровни и палино-зоны. Временной диапазон гумидной серии охватывает весь олигоцен (атлым-ский, новомихайловский и журавский, или туртасский, горизонты) и большую часть миоцена (абросимовский и бещеульский горизонты). Привязка названных горизонтов к ярусам общей шкалы пока еще носит условный характер, хотя применение палеомагнитного метода позволяет использовать магнитострати-графическую шкалу, согласованную с общей ярусной.

Следующая в региональном разрезе серия осадков (поздний миоцен-плиоцен) носит семиаридный характер. Нижний горизонт этой серии, таволжан-ский, представлен преимущественно пачками некарбонатных озерных глин с известковистыми конкрециями, а в южных районах - и с гипсом, с подчиненными песчано-алевритовыми слоями. Горизонт охарактеризован своеобразными семенными комплексами и обедненными спорово-пыльцевыми спектрами, свидетельствующими об окончательной деградации в Западной Сибири тургайской флоры и растительности. Находки элементов анхитериевой фауны единичны. Горизонт помещается на уровне верхнего сармата и мэотиса.

Верхняя часть упомянутой серии, павлодарский горизонт sensu lato, представлен аллювиальными песками и озерными глинами, для которых характерно обилие карбонатных конкреций и даже прослоев мергеля при некарбо-натности материнской породы. Палеонтологическим репером горизонта являются гусиноперелетские слои, обнажающиеся на Иртыше в г. Павлодаре и содержащие остатки известной гиппарионовой фауны млекопитающих, датируемых поздним миоценом (понт?). Эти слои являются нижней частью павлодарского горизонта и изначально приняты за его стратотип. В Омском Прииртышье обнажены верхние (новостаничные) слои горизонта, также преимущественно глины с карбонатными конкрециями, в которых встречены прослои с моллю

РОССИЙСКИ ГОСУДАРСТВЕН "БИВЯИОТЕК сками и отмыты косточки мелких млекопитающих, датируемых русцинием (киммерий?). В отдельных песчаных прослоях встречаются скопления растительного детрита, содержащие семенные комплексы степного типа; палинофло-ры обеднены. Привязке стратонов описанной серии осадков к общей ярусной шкале способствуют данные палеомагнитных исследований, выполненных в последние годы по ряду достаточно полных разрезов неогена по буровым скважинам.

Завершается разрез неогена преимущественно аллювиальными отложениями, которые в диапазоне среднего-верхнего плиоцена образуют на юге Западной Сибири латеральный ряд свит (бетекейская, кулундинская, чановская и др.). Комплексы фауны, обнаруженные в разных, далеко отстоящих друг от друга местонахождениях, подтверждают широкий возрастной диапазон серии этих образований (бетекейская, подпуск-лебяжинская и другие фауны). К сожалению, семенные комплексы этих отложений очень слабо изучены.

В связи с острой дискуссионностью положения границы между неогеновой и четвертичной системами на юге Западной Сибири вопросы изучения пограничных слоев остаются чрезвычайно актуальными для последующих исследований.

Третичные флоры Западной Сибири Таксономический состав

В монографии П.И. Дорофеева «Третичные флоры Западной Сибири» (1963) из палеогеновых и неогеновых отложений ЗСП описано 332 ввда ископаемых растений, принадлежащих 129 родам, распределенным в 72 семейства. Проведенные в последние годы ревизия и тщательный анализ фонда палеокар-пологических коллекций «Новосибирскгеологии» позволили существенно расширить этот список и довести количество определенных видов почти до полутора тысяч (1400 видов, определенных по естественной классификации и принадлежащих 324 родам 113 семейств, и до 100 формальных видов - роды Nagor-эйа Р.Мкк., ТгаЬесиШез Р.№кк., БоуеШа Р.№ки., БропШаесагрит Мет., Саг-роНШиз Ь.). Наиболее богато представлены в палеогене и неогене ЗСП семейства АгоНасеае (2 рода и 34 вида), ЗаМшасеае (19 видов), Зра^ашасеае (34 вида), Ро1ато£е(:опасеае (4 рода, 54 вида), Сурегасеае (13 родов, 92 вида), Агасеае (6 родов, 32 вида), ВеЫасеае (8 родов, 70 видов), Шгсасеае (6 родов, 24 вида), 1\гутрЬаеасеае (11 родов, 48 видов), Лозасеае (16 родов, 55 видов), Ьу&гасеае (3 рода, 32 вида), Ьаппасеае (15 родов, 45 видов) и некоторые другие.

Третичная флора Западной Сибири была очень богатой и, несомненно, ее состав значительно (на два порядка) превышал известные нам 1500 видов. Почти половина из установленных здесь 113 семейств не представлены в современной западносибирской флоре, а многие из них отсутствуют вообще в России, включая Дальний Восток и Кавказ. Для большинства вымерших видов установлены предполагаемые современные аналоги (или хотя бы наиболее близкие к ним по морфологии семян или плодов современные виды). Они распространены ныне преимущественно теплоумеренных и субтропических областях Восточной Азии, Северной Америки, меньше - Европы (включая Средиземноморье и Кавказ); есть виды и с совсем уже экзотическими африканскими связями (например, Azolla sibirica, явно родственная A.nilotica Decaisne с Белого Нила). Следует заметить также, что часть ископаемых семян и плодов, определенных (особенно в олигоцене) современными видовыми названиями, например, Butomus umbellatus, Scirpus cyperinus или Rubus idaeus, может принадлежать особым вымершим видам.

Для многих вымерших видов западносибирской третичной флоры современные аналоги еще не определены, что безусловно связано с неполнотой наших сравнительных коллекций и отсутствием зрелых семян некоторых форм в гербариях России (П.И. Дорофеев неоднократно сетовал на это обстоятельство). Есть, однако, и такие виды (и даже роды), современных аналогов которых просто уже не существует: их потомки слишком далеко ушли от них в ходе эволюционных преобразований и утратили всякое сходство с анцестральными формами (Azollites, некоторые Azolla и Salvinia, многие нимфейные, например, Pania или Paranymphaea, некоторые Decodon, Melothronia etc.).

Флористические этапы, типы флор и флористические уровни

Уже давно было подмечено (23), что в истории кайнозойской флоры Западной Сибири может быть выделено четыре крупных этапа:

• Предтургайский этап господства субтропической флоры полтавского, или волынского, по С.Г.Жилину, типа (поздний мел - эоцен), представленный флорами алейского (средний эоцен) и тавдинского (поздний эоцен) типа.

• Тургайский этап - этап распространения умеренно теплолюбивой флоры, включающий фазы становления (начало раннего олигоцена - атлымское время), прогрессирующего развития (вторая половина раннего - большая часть позднего олигоцена, новомихайловское и журавское-«лагерносадское» время) и постепенной деградации богатых мезофильных хвойно-широколиственных лесов (конец позднего олигоцена - ранний миоцен, время формирования отложений абросимовского горизонта). На протяжении этого этапа территория исследований характеризовалась последовательно атлымской, новомихайловской, лагерносадской и тарско-васюганской флорами.

• Послетургайский этап распространения по преимуществу лесостепных, а затем и степных ландшафтов второй полЬвины миоцена и плиоцена Западной Сибири (бещеульское, таволжанское, павлодарское время и одноименные типы флор).

• Современный этап, начавшийся в эоплейстоцене (барнаульская флора).

Таким образом, начиная со среднего эоцена в эволюционной истории флоры и растительности Западной Сибири насчитывается 10 последовательно сменяющих друг друга типов флор, в общих чертах отвечающих геоисторическим этапам - региональным стратиграфическим горизонтам палеогена и неогена и в большинстве случаев одноименных им. В дальнейшем удалось расчленить эти типы флор на целый ряд более дробных единиц (подтипов), границы между которыми (эволюционные рубежи смены флор) и были первоначально названы флористическими уровнями. В результате ревизии практически всего палеокарпологического материала по кайнозою и детального анализа геологической ситуации в районе местонахождения каждой из многих сотен палеокар-пологических коллекций удалось построить своеобразную эволюционную и стратиграфическую лестницу ископаемых флор, отдельные ступени которой (не всегда равновысокие) и характеризуются «подтипами флор» - флористическими уровнями. Многим из этих подтипов соответствуют уже сегодня реально картируемые литостратоны (лагернотомская, каськовская, киреевская, новостаничная свиты), многие, по-видимому, будут картироваться в блжайшем будущем (позд-неновомихайловский и здвинский уровни), и термин «флористический уровень» в понимании биостратиграфической интервал-зоны на палеокарпологической основе закрепился за дробными подразделениями региональной шкалы - палео-карпологическими лонами (34, 35, 37, 39, 42 и др.). Как уже упоминалось, есть все основания надеяться, что флористические уровни могут послужить автономным биостратиграфическим стандартом для датирования литостратонов и для межрегиональных корреляций одновозрастных отложений различных районов Северной Азии.

Современные представления автора о положении флористических этапов, типов флор и флористических уровней на шкале геологического времени показаны на рисунках 2 и 3. Ниже в конспективной форме приводится характеристика флористических уровней.

Предтургайские флоры эоцена

Алейская флора (комплекс Sequoia$perшum - ТгаЬесиШев). Наиболее древние из известных сейчас западносибирских третичных комплексов относятся, по-видимому, к среднему эоцену (ранний палеоген Сибири палеокарпо-логам неизвестен); они встречены в немногих (10-12) пунктах на юго-востоке Западно-Сибирской равнины (Каменско-Барнаульское Приобье и восточная часть Кулундинской впадины) и приурочены к средней части алейской свиты, приблизительно к межрегиональной палинозоне Castanea crenataeformis, Castanopsis pseudocingulum, Platycaryapollenites trisolutionis или к слоям с Castanea crenataeformis, Araliaceopollenites euphorii, Subtriporopollenites constans (Панова, 1998 г.). Тип флоры (и одновременно стратотип флористического уровня) - в интервале 281,0-286,5 м скважины 8 в 20 км северо-западнее г. Павловска Алтайского края (коллекции Суз.65-8-281 и Суз.65-8-286,3). Эта флора, безусловно, нуждается в дальнейшем углубленном исследовании: из общего числа 140-150 таксонов ископаемых растений, остатки которых диагностированы в ее составе, лишь 37 удалось сблизить с современными родами или семействами, систематическое положение остальных остается пока неясным (Trabecules, разного рода Carpolithus и др.); любопытно, что в составе флоры уже отмечено четыре рода, доныне встречающихся в Западной Сибири (Selaginella, Alnus, Nuphar и Rubus), представленные, конечно, видами, чрезвычайно далекими от современных. В целом алейская флора сохраняет некоторые черты позднемело-вых флор: здесь еще встречаются представители древнейшего полностью вымершего рода Azollites P.Nikit. (= Florschuetzia Kempf.), несомненного предка современных Azolla, архаичные голосеменные, в том числе типичный для позднего мела Сибири Sequoiaspermum P.Nikit.; показательно присутствие таких родов, как Carpinispermum P.Nikit, Liriospermum P.Nikit., Styracopsis V.P.Nikit., которые не переходят в верхний эоцен и являются вероятными предками современных Carpinus, Liriodendron, Styrax. Среди преобладающих во флоре растений неизвестного систематического положения характерно обилие мелких семян и плодов, что, по наблюдениям П. А. Никитина (1968), типично для западносибирского раннего кайнофита. В то же время здесь уже присутствуют типично эоценовые (в Сибири) роды Drepanocarpus, Trochodendron, Eurya, древние виды Selaginella, Tubela, Sinomenites, а также архаичные представители широко распространенных уже в олигоцене родов Epipremnum, Macleaya, Actinidia, Dier-villa, Weigela и т. п.

Раннетавдинская флора (комплекс Azollites minor - Pseudoisoetes tymensis). В отличие от алейских, тавдинские флоры известны по образцам керна буровых скважин на большей части Западной Сибири и опираются на семенной комплекс интервала 59,8-72,0 м скв. 1 в урочище Компасский Бор на р. Тым (Горбунов, 1962). Коллекции раннетавдинской флоры на территории исследования приурочены к палинозонам Quercus gracilis, Rhoipites granulatus и Castanopsis pseudocingulum, Nyssa crassa. Комплексы, как правило, небогаты и насчитывают чаще всего от 2 до 6 видов (62 таксона в сводном списке, не считая многочисленных Carpolithus; все подсчеты здесь и далее относятся к южным, наиболее изученным районам Западной Сибири - в дальнейшем это обстоятельство оговариваться не будет), однако комплексы достаточно легко дис oí В turn mus, AgriophyUum, Atriplex, Chenopodium, Cleome, Bunias, Padus avium, Diclidocatya menzelii, Carum carvi, Argusia complicata, Sambucus sibirica etc. i ] 5Я С j

X х «а а я X а. о и таволжанский! Chenopodium -Cleome rugosa таволжанский Azolla tomentosa, Salvinia intermedia, Klularia, единичные хвойные, Alisma, Caldesia cylindrica, Sagittaria, Butomus umbellatus, Scirpus kipianiae, S. nikitinii, S. palibinii, Acorus tertiarius, Epipremnum crassum, Salix, Alnus, Betula, Carpinus, Ulmus, Broussonetia, Morus tertiaria, Fallopia convolvulus, Polygonum, Rumex, Chenopodium, Ranunculus scelera-toides, Cleome rugosa, PotentiUa anserina, P. norvegica, Rubus idaeus, Securinega crassitesta, Datisca sibirica, Myrio-phyllum pulchellum, Ara lia lucida, Mentha, Teucrium elongatum etc. ТАВОЛЖАНСКИЙ U Рч > я К X » щ tí д н и й ь с к и й| Epipremnum crassum - Cleome rugosa- Trichosan-thes fragilis исаковский Azolla tomentosa, Salvinia cerebrata, Marsilea, Abies, Larix, Picea, Pinus, Glyptostrobus, Sparganium besczeulicum, S. juzepczukianum, Potamogetón besczeulicus, P.carinatus, P.erosus, P.HIiformis, P.pectinatus, P.pusillus, Caulinia irtyshen-sis, C. reticulata, Najas marina, Caldesia cylindrica, Carex paucifloraeformis, Caricoidea, Cladiocarya, Scirpus kipianiae, S. loogjspems, S.nikitinii, S.palibinii, S.tertiarius, Acorus tertiarius, Epipremnum crassum, E. amatum, Salix, Betula apoda, B.rhomboidea, B. tertiaria, Moras tertiaria, Pilea cantalensis, Laportea europaea, Urtica dioica, Brasenia reidiae, Ranunculus sceleratoides, Cleome rugosa, PotentiUa pliocenica, PheUodendron elegans, Myriophyllum pulchellum, Teucrium elongatum, Hyoscyamus tertiarius, Trichosantbes fragilis etc. н W a et Oí w И

Ч >. V Azolla monilifera, A. tomentosa, A. tubcrculata, Salvinia ccrcbrata, S.sibirica, Abies, Picea, Pinus, Glyptostrobus, Mctase- БЕЩЕУЛЬ- N u £Г «X о Caulinia -Moms tertiaria - Cleome rugosa каськов-ский quoia, Sequoia, Typha besczeulica, Sparganium gorbunovii, Potamogeton besczeulicus, P. tertiarius, Cau]unia aspcra, С. irtyshensis, С. reticulata, Caldesia cylindrica, Carex communis, C.gracilis', Eleocharis praemaximowiczii, Scirpus chandle-rae, S.longisperus, S.nikitimi, S.palibinii, S.tertiarius, Acorus tertiarius, Epipremnum crassum, E.microcristatum, Alnus flexi-lis, Betula obovata,B.vulgaris, Moras tertiaria, Boehmeria kireevskiana, Laportea europaea, Liriodendron omskianum, Cleome rugosa, Púnica natans, Nyssa sibirica, Carpolithus holosericeus etc. СКИЙ о о о. a u

О >в я 4) Ю Alnus Jlexilis -Trapella таганский Azolla áspera, A. tomentosa, Salvinia cerebrata, S.intermedia, Taxodium, Potamogeton pectinatus, P.tertiarius, Caulinia irtyshensis, Caldesia cylindrica, Stratiotes sibiricus, Scirpus dorofeevii, S. tertiarius, Alnus flexilis, Nymphaea dorofeevii, Polanisia graveonella, P .sibirica, Melastomites vera, Trapella, Diervilla obovata, Fovelita rabiforme, Nigrella spinulosa etc. с о о я « Я « Juglans dorofe-evii - Alnus Jlexilis киреев-ский Azolla áspera, A. monilifera, A. tomentosa, Salvinia intermedia, Glyptostrobus irtyshensis, Metascquoia disticha, Proto-sequoia, Sequoia, Taxodium, Potamogeton bcsczulicus, Caulinia irtyshensis, Caricoidea compressa, Scirpus nikitinii, S. palibinii, S.tertiarius, Juglans dorofeevii, Alnus flexilis, A. striata, Betula apoda, Morus tertiaria, Polygonum, Rumex, Cleome rugosa, Aldrovanda clavata, Eucommia europaea, Menyanthes miocenica, Ajuga gorbunovii etc. - )Я о о

Ш К 33 * Я о со о Cladium reidio-rum - Brasenia sibirica васюгано-ярский Azolla áspera, A. monilifera, A. tomentosa, Salvinia cerebrata, S.intermedia, Glyptostrobus, Metasequoia, Sequoia, Sparganium costatum, Potamogeton beszeulicus, P.erosus, P. irtyshensis, P.tertiarius, Caulinia elongata, Caldesia cylindrica, C.proventitia, Cladiom reidioram, Scirpus nikitinii, S.palibinii, Aracispermum canaliculatum, Epipremnum crassum, Laportea omskiana, Brasenia parvula, B. sibirica, Ranunculus sceleratoides, Liriodendron regulare, Cleome rugosa, Potentilla pilosa, Rubus parvulus, Ampelopsis rotundatoides, Diclidocarya menzelii, D. miocenica etc. ТАРСКО ВАСЮГАН- кий я -я ■ « s и в О с И Salvinia cerebra-ta - Strattotes sibiricus екатерининский Azolla áspera, Amonilifera, A. tomentosa, Salvinia cerebrata, S.sibirica, Glyptostrobus sibirica, Metasequoia, Taxodium, Sparganium tymense, Potamogeton dravertii, P. erosus, P. tertiarius, Caldesia baluevae, Stratiotes sibiricus, Carex paucifloraeformis, Scirpus decipiens, S. ragozinii, Aracistrobus dravertii, Tubela decipiens, T. kryshtofovichiana, Humulus irtyshensis, Brasenia sibirica, Evodia nitida, Ampelopsis tertiana, Parthenocissus minus, Vitis tomskiana, Melastomites vera, Styrax dravertii etc. СКИЙ a a о. Phyllanthus kire- Azolla áspera, A. tomentosa, Salvinia cerebrata, S. intermedia, разнообразные таксодаевые, Sparganium tymense, Po- X evskiana - Sta- ляминский tamogeton megacaipus, Caldesia baluevae, C. proventitia, Scirpus decipiens, S. dorofeevii, S. tertiarius, Alnus, Betula,

В ю cd phylea rugosa Carpinus, Tubela, Morus sibirica, M.tertiaria, Urticicarpum miocenum, Cleome compassica, PotentiUa aurea, Rubus bre-vis, R. minor, PhyUanthus kireevskiana, Staphylea rugosa, Meliosma europaea, Menyanthes parvula, PeriUa tertiaria etc. и >в X ж « зЯ AzoUa áspera, A. incerta, Salvinia cerebrata, S. cerebratella, S. intermedia, Glyptosiroous, Taxodium, Potamogeton corti- a

Я a журавски Azolla incerta -Capparidopsis aquillina кошкуль-ский cosus, Caldesia proventitia, Carex paucifloraeformis, Caricoidea johnstrupii, Cladium intermedium, Dulichium intermedium, Scirpus decipiens, S.dorofeevii, S.gorbunovii, Epipremnum cristatum, E. omatum, Cyclocarya erassa, Capparidopsis aquiUina, Vitis generalovii, Nyssa crassa, Ajuga jugata, Melothronia, Fovelita rubiforme, Carpolithus multinervis etc. ЛАГЕРНО- « a X w х Й f-r X о. о m Stratiotes inversus - Cleome prisca басандай-ский AzoUa áspera, A. incerta, A. ventricosa, Salvinia sibirica, Picea, Pinus, Glyptostrobus, Taxodium, Sparganium gorbunovii, Alismataria a emulara, Stratiotes inversus, Carex paucifloraeformis, Cladium reidioram, Caricoidea jugata, Betula tertiaria, Tubela tomskiana, T.tyroensis, Morus glabra, M.sibirica, Liriodendron regulare, Cleome praeragosa, C.prisca, Fortunearia sinensis, Rubus minor, R.pygmaeus, Vitis tomskiana, Poliothyrais rimosa, Lycopus parvulus, Melothronia sibirica etc. САДСКИЙ <3 вер Cf X

W О >В Я « а ж о и о ч )Я cd Phyllanthus intermedia - Diclido-carya sibirica поздненово-михайлов-ский AzoUa sibirica, Salvinia cerebrateUa, S.sibirica, Picea, Pinus, Tsuga, Glyptostrobus, Protosequoia, Taxodium, Sparganium sibiricum, S. tomskianum, Potamogeton medius, P. rotundus, P.spiniferus, Caldesia proventitia, Caricoidea, Cladiocarya, Scirpus clavatus, Myrica (Cerophora), Betula apoda, В. rhomboidea, Carpinus, Ostrya, Tubela tymensis, Apbananthe te-nuicostata, Moras glabra, M. sibirica, Aldrovanda corynoda, Phyllanthus intermedia, Diclidocarya sibirica, Microdiptera praesibirica etc. НОВОМИ- U >a я о w

U U я X Я S О » о я Azolla sibirica -Epipremnum ru-gosum ранненово-михайлов-ский AzoUa sibirica, Salvinia cerebrateUa, Picea, Pinus, Glyptostrobus, Sequoia, Taxodium, Sparganium decipiens, S. elongatum, Potamogeton laceratus, Sagisma túrgida, Stratiotes tenuitcstus, Scirpus szaferi, Epipremnum cristatum, E. mirabilis, E. rugosum, Comptonia tymensis, Tubela tavdensis, Humularia tymensis, Pania sibirica, Ranunculus priscus, Corylopsis, PotentiUa proanserina, Diclidocarya sibirica, Microdiptera elongata, Nyssa sibirica, Menyanthes pygmaea, Spondiaecar-pum turbinatum etc. ХАЙЛОВ-СКИЙ ей > a u u о я * >я а ¡*¡ о S Drepanocarpus tavdensis - Stratiotes imperfecta - PotentiUa ju-gata сташков-ский AzoUa jugamca, A.nikitinú, Glyptostrobus dorofeevii, Taxodium, Sparganium lusicarpum, Drepanocarpus tavdensis, Potamogeton auriculatus, P. laceratus, Sagisma tavdensis, Butomus priscus, Stratiotes imperfectustus, Scirpus foveolatus, Epipremnum monstrosum, E. paracristatum, CaTpinus tymensis, Tubela tavdensis, Humularia reticulata, BrasenicUa nym-phaeoides, PotentiUa jugata, Hypericum antiquum, Microdiptera praesidirica, Nyssa macrocarpa, Menyanthes parvula, Patrinia obovata etc. АТЛЫМ- н S s о

W ч п я 3 4 н cd —*Drepanocarpus tymensis -Micro-diptera praesibiri-ca межовский AzoUa asiatica, A. inflata, A.oligocaenica, Glyptostrobus, Sequoia, Taxodium, Sparganium elongatum, Drepanocarpus tymensis, Potamogeton antiquus, Butomus priscus, Dulichium subtUis, Epipremnum microcristatum, Morus prisca, PotentU-la jugata, P. minima, Decodon sphenosus, Microdiptera atlymica, M. praesidirica, Halesia crassa, Argusia longicarpa, Diervilla elongata, Nigrella laterata etc. СКИЙ a a о U-l

Д W >я a a X 'Я О верхне- тавдинский Azolla oligocaeni-ca -Alnus czega-nica-Decodon sphenosus поздне-тавдин-ский AzoUa aculeata, A.oligocaenica, Salvinia oligocanica, Pseudoisoetes tuganica, Libocedras, Taxodium, Sparganium par-vicarpum, Drepanocarpus tymensis, Limnocarpus, Stratiotes antiquus, Calamus daemonorops, Epipremnum cf. elongatum, Myrica baksanica, Alnus czeganica, Carpinus barabiensis, Braseniella sibirica, Pania prisca, Trochodendron, Sino-menites, Actinidia aperta, Eurya sibirica, Saurauia sibirica, Decodon sphenosus, Microdiptera sibirica etc. ТАВДИН- ) г а й с к и й « a X X o. ffi w 4 щ сг а. <L> 08 оа Р [нижнетав шинский Azollites minor-Pseudoisoetes tymensis ранне-тавдин-ский AzoUites minor, Azolla aculeata, A.asiatica, RegneUidium, Selaginella septarea, Pseudoisoetes tymensis, Aracispermum praccanaliculatum, Epipremnum antiquum, Tubela, Clconisia baksanica, Euiya, Saurauia, Viola prisca, Argusia longicar-эа, Sambucus minor, Carpolithus ciliatus etc. СКИЙ sa >B £f с Ii с о л ¡ средний J люлинворский Sequoiasper-mum - Trabecules ? • AzoUites multicephaloides, A.polycephaloides, Selaginella retisepta, S.vulgaris, Sequoiaspermum foveolatum, Drepanocarpus antiquus, Trochodendron, Liriospermum minimum, Styracopsix Trabeculites subglobosus etc. / АЛЕЙ- ский н te 4) а, Я средни О Г) с ¡4

Рис.2. Типы флор и флористические уровн^ палеогена и неогена Западной Сибири агностируются по присутствию целого ряда характерных эоценовых таксонов -Azolla sect. Prisca, Azollites minor, Pseudoisoetes tymensis, Aracispermum praeca-naliculatum, Epipremnum antiquum, Cleonisia baksanica, Viola prisca, Argusia lon-gicarpa etc. при отсутствии Liriospermum, Styracopsis и других реликтов. Показательно, что из 41 рода, установленного в раннетавдинской флоре, 10 родов (22%) доживают в Западной Сибири до современности («местные роды»).

Позднетавдинская флора (комплекс Azolla oligocaenica - Alnus czeganica - Decodon sphenosus). Позднетавдинские комплексы в общем значительно богаче (особенно на востоке равнины, в прибрежных и континентальных фациях тавдинского горизонта): коллекции насчитывают обычно 15-20, иногда до и свыше 50 таксонов (флоротип - в скв. 1 на ст. Лесная Поляна Коченевского р-на Новосибирской обл., гл. 213,7-221,6 м, коллекции Бкс.57-1-213,7 и Бкс.57-1-221,6). Эти комплексы приблизительно соответствуют палинозоне Quercus gracilis, Q. graciliformis. Помимо общих с раннетавдинской флорой типично эоценовых растений, здесь встречается ряд родов и видов, являющихся провозвестниками возникновения в Западной Сибири качественно новой тургайской флоры. Так, именно с позднетавдинским временем связано появление первых Azolla (sect. Rhizosperma), Sparganium (Xanthosparganium), Stratiotes, Caricoidea, Dulichium, Scirpus, Pistia, Leitneria, Betula, Morns, Ranunculus, Eucommia, Ailan-thus, Stewartia, Halesia etc. Всего в позднетавдинской флоре известны сейчас остатки 179 таксонов ископаемых растений. Среди 95 диагностированных здесь родов участие родов местных достигает 25%, ныне чужеземных («экзотических») - 51%, вымерших -24%.

Таким образом, завершение талассократического этапа развития региона сопровождается угасанием предтургайской (полтавской, по Криштофовичу, или волынской, по Жилину) флоры Сибири. В силу тафономических причин пред-тургайские семенные комплексы не показывают типичных для «отпечатковых» флор остатков лавровых, платанов и т. д., однако участие в их составе пальм (Calamus), характерных Trochodendron, Eurya, Saurauia и др. позволяет рассматривать предтургайскую флору как теплолюбивую, близкую к субтропической (во всяком случае, в пределах изученной нами территории).

Тургайские флоры олигоцена Атлымская флора.

Межовский уровень (комплекс Drepanocarpus tymensis -Microdiptera praesibirica). Широко распространенные в Западной Сибири ран-неолигоценовые комплексы межовского флористического уровня опираются на ископаемую флору скв. 46 близ с. Межовка Кыштовского района Новосибирской области (инт. 163,5-181,9 м, коллекции Меж.64-46-163,5 и Меж.64-46-186) и происходят из верхней части слоев с палинокомплексом Pinaceae, Quercus graciliformis. Уже определенно тургайские по составу, межовские комплексы характеризуют богатые, но отнюдь не субтропические смешанные леса со значительным участием таксодиевых (за исключением некоторых районов центральной Барабы, где преобладали чисто лиственные леса), с характерными широколиственными породами семейств Juglandaceae (Carya, Cyclocarya, Juglans, Pterocarya), Ulmaceae (Aphananthe), Moracêae (Humularia, Morus), Mag-noliaceae (Liriodendron, Magnolia), Rutaceae (Evodia), Simaroubaceae (Ailanthus), Flacourtiaceae (Poliothyrsis) и др., с участием лиан (Ampélopsis, Actinidia, возможно, некоторые аралиевые) и хорошо развитым кустарниковым подлеском (Comptonia, Aralia, Swida, Diervilla, Sambucus etc.); в комплексах обильны остатки гигро- и гидрофильных трав при почти полном отсутствии трав-мезофитов. Характерно наличие целой группы руководящих для раннего олигоцена видов (Azolla sibirica, Sparganium elongatum, Potamogetón auriculatus, P. laceratus, Dre-panocarpus tavdensis и мн. др.) и значительная примесь реликтов тавдинской флоры (Azolla asiatica, A. atava, A. oligocaenica, Salvinia kulundica, Regnellidium, Epipremnum antiquum, Microdiptera triangúlate, Carpolithus ciliatus, C. zonatus etc.); необходимо подчеркнуть, что названные растения являются именно реликтами, они отнюдь не были ландшафтообразующими и присутствуют в ископаемых семенных комплексах в качестве второстепенных ингредиентов на несомненно тургайском фоне. Всего в достаточно богатых коллекциях межовского уровня (от 20-30 до 80 таксонов) представлено в целом уже 113 родов и 257 видов ископаемых растений, причем треть родового состава межовской флоры доживает в Западной Сибири до наших дней.

Сташковский уровень (комплекс Drepanocarpus tavdensis - Stratiotes inversus - Potentilla jugata) приблизительно отвечает палинозоне Pinaceae, Carya spackmania. Богатые коллекции (в среднем 40-50, иногда до 100 и даже 130 таксонов; 33 местонахождения; флоротип - в скв. 6 близ с. Сташково Колы-ванского р-на Новосибирской обл., инт. 167,5-182,0 м, коллеции Пх.62-6-167,5 и Пх.62-6-182). Ископаемые флоры сходны с рассмотренными выше, но участие тавдинских реликтов здесь несколько ниже (встречаются немногочисленные мегаспоры Azolla oligocaenica и других представителей секции Prisca, единичные остатки Drepanocarpus tymensis, Butomus priscus, Stratiotes rectus, Epipremnum elongatum, Polanisia minima, Carpolithus zonatus и немногие другие); кроме того, здесь появляются некоторые еще неизвестные на межовском уровне типично тургайские виды (Azolla sibirica, Caldesia proventitia, Aracispermum cana-liculatum, Cyclocarya crassa, Tubela tavdensis, T. tomskiana, Humulus, Potentilla proanserina, Stephanandra minima, Nyssa sibirica, по-видимому, Brasenia sibirica, Liriodendron regulare etc.). Смешанные леса пришли и в восточную Барабу, но на западе территории (Приишимье) и местами на юге Омской области (Черлакское

Рис. 3. Флористические уровни и стратиграфическое положение третичных флор Западной Сибири по представлениям различных исследователей

Прииртышье) хвойные деревья, по-видимому, не играли заметной роли или даже отсутствовали. Всего во флоре сташковского уровня представлено 134 рода и 323 вида ископаемых растений, причем количество местных родов достигает 34%.

Новомихайловская флора

Как уже было отмечено, последовательный ряд семенных комплексов новомихайловского горизонта (палинозона Betula gracilis, Juglans sieboldiana-eformis) отражает начальную фазу прогрессирующего развития тургайской флоры и характеризуется внутренним единством. Тем не менее, это прогрессирующее развитие не было однолинейным, и, хотя новомихайловская флора в целом по совокупности признаков хорошо отличается и от более древней, ат-лымской, и от более молодой лагерносадской (журавский горизонт), в составе флоры и характере растительности Западной Сибири на протяжении второй половины раннего олигоцена прослеживаются несомненные изменения (хотя по степени эволюционной продвинутое™ намечающиеся два уровня новомихай-ловской флоры практически не различаются).

Ранненовомихайловский уровень (комплекс Azolla sibirica - Epi-premnum rugosum). Семенные комплексы этого уровня (до 60-80 таксонов) распространены на юге Западной Сибири практически повсеместно (типовой комплекс - в скв. 19 близ с. Юный Пионер Барабинского р-на Новосибирской обл., гл. 241,2-242,0 м, коллекция Зд.84-19-242). Они близки к позднеатлымским (сташковским) и еще содержат единичные остатки тавдинских реликтов типа Azolla juganica, Regnellidium, Decodon sphenosus, а также целый ряд типично раннеолигоценовых растений (Azolla sibirica, Athrotaxis, Potamogeton auriculatus, P. laceratus, Stratiotes imperfectus, S. tenuitestus, Comptonia alata, Humularia ty-mensis, Nuphar tavdensis и др.), но хорошо отличаются прежде всего появлением некоторых новых форм, типичных для эпохи наибольшего расцвета тургайской флоры (Azolla incerta, Salvinia subsibirica, S. intermedia, Sparganium gorbunovii, S. sibiricum, Potamogeton megacarpus, Dulichium marginatum, Scirpus ruthenicus, Betula apoda, B. tertiaria, Broussonetia, Urticicarpum, Nikitinella, Nuphar tavdensis, Ranunculus sceleratoides и мн. др.). С другой стороны, здесь по-прежнему значительную роль играют остатки хвойных, главным образом таксодиевых (за исключением некоторых районов Кулунды), а также семена и плоды широколиственных деревьев и кустарников; в отдельных комплексах до % таксономического состава принадлежит представителям арборифлоры. По-прежнему в составе травянистого комплекса резко преобладают семена и плоды водно-болотных трав, а остатки мезофитов (главным образом Lamiaceae, Primulaceae, Solanaceae и немн. др.) единичны, да и мезофильность их лишь предполагается (большинство современных представителей названных семейств достаточно влаголюбиво). Всего во флоре представлено 388 видов 143 родов ископаемых растений, причем количество местных родов по-прежнему составляет около 34%.

Поздненовомихайловский уровень (комплекс Phyllanthus intermedia - Diclidocarya sibirica). Коллекции позднего варианта новомихайловской флоры (типовой комплекс - в скв. 17 в пос. Дунаевка того же Барабинского р-на, гл. 196,8-198,8 м, коллекция Зд.84-17-197) насчитывают от 15-20 до и свыше 100 таксонов ископаемых растений (в сводном списке - 155 родов и 436 видов). Эти комплексы отличаются, прежде всего, появлением целого ряда относительно молодых растений, расцвет которых приходится на вторую половину олигоцена или даже на миоцен (Salvinia cerebrata, Protosequoia sibirica, Stratiotes inversus, Carex paucifloraeformis, Dulichium vespiforme, Scirpus chandlerae, S. cf. tertiarius, Pistia sibirica, Aracispermum hippuriformis, Betula vulgaris, Tubela irtyshensis, Aphananthe tenuicostata, Broussonetia pygmaea, Nymphaea dorofeevii, Rubus minor, Phyllanthus intermedia и мн. др.) и резким сокращением участия реликтов атлым-ских, а тем более тавдинских флор, которые на этом этапе завершают свою геологическую историю (таковы Azolla oligocaenica, Drepanocarpus tavdensis, Stratiotes imperfectus и немногие другие). В некоторых районах (Тарское Прииртышье, северная Бараба) уменьшается, вплоть до полного исчезновения, роль хвойных деревьев. Далее, почти во всех поздненовомихайловских комплексах уже ощутимую роль играют остатки трав-мезофитов - в среднем 12% таксономического состава. В общем можно сказать, что если ранненовомихайловские комплексы были еще тесно связаны с позднеатлымскими (сташковскими), то комплексы рассматриваемого типа по качественному составу явно тяготеют к позднеолигоценовым лагерносадским; создается впечатление, что в составе западносибирской флоры и растительности на рубеже ранне- и поздненовоми-хайловского этапов произошли достаточно ощутимые перемены (безусловно, связанные с какими-то палеогеографическими перестройками).

Лагерносадская флора.

Басандайский уровень (комплекс Stratiotes inversus - Cleome prisca). Комплексы этого уровня (чаще 30-40, иногда до 100-110 таксонов; всего учтено 140 родов и 344 вида) опираются на флору Лагерного Сада в г. Томске (П. Никитин, 1965) и происходят из нижней части слоев с палинокомплексом Fagus grandifoliiformis, Pterocarya stenopteroides (журавский горизонт). Они встречаются не только в лагернотомской свите на юго-востоке равнины, но и в батуров-ской свите Каменско-Барнаульского Приобья (18), и в глауконитсодержащих отложениях журавской и туртасской свит Обь-Иртышского междуречья - сегодня известно более 20 местонахождений. В них уже не представлены остатки целого ряда архаичных растений, еще встречавшихся в поздненовомихайлов-ское время (типа Epipremnum priscum, Braseniella nymphaeoides, Pania nigra etc.) и впервые появляются пока еще немногочисленные семена и плоды таких по преимуществу миоценовых видов, как Caldesia baluevae, С. cylindrica, Carex gracilis, Scirpus gorbunovii, Alnus flexilis, Pilea cantalensis, Morus tertiana, Cerato-phyllum tenuicarpum и др.; количество ныне местных (западносибирских) родов повышается здесь (как и на вышележащем кошкульском уровне) до 35-39%. Общий характер ландшафтов в изученных районах, однако, остается прежним -богатые мезофильные смешанные леса с большим участием хвойных, в частности, таксодиевых, и широколиственных пород.

Кошкульский уровень (комплекс Azolla incerta - Capparidopsis aquillina), верхняя часть палинозоны Fagus grandifoliiformis, Pterocarya stenop-teroides. Эти комплексы известны сейчас из 20 местонахождений к югу от бассейна р. Уй (тип - обнажение у д. Кошкуль Тарского р-на Омской обл., коллекция Кош.75-4) (42) и верховьев Черталы и Васюгана до Приишимья и Степного Алтая и происходят не только из журавской и туртасской свит, но и из лагерно-томской и батуровской; в общей сложности в них установлено 140 родов и 346 видов. Комплексы богаты (обычно 50-70, реже до 110-115 таксонов) и характеризуют ту же в общем лагерносадскую флору, но во многих случаях здесь уже ощущаются признаки обеднения олигоценового тургайского ядра: отсутствуют Azolla sibirica, Epipremnum rugosum и другие раннеолигоценовые реликты, еще встречавшиеся на басандайском уровне, зато появляются такие типичные уже для миоцена растения, как Stratiotes tuberculatus, Lemna tertiana, Brasenia chan-dlerae, Nymphaea pilosella, Myriophyllum debilis, Teucrium baluevae, T. elongatum и уже совсем молодые, доживающие до плейстоцена Butomus umbellatus, Scirpus cyperinus, Rubus idaeus и др.

Тарско-васюганская флора

Флора тарско-васюганского типа (10) характеризует отложения аброси-мовского регионального горизонта. В ныне действующей стратиграфической схеме (1976 г.) абросимовский горизонт принят в объеме нижнего миоцена, что, как считалось, соответствует принятому объему абросимовской свиты. Однако, сопоставление разрезов свиты, изученных в разных районах ЗападноСибирского региона и объединяемых в один горизонт, показало, что как сами изученные слои, так и содержащиеся в них флоры образуют сменяющие друг друга во времени и в пространстве ряды-«ступеньки», совокупность которых составляет полный стратиграфический диапазон отложений абросимовского горизонта (и одноименной свиты). По данным палеокарпологических исследований в рамках единой флоры абросимовского горизонта выделяется четыре самостоятельных флористических уровня: ляминский (видимо, частично опускающийся в верхний олигоцен), екатерининский, васюганоярский и киреевский. Как отмечено в публикации (47, с. 53): «Возрастные различия флор в диапазоне от ляминского до васюганоярского уровня, по-видимому, значительно превышают ярусные рамки. Судя по темпам эволюции флоры и растительности, с учетом характера осадконакопления, нельзя исключить вариант, при котором екатерининские слои будут коррелироваться с аквитанским ярусом, слои с ля-минской флорой - с низами аквитанского и верхней частью хаттского ярусов, а слои с васюганоярской флорой - уже с бурдигальским ярусом». Добавим, что, по нашему мнению, правильным будет включать в группу тарско-васюганских флор и таганский флористический уровень, характеризующий базальные слои вышележащего бещеульского горизонта (см. ниже).

К сожалению, в последние годы палинологическое изучение западносибирского неогена практически прекратилось, и отложения абросимовского горизонта по-прежнему характеризуются единым палинокомплексом Quercus sibirica, Betula suberrecta, Ulmus crassa, хотя уже в 80-е годы палинологи отмечали определенные изменения спектров снизу вверх по разрезу (Волкова, Кулько-ва, 1984; Кондинская, Юдина, 1989; Боброва, Кириенко, 1989).

Ляминский уровень (комплекс Phyllanthus kireevskiana - Staphylea rugosa). Семенные флоры ляминского уровня известны на большей части территории Западно-Сибирской равнины - от бассейна р. Лямин (близ фактории Горшково, где расположен флоротип: сборы П.П.Генералова, обнажение 2102, коллекции Тюм.74-2102-К.1 и Тюм.74-2102-К.2) и нижнего Иртыша (Якуши, Надцы) до центральной Кулунды и Каменско-Барнаульского Приобья. В соответствии с действующей стратиграфической схемой, принятой в 1976 году, слои с ляминской флорой, лежащие в основании абросимовского горизонта, следует относить уже к нижнему миоцену, однако ляминская флора очень близка к ла-герносадской: общий тип (облик) широколиственно-хвойного лесного ландшафта с участием таксодиевых (главным образом Taxodium и Glyptostrobus), большой комплекс широколиственных деревьев, термофильных кустарников и лиан (Juglandaceae, Fagaceae, Ulmaceae, Moraceae, Magnoliaceae, Simaroubaceae, Vitaceae, Rutaceae, Theaceae, Nyssaceae, Styracaceae etc.); велико сходство и в подборе водно-болотных трав, так что на современном уровне изученности третичных флор Сибири было бы логичнее считать ляминские флоры еще переходными между олигоценом и миоценом. Конечно, определенное обновление флоры на ляминском уровне произошло, - появились типично неогеновые Typha besczeulica, Sparganium besczeulicum, Sparganium cf. juzepczukianum, Potamogetón cf. tertiarius, Stratiotes intermedius, S. sibiricus, Carex major, C. vulgaris, Scirpus cf. longispermus, Brasenia cf. reidiae, Phyllanthus kireevskiana, Diclidocarya menze-lii, D. miocenica и т. д., заметно увеличилось разнообразие Betulaceae, Rosaceae и пр., возросла роль трав-мезофитов (от 15 до 25-29% таксономического состава против 2-12% в кошкульских флорах), однако выраженное обеднение тургайской флоры и начало ее деградации отражается семенными комплексами вышележащего, уже заведомо миоценового уровня - екатерининского. Коллекции ляминского уровня обычно богаты (от 70-80 до 120-130 таксонов); сводный список содержит 170 родов и 530 видов (наибольшее число из всех флористических уровней палеогена).

Тургайские флоры миоцена

Екатерининский уровень тарско-васюганской флоры (комплекс Sal-vinia cerebrata - Stratiotes sibirica). Богатые (в среднем 50-60, иногда до 150 таксонов) коллекции известны более чем в 50 местонахождениях; флоротип - в скв. 67 на Катюшиной Горке в с. Екатерининском Тарского р-на Омской обл. (интервал 25,0-40,3 м). В сводном списке екатерининской флоры содержится 487 видов, принадлежащих 159 родам, из которых 42% «местных», столько же экзотических и 16%, по-видимому, полностью вымерших. Характерная особенность комплексов - явно выраженная тенденция к обеднению состава, к исчезновению многих термофильных тургайских элементов, хотя общее количество таксонов древесно-кустарниковых растений по-прежнему составляет около трети списка, а роль мезофильных трав не превышает 20-25% таксономического состава. В коллекциях екатерининского уровня уже не встретишь остатков целого ряда еще присутствовавших в ляминской флоре архаичных таксонов (типа Taxodium parvispermum, Stratiotes inversus, Scirpus oblongus, Myrica (Cerophora), Cleome prisca), и лишь в немногих коллекциях единичными остатками представлены такие древние растения, как Scirpus gorbunovii, Epipremnum cf. micro-cristatum, Comptonia cf. tymensis, Pania sibirica, Microdiptera praesibirica, Meny-anthes parvula. В то же время на екатерининском уровне уже встречаются пока еще немногочисленные остатки целого ряда молодых, по преимуществу неогеновых или даже современных растений, - таких, как Azolla glabra, Caulinia fo-veolata, С. irtyshensis, Scirpus kipianiae, Epipremnum crassum, Humulus lupulus, H. irtyshensis, Potentilla anserina, Menyanthes miocenica и т. п. Таким образом, анализ палеокарпологических материалов свидетельствует, по-видимому, о том, что на большей части территории исследований переход от ляминского уровня к екатерининскому произошел достаточно постепенно, не вызвав резких изменений в составе флоры и растительности. Тем не менее, диагностика семенных комплексов екатерининского флористического уровня при достаточном опыте работ в большинстве случаев не вызывает особых затруднений.

Васюганоярский уровень (комплекс Cladium reidiorum - Stratiotes sibiricus). Коллекции васюганоярского флористического уровня (20) также богаты (до и свыше 140 таксонов, 507 видов в сводном списке) и широко распространены на территории равнины (55 местонахождений; типовой комплекс - в обнажении Конев Яр на правом берегу р. Васюган, коллекция Кон.-1). Комплексы ископаемых семян и плодов этого уровня своеобразны и легко отличимы от екатерининских. Их состав позволяет говорить о начавшейся на территории Западно-Сибирской равнины деградации лесных массивов, особенно выраженной в южных районах. Прежде всего, очень характерно значительное сокращение роли древесно-кустарниковых растений (в среднем до 25%, в некоторых случаях - до 10-12% от таксономического списка), причем в некоторых комплексах остатки хвойных полностью отсутствуют. Здесь уже нет таких характерных представителей тургайских комплексов, еще встречавшихся в екатерининской флоре, как Tubela tomskiana, Moras tymensis, Urticicarpum oligocenum, Pania sibirica, Potentilla aurea, Actinidia rotundata, Stewartia, Hypericum suberif-erum, Decodon macrocastrosus, Aralia laticarpa, Halesia и целый ряд других растений; редки и немногочисленными остатками представлены Sparganium costatum, Scirpus cf. szaferi, Peperomia sibirica, Alnus rhomboidea, Mortis cf. sibirica, cf. Tavdenia, Potentilla proanserina и др. Заметно обновляется видовой состав таких политипных родов, как Sparganium, Potamogeton, Carex, Tubela; в отдельных коллекциях встречаются представители большой группы молодых видов Scirpus (S. kipianiae, S. longispermus, S. nikitinii, S. palibinii, S. tertiarius и др.), представленные, правда, еще немногочисленными орешками. Участие трав-мезофитов в большинстве комплексов достигает 20-30%. В целом создается впечатление, что с васюганоярским временем в Западной Сибири связаны какие-то существенные физико-географические перестройки, ускорившие процесс распада тургайской флоры и растительности. При дальнейших геологосъемочных и палеонтолого-стратиграфических работах на территории Западной Сибири представляется важным обратить особое внимание на «екатерининско-васюганоярский» терминал как на событийную границу в геологической истории региона.

Киреевский уровень (комплекс Juglans dorofeevii - Alnus). Судя по всему, время существования киреевской флоры (П. Никитин, 1948; Дорофеев, 1960; Горбунов, 1962) было в геологическом смысле непродолжительным, а особенности геологической истории региона привели к тому, что на юге Западно-Сибирской равнины отложения этого времени, едва ли вообще имевшие когда-либо сплошное распространение, сохранились лишь в отдельных уцелевших от размыва останцах. Все это, при учете переходного характера киреевской флоры, существенно затрудняет идентификацию комплексов рассматриваемого уровня (не в меньшей степени это относится и к следующему, таганскому флористическому уровню). Учитывая сказанное, подчеркнем, что на всей территории Западной Сибири с достоверностью к киреевскому уровню могут быть отнесены только комплексы из страторегиона (Томское Приобье), а немногочисленные коллекции из других районов отнесены к этому уровню лишь условно. В общем же семенные комплексы киреевского флористического уровня заметно отличаются от васюганоярских - не только отсутствием еще встречавшихся там типичных для тургайского этапа растений (типа Sparganium tymense, Peperomia sibirica, Tubela decipiens, Poliothyrsis rimosa и др.), но и появлением целого ряда характерных послетургайских форм (Metasequoia disticha, Potamogeton minimus, Rumex irtyshensis etc.) и даже современных видов, которые и сегодня входят в состав западносибирской флоры: Potamogeton pusillus, Bolboschoenus maritímus, Chenopodium polyspermum, Ranunculus reptans, Thalictrum minus, Bidens cernua, Lactuca sibirica и др. Показательно и явно выраженное увеличение в составе комплексов роли остатков сережкоцветных (Salix, Alnus, Betula) и трав мезо-фильного характера (Chenopodiaceae, Violaceae, Asteraceae, некоторых Apiaceae, Lamiaceae, Poaceae и т. п.). Всего в киреевской флоре на территории исследования установлено 144 рода и 375 видов; доля ныне местных родов возрастает до 43%, доля вымерших родов сокращается до 13%.

Таганский уровень (комплекс Alnus flexilis — Trapella). К таганскому флористическому уровню (флоротип - в обнажении у с. Киреевского Кожевни-ковского р-на Томской обл.) со значительной степенью условности отнесено 11 достаточно богатых (до 119 таксонов) коллекций из 7 местонахождений. Как уже неоднократно подчеркивалось (39, 47), таганская флора до сих пор выявлена сравнительно слабо: в коллекциях, отнесенных к этому уровню, установлено всего 277 таксонов ископаемых растений (123 рода), причем чуть ли не половина из них из-за плохой сохранности определена с недостаточной достоверностью. В общих чертах таганская флора лишь незначительно отличается от киреевской, и неудивительно, что П. А. Никитин (1948), М. Г. Горбунов (1962), а первоначально и автор этих строк (7) не разделяли их. Правда, в таганской флоре уже неизвестны Salvinia rugosa, Glyptostrobus langsdorfii, Taxodium tomskia-num, Sagisma túrgida, Morus glabra, Nuphar macrosperma, Polanisia nigra, Rubus rudis, Evodia nitida, Púnica natans и некоторые другие формы, еще встречавшиеся на киреевском уровне, и появляются Sparganium emersum, Potamogeton pectina-tus, Caulinia graminea, Eleocharis praemaximowiczii, Chenopodium hybridum, Pa-laeoeuryale sukaczewii, Bunias sp., Potentilla crustacea, широко распространившиеся в южных районах Западно-Сибирской равнины в более позднее время, однако и по общему составу, и по основным биогеографическим показателям (в среднем 44% родов, доживающих в Западной Сибири до наших дней, 43% экзотических и 13% вымерших родов) таганская флора с равной степенью обоснованности могла быть включена и в группу флор абросимовского геоисторического этапа, и в группу более молодых бещеульских флор. Решающим фактором в выделении самостоятельного таганского флористического уровня явились соображения, связанные с общей геологической историей региона (37, 39, 48, 49). В целом же близкие по составу и возрасту комплексы киреевского и таганского уровней рассматриваются нами как завершающее звено в развитии западносибирской тургайской флоры.

Послетургайские флоры Послетургайский флористический этап представлен коллекциями флор бещеульского типа (каськовский и исаковский уровни, палинозона Alnus, Poly-podiaceae), таволжанского (слои с палинокомплексом Betula, Chenopodiaceae, Asteraceae, Picea, Ulmus, Juglandaceae по Волковой и Кульковой, 1984) и павлодарского (здвинский и андреевский уровни, слои с палинокомплексом Chenopodiaceae, Ephedra, Apiaceae, Asteraceae) типов. Это - в целом лесостепной этап развития Западной Сибири (во всяком случае, на территории исследований), причем степистость региона ощутимо возрастает с ходом геологического времени. Аналогом послетургайских флор являются клеомиевые флоры Причерноморья, выделяемые А. Г. Негру (1979).

Миоцен Бещеульская флора. Каськовский уровень (комплекс Caulinia - Morus tertiaria - Cleome rugosa). Этот флористический уровень представлен обычно очень богатыми коллекциями - до 100, 120 и даже 140-150 таксонов. Впервые ископаемые семенные комплексы, занимающие промежуточное положение между киреевскими и таганскими, с одной стороны, и исаковскими - с другой, были описаны автором еще в 1965 г. (8) из песков, с размывом перекрывающих абросимов-скую свиту на северо-востоке Новосибирской области (тип - в скважине 14 близ с. Каськовка Чулымского р-на Новосибирской обл., гл. 88 м, коллекция Пх.63-14-88); эти флороносные слои были позднее выделены в качестве самостоятельного стратона- каськовской свиты (Мартынов, 1967), которая и считалась носителем одноименного флористического уровня (34, 42 и др.). В дальнейшем, однако, удалось идентифицировать богатые и достаточно типичные флоры этого уровня не только в собственно каськовской свите, но и в нижних слоях беще-ульской и сузунской свит (18); всего они известны сейчас в 72 местонахождениях. В комплексах каськовского уровня еще встречаются семена и плоды некоторых реликтов тургайской флоры, которые завершают на этом уровне свою геологическую историю - главным образом травянистых (Azolla ventricosa, Potamogetón rotundus, Sagisma, Epipremnum microcristatum, Peperomia, Laportea eu-ropaea, L. sibirica, Nymphaea pilosa, Cleome compassica, Decodon cyathus), реже древесно-кустарниковых (Metasequoia cf. disticha, Taxodium, Betula obovata, B. vulgaris, Tubela tymensis, Rubus cf. tenuicarpus, Staphylea sp.). В то же время именно в каськовскую эпоху миоценовая флора Западной Сибири обогащается целым рядом молодых и даже современных видов (упомянем лишь некоторые): Azolla cf. interglacialica, Selaginella ex gr. selaginoides, Potamogeton cf. trichoides,

Hydrocharis morsus-ranae, Polycnemum sp., Ranunculus cf. flammula, Thalictram simplex, Papaver sp., Hyoscyamus niger, Sonchus sp. и т. д. В среднем флора кась-ковского уровня (определено 538 таксонов ископаемых растений) содержит уже около 50% ныне местных родов, а количество родов экзотических сокращается до 37%. Обращает на себя внимание и изменение характера растительности в каськовское время: в семенных комплексах относительно малое участие принимают остатки древесно-кустарниковых растений, причем и количественно преобладают, и более разнообразны остатки именно кустарников, чаще речно-долинных (Salix, Comptonia, Alnus, Crataegus, Stephanandra, Rubus, Aralia, Sam-bucus, Diervilla etc.). Остатки хвойных немногочисленны, а иногда и отсутствуют. Широколиственные породы представлены немногими родами (чаще Morus, Broussonetia, Liriodendron, реже Leitneria, единично - Ailanthus, Styrax, Cepha-lanthus). Среди представителей семейства Betulaceae чаще встречаются и более разнообразны плодики Alnus и Betula, a Tubela утрачивают ведущую роль. Значительны изменения и в составе травянистого комплекса: обновляется видовой состав некоторых родов, окончательно формируется молодая, позднемиоцено-во-плиоценовая группа видов Сагех (С. communis, С. gracilis, С. flagellata, С. major) и Scirpus (Scirpus kipianiae, S. longispermus, S. nikitinii, S. palibinii, S. terti-arius и др.), увеличивается разнообразие Caulinia, обычными становятся Najas и Acorus; в группе мезофильных трав, составляющих до 30% списочного состава комплексов, заметную роль начинают играть представители Chenopodiaceae, Apiaceae, Asteraceae и т. д. В целом это уже типичная послетургайская флора, самостоятельная, но лишь незначительно отличающаяся от исаковской (см. ниже) и характеризующая, судя по всему, уже не лесной, а лесостепной ландшафт (П. И. Дорофеев предпочитал для таких ландшафтов термин «редколесье»),

Исаковский уровень (комплекс Epipremnum crassum - Cleome rugosa - Trichosanthes fragilis). Стратотипом уровня (8, 37, 39) является известное обнажение правого берега р. Иртыша близ д. Исаковка Горьковского р-на Омской обл. (П. Никитин, 1978). Богатые комплексы исаковского уровня (до 150160 таксонов) известны из 53 местонахождений, в основном в западной половине равнины (к западу от 79° в.д.); всего в исаковской флоре определено более 520 видов, принадлежащих 180 родам, причем уже 54% родового состава имеет своих представителей в современной западносибирской флоре. В исаковских комплексах уже не встречаются известные еще на каськовском уровне тургай-ские реликты типа Azolla incerta, A. ventricosa, Metasequoia (остатки таксодие-вых, да и вообще хвойных, здесь вообще редки и обычно немногочисленны), Potamogeton rotundus, Sagisma, Betula (Palaeocostata), Tubela tymensis, Laportea europaea, L. sibirica, Rubus tenuicarpus, Staphylea, Vitis generalovii, Punica natans, Diciidocarya sibirica, хотя еще встречаются не переходящие в более молодые флоры таволжанского типа Azolla verruculosa, Salvinia cf. subsibirica, Glyptostro-bus sp., Taxodiaceae (Sequoiaideae) gen., Potamogeton palaealpinus и др. Для большинства коллекций Исаковского уровня показательно обилие остатков целого ряда представителей семейств Betulaceae (Ainus lata, A. cf. rhomboidea, Betula apoda, В. rhomboidea, В. tertiana, Carpinus sp., ряд видов Tubela секций Tubela и Alnaria) и Nymphaeaceae, однако самая характерная черта исаковской флоры - появление новых, часто современных видов и вообще значительное увеличение роли молодых растений, расцвет которых в Западной Сибири связан с плиоценом или даже с квартером: Pilularia globulifera, Sparganium cf. glomera-tum, Potamogeton cf. acutifolius, P. alpinus, P. filiformis, P. natans, Najas marina, Alisma plantago-aquatica, Eleocharis cf. ovata, Scirpus tabernaemontani, Urtica urens, Atriplex sp., Chenopodium glaucum, Halerpestes sp., Ranunculus repens, Sium sp. и некоторые другие зонтичные, Mentha sp., Sambucus sibirica и многие другие. Сохраняется и даже несколько возрастает (до 35-40% в некоторых комплексах) высокое участие остатков трав мезофильного разнотравья; по-видимому, характер лесостепных ландшафтов не изменился сколько-нибудь заметно.

Таволжанская флора (комплекс Chenopodium - Cleome rugosa). Отложения таволжанской свиты, относящиеся уже к семиаридной или даже аридной формации (бурлинская серия осадков), чрезвычайно бедны растительными остатками. Тем не менее в составе таволжанской флоры (флоротип в скв. 31 на западной окраине с. Мангазерка Куйбышевского р-на Новосибирской обл., интервал 34-57 м, коллекции Кб.61-31-[34-56]), может быть насчитано уже более 300 видов ископаемых растений, относящихся к 145 родам (56% ныне местных родов, 33% родов экзотических и 11% вымерших). Здесь еще могут быть встречены немногочисленные остатки некоторых тургайских реликтов (перечислены лишь те таксоны, которые не поднимаются выше таволжанского горизонта): Azolla túrgida, Salvinia cerebrata, сомнительные Taxodiaceae gen. indet., Carex gracilis, Aracispermum sp., Cyclocarya sp.?, Pterocarya sp., Alnus flexilis, Tubela (Alnaria) sp., Tubela (Tubela) sp., Aphananthe sp., Broussonetia pygmaea, Pa-laeoeuryale, Magnolia, Macleaya, Polanisia graveonella, Rubus minor, Securinega crassitesta, Actinidia, Datisca sibirica, Acanthopanax sp., Aralia rugosa, Cephalan-thus, Patrinia tertiaria; продолжают существовать и типично послетургайские Potamogeton besczeulicus, Caulinia irtyshensis, С. reticulata, Caldesia cylindrica, Eleocharis praemaximowiczii, Acorus tertiarius, Epipremnum crassum и т. п. В то же время многие растения, свойственные более древним флористическим уровням, в таволжанской флоре отсутствуют; в числе их, помимо упомянутых при рассмотрении исаковской флоры, примечательны Alismataria aemulans, Caldesia proventitia, Stratiotes sibiricus, Scirpus dorofeevii, S. ruthenicus, Betula apoda, Tubela (Itelmenia) sp., Humularia sp. и мн. др. Таким образом, таволжанская флора значительно обеднена даже по сравнению с исаковской, что еще более подчеркивается уже значительным участием молодых, плиоцен-плейстоценовых и даже современных форм, среди которых могут быть названы Azolla pseudopin-nata, Salvinia tuberculata, Juncus cf. gerardii, Amaranthaceae gen. indet., Potentilla argentea, Oenanthe aquatica и некоторые другие зонтичные, Ajuga reptans, Origanum cf. vulgare, Linaria sp., Plantago major etc. По-видимому, степистость южных районов Западной Сибири в таволжанское время продолжала нарастать (об относительном дефиците влаги свидетельствует и характер осадков).

Плиоцен Павлодарская флора.

Здвинский уровень (комплекс Hydrocharis - Scirpus kipianiae -Teucrium elongatum). Здвинский флористический уровень опирается на ископаемый семенной комплекс скв. 98 Здвинского участка с гл. 30,5 м (близ с. То-полевка Барабинского р-на Новосибирской обл., коллекция Зд.84-98-30). Он заполняет существовавший до сих пор хиатус в эволюционной цепи флор западносибирского неогена (34, 37, 39) и отвечает, по-видимому, нижним, гуси-ноперелетским слоям павлодарского регионального горизонта. Коллекции этого уровня известны из 28 местонахождений практически на всей территории юга Западно-Сибирской равнины - от Тарского Прииртышья до Сузунского При-обья, причем коллекции эти в общем заметно богаче таволжанских (до 100-125 таксонов), что связано, по-видимому, с достаточно кратковременной фазой гу-мидизации климата в здвинское время; в их составе зафиксировано почти 400 видов (155 родов, 68% которых имеют своих представителей в современной сибирской флоре). Характерная черта здвинских комплексов - резкое обеднение их остатками древесных и кустарниковых растений, а также прогрессирующее выпадение тургайских реликтов и многих характерных послетургайских форм. Так, здесь уже не встречаются не только таксодиевые, но и такие нередкие еще в таволжанской флоре растения, как Salvinia cerebrata, Carex gracilis, Tubela, Aphananthe, Broussonetia pygmaea, Palaeoeuryale sukaczewii, Magnolia, Macleaya, Rubus pygmaeus, Securinega crassitesta и т.д. Обновление состава западносибирской флоры на здвинском уровне подчеркивается появлением большой группы новых растений - как специфически плиоценовых (Potamogetón planus, Caulinia dorofeevii, С. sukaczewii, Myriophyllum pliocenicum), так и современных, в том числе современных сибирских (Potamogetón coloratus, P. compressus, P. cf. maakianus, P. perfoliatus, Sagittaria sagittifolia, Carex aristata, C. riparia, Scirpus supinus, Neslia paniculata, Aldrovanda vesiculosa, Padus avium, Myriophyllum spi-catum etc.). He следует, однако, и преувеличивать близость здвинской и современной западносибирской флор - в первой еще встречается, и нередко, целый ряд совершенно чуждых холодной нынешней Сибири растений, типичных именно для послетургайской флоры (в том числе и отдельных тургайских реликтов): Azolla aspera, Salvinia cerebratella, Sparganium noduliferum, Potamogeton erosus, Caulinia irtyshensis, Caldesia proventitia, Stratiotes cf. intermedius, Carex flagellata, Pistia sibirica, Comptonia longistyla, Broussonetia sp., Urticicarpum sp., Brasenia chandlerae, Liriodendron sp. и некоторые другие. Следует заметить, что коллекции здвинского флористического уровня иногда встречаются далеко за пределами площадного распространения павлодарской свиты, по-видимому, в останцах последней - например, в Васюганье, в междуречье рек Большой Юган и Кельват; томские геологи предлагают выделять здесь самостоятельную юты-масскую свиту павлодарского регионального горизонта.

Андреевский уровень (комплекс Azolla pseudopinnata - Salvinia glabra - Decodon globosus). Андреевский флористический уровень (33, 35; флоро-тип в обнажении у с. Андреевка на р. Оми близ г. Омска, коллекция ПК.75-Анд.) - завершающая фаза послетургайского флористического этапа в Западной Сибири. Именно в андреевское время значительно обновляется состав западносибирской флоры и характер растительности, и, начиная со следующего, ранне-барнаульского уровня, они приобретают уже современные черты - как по общему составу (разумеется, с сохранением еще отдельных реликтов миоцена), так и по ландшафтным особенностям (хотя и здесь полного тождества не наблюдается). Происходят коллекции андреевского уровня, как нам представляется, из базальных песчаных слоев новостаничной свиты (нижнеильинские слои), новостаничная же свита в ныне действующей стратиграфической схеме показана в верхней части павлодарского регионального горизонта (в ранге одноименных слоев - см. Региональные., 1981). Здесь уместно упомянуть, что первые коллекции андреевской флоры были диагностированы как принадлежащие павлодарскому горизонту еще в середине 50-х годов (6). Всего же в известных сейчас 27 местонахождениях андреевской флоры встречены представители 338 таксонов ископаемых растений (135 родов, в том числе 72% родов ныне местных, 22% чужеземных и 6% вымерших). В составе коллекций еще встречаются (и играют заметную роль) остатки характерных послетургайских растений, значительная часть которых, однако, не переходит в более молодую барнаульскую флору; к таковым относятся Azolla tuberculata, Salvinia cerebratella, Typha besc-zeulica, Sparganium juzepczukianum, Potamogeton cf. corticosus, Caulinia irtyshensis, Stratiotes intermedius, Carex flagellata, Scirpus decipiens, S. nikitinii, S. palibinii, Comptonia sp., Boehmeria gracile, Pilea cantalensis, Nymphaeaceae (Euryaloideae), Aldrovanda eleanorae, Phellodendron, Decodon sibiricus, Diclidocarya menzeiii, Lycopus parvulus, Teucrium cf. sibiricum, Diervilla, Carpolithus cyperoides и ряд других родов и видов, унаследованных от послетургайского миоцена. В то же время в андреевской флоре заметно увеличивается роль молодых растений - как специфически плиоценовых (на нашей территории) Potamogeton coloratus, P. maakianus, Caulinia sukaczewii, Myriophyllum pliocenicum, Sambucus palaeonigra, так и таких, которые, появившись здесь в андреевское время, доныне сохраняются в Западной Сибири: ряд видов рдестов (Potamogeton gramineus etc.), Triglo-chin sp., Glyceria maxima, Carex rostrata, Duschekia sp., Corispermum sp., различные Caryophyltaceae (Cerastium, Dianthus, Gypsophila и др.), Thalictrum glaucum, Linaria ex sect. Laeves, Artemisia sp. и т. д.

Современный флористический этап (эоплейстоцен) Барнаульская флора

Флоры барнаульского типа (3, 4, 39), открывающие современный этап развития флоры Западной Сибири, в течение многих лет рассматривались в ранге флористического уровня (42), однако в последнее время среди барнаульских флор удалось наметить два варианта - более древний раннебарнаульский, быть может, переходный от плиоцена, и более молодой, уже несомненно эоплейсто-ценовый позднебарнаульский.

Раннебарнаульский уровень (комплекс Azolla pseudopinnata - Суре-rus glomeratus - Leitneria). Флоротип - в скважине 77 близ г. Барнаула (4). Всего 10 местонахождений, расположенных на юго-востоке равнины; идентифицировано 300 видов, принадлежащих к 125 родам; количество местных родов около 80%, количество вымерших - 2-4%. Резкий рубеж, отделяющий ранне-барнаульскую флору (современный флористический этап) от более древней андреевской (послетургайский этап) подчеркивается появлением большой группы специфически четвертичных в Западной Сибири растений: настоящая Salvinia natans, Larix sibirica, Juniperus sp, Potamogeton crispus, Potamogeton cf. obtusus, Zannichellia pedunculata, Scheuchzeria palustris, Carex contingua, C. cy-peroides, C. lasiocarpa и некоторые другие виды осок, Betula pendula, В. pubes-cens, Amaranthus sp., Atriplex patula, A. cf. calotheca, Chenopodium cf. urbicum, Ranunculus acris, Thalictrum lucidum, Linum cf. perenne, Heracleum sp., Argusia cf. sibirica, Pedicularis sp., Patrinia cf. sibirica, Bidens cernua и ряд других сложноцветных и т. д. Практически все перечисленные растения входят в состав плейстоценовой флоры Кулундинско-Барабинского региона, подавляющее большинство их и сегодня можно встретить в различных стациях степных ландшафтов. Однако раннебарнаульская флора, хотя и лишенная вымерших на андреевском уровне Azolla tuberculata, Salvinia cerebratella, Sparganium juzepczukianum, Caulinia irtyshensis, Stratiotes intermedius, Carex flagellata, Scirpus decipiens и рада других видов камыша, Comptonia sp., Boehmeria gracile, Pilea cantalensis, Aldro-vanda eleanorae и др., все еще включает целый ряд унаследованных от послетур-гайской флоры растений - как специфически поздненеогеновых (Azolla pseudopinnata, Salvinia glabra, S. tuberculata, Potamogeton mica, Caulinia dorofeevii,

Cyperus glomeratus, Cyperus fuscus etc.), так и более архаичных: во многих коллекциях этого уровня могут быть встречены остатки травянистых Azolla aspera, A. monilifera, A. tomentosa, Salvinia intermedia, Potamogeton decipiens, P. erosus, P. cf. tertiarius, Dulichium vespiforme, Scirpus longispermus, Epipremnum crassum, Lemnospermum pistiforme, Cleome rugosa, Potentilla cf. pliocenica, Hypericum co-riaceum, Decodon globosus, Naumburgia subthyrsiflora и даже широколиственных древесных (Leitneria, Morus tertiana), кустарников (cf. Aralia, Sambucus lucida, S. cf. pulchella) и лиан (Vitaceae, Cucurbitaceae etc.).

Позднебарнаульский уровень (комплекс Azolla pseudopinnata - Potamogeton natans - Betula nana). Ископаемые семенные комплексы позднебар-наульского уровня (14 местонахождений, флоротип в скв. 31 на западной окраине с. Мангазерка, гл. 16,0-16,3 м, коллекция Кб.61-31-16) по составу близки к раннебарнаульским, но отличаются присутствием остатков весьма умеренных, а подчас и фригорифильных растений, в числе которых могут быть отмечены настоящая Selaginella selaginoides, Carex pauciflora, Betula humilis, B. nana и, по-видимому, иные Betula секции Nana, Ranunculus gmelinii, R. radicans и другие мелкоплодные виды лютика, Callitriche stagnalis, Empetrum nigrum, Androsace septentrionalis и т. п. В то же время здесь сохраняются характерные Azolla pseudopinnata, Salvinia glabra, S. tubercuiata, Pilularia globulifera, Cyperus glomeratus, Cyperus fuscus, Myriophyllum pliocenicum etc. Установлено 279 видов, принадлежащих 126 родам; количество ныне местных родов составляет 85-90% (в отдельных комплексах - до 100%), родов чужеземных - не более 10-13%, вымерших от 0 до 2%.

Вопросы палеогеографии

Итак, подведем итоги. В истории третичной флоры и растительности Западной Сибири может быть выделено три крупных этапа: эоценовый предтур-гайский этап, олигоцен-миоценовый этап господства тургайской флоры и по-слетургайский этап (поздний миоцен-плиоцен). В эоплейстоцене западносибирская флора вступила уже в современный этап своего развития. Каждый этап включает в себя несколько флористических уровней - «лон»: предтургайский этап - 3 уровня, тургайский -11, послетургайскйй - 5. Анализ конкретных флор этих уровней позволяет сделать определенные палеогеографические выводы.

В раннем и среднем палеогене большая часть территории ЗападноСибирской равнины была занята унаследованным от мела морским бассейном (рис.4), по берегам и на редких островах которого господствовали богатые, близкие к субтропическим леса с участием пальм, вечнозеленых дубов, трохо-дендронов и других представителей полтавскб'й (волынской) флоры. Площадь неглубокого теплого моря то несколько уменьшалась, то увеличивалась, менялся мир морских организмов, постепенно изменялись ландшафты и раститель

Рис. 4. Палеогеографическая схема Западно-Сибирской равнины. Поздний эоцен (тавдин-ское время). Орогидрографическая обстановка дана по С.Б. Шацкому (1978). - морс; 2 - журавское (тургасское) «озеро-море»; 3 - низменная прибрежная равнина (зона маршей); 4 -озерно-аллювиальная равнина; 5 - аллювнально-озерная равнина; 6 - аккумулятивно-денудационная равнина; 7 - возвышенное плато; 8 - низкие горы. Компоненты растительности: Р - пальмы н другие субтропические формы, 10 - таксодиевые; 11 - другие хвойные (главным образом сосна и ель); 12 - широколиственные деревья; 13 - бореальные мелколистные породы; 14-кустарники; 15 - островные леса, редколесья; 16-заболоченные леса; 17- открытые ландшафты, степи. ность прибрежной суши, но самые резкие, кардинальные изменения всех природных явлений, включая биоту, произошли на рубеже эоцена и олигоцена. Регрессия морского бассейна, вызванная региональным поднятием ЗСП и районов ее обрамления, в сочетании с прослеженными по всей Северной Евразии изменениями климата обусловила деградацию субтропической флоры и растительности и завершение того флористического этапа, который мы называем предтургайским. Естественно, смена полтавской (волынской) флоры на тургай-скую не была мгновенной, катастрофической; не была она, строго говоря, и одновременной на всей территории Западной Сибири. Многие элементы мезо-фильной тургайской флоры возникли задолго до олигоцена (Taxodium, Sequoia, Zelkova, Cercidiphyllum, Vitis, некоторые Fagaceae, Betulaceae и др.), и изменения орогидрографической обстановки на рубеже среднего и позднего палеогена лишь повысили конкурентоспособность этих растений и позволили им сначала занять экологические ниши, освобожденные эоценовыми термофилами, а затем осуществить экспансию на обширнейшую территорию равнины. Дно регрессировавшего моря стало тем основанием, на котором в олигоцене начали наслаиваться аллювиальные, озерные, болотные и сложные аллювиально-озерные отложения. На всей территории воцарились новые ландшафты, и значительные изменения климата, который по сравнению с предыдущим, почти субтропическим, стал умеренно теплым и достаточно влажным, вызвали обновление флоры и развитие нового типа растительности - тургайского, который просуществовал в Западной Сибири по меньшей мере 25 млн. лет, постепенно изменяясь и модифицируясь, но сохраняя в общем свои основные черты.

Первые по-настоящему тургайские флоры, хотя и сохраняющие реликтовые элементы эоцена, установлены в раннерюпельских отложениях озерно-аллювиальной равнины - в атлымской свите. Богатые хвойно-широколист-венные умеренно теплолюбивые леса из Pinus, Picea, Athrotaxis, Sequoia, Taxodium, Pterocarya, Tubela, Carpinus, первых и еще редких Betula, Liriodendron, Magnolia, архаичных Moraceae, Hamamelidaceae, Rosaceae, Simaroubaceae, с хорошо развитым кустарниковым подлеском и участием .лиан (Vitaceae, Acti-nidia, некоторые Araceae и Araliaceae) покрывали в это время почти всю территорию низменности; они были особенно пышно развиты в восточных и северо-восточных ее районах, а также вдоль южного обрамления, тогда как современная Бараба и Прииртышские равнины характеризовались, вероятно, лесами островного типа, преимущественно из листопадных пород с кустарниками Comptonia, Myrica, Rubus, Swida, Sambucus, Weigela, Diervilla etc. В отличие от более древних флор предтургайского этапа здесь уже заметную роль играли травянистые растения — главным образом гигро- и гидрофиты, в том числе и первые, хотя и весьма архаичные, представители современных евразийских и североамериканских родов.

Вторая половина раннего олигоцена (время формирования отложений новомихайловского регионального горизонта) - время относительного тектонического спокойствия, выравнивания территории, широкого развития озер и болот. Климат оставался по-прежнему теплым и влажным. Территория низменности представляла собой, по-видимому, слабо расчлененную равнину со сравнительно медленно текущими реками, с многочисленными озерными и болотными водоемами, особенно обильными в центральных и восточных районах современной Кулунды; ископаемые флоры позволяют говорить о существовании сплошных лесных массивов на восточной окраине низменности (нынешнее Приобье, Томь-Обский водораздел), а также в центральной и северной частях Западной Сибири (бассейны современных Демьянки, Васюгана, Тыма и севернее). В восточных районах низменности, по-видимому, относительно приподнятых, речная сеть была более развитой, а долины - лучше разработанными, чем в Центральной Кулунде и на юге Барабы, где леса имели, вероятно, островной характер, будучи приуроченными к повышенным элементам рельефа; в низинах располагались заболачивающиеся озера и болота. Леса этого времени были влажными, нередко заболоченными и состояли главным образом из хвойных и широколиственных деревьев (кроме севера равнины, где преобладали, по-видимому, чисто хвойные леса, и некоторых районов Северной Барабы, где роль хвойных пород была незначительной) с обильным кустарниковым подлеском и с участием Виноградовых и актинидиевых лиан (возможно, лианами были и некоторые АгаНасеае, МетБрегтасеае и др.). Нередко встречались топяные болота, поросшие ТахосПит, 01ури>51гоЬи8, Ыуэза, вероятно, Ьекпепа; окна чистой воды в этих болотах затягивались свободно плавающими дерновинками водяных папоротников и ряской (здесь же обитали З^кЛеБ, АШгоуап(1а, некоторые РЬуПатЬив и Securinega), а берега зарастали разнообразными ТурЬа, Эра^апшт, АИвпШасеае, Сурегасеае, Агасеае, ЬуЛгасеае и т.д. (рис.5). Среднегодовые температуры того времени были навряд ли ниже 15-18'С при среднегодовом количестве осадков порядка 1100-1300 мм, что благоприятствовало накоплению каустобиолитов.

В начале позднего олигоцена климатическая обстановка существенным образом не изменилась, но значительная часть Западно-Сибирской низменности оказалась под водой благодаря возникновению обширной акватории, обычно называемой «туртасским», или «журавским» озером-морем. Суша оставалась покрытой хвойными (на севере) и богатыми полидоминантными широколиственно-хвойными лесами (флора лагерносадского типа). Это та же тургайская флора времени наибольшего ее расцвета. Как и в раннем олигоцене, наиболее

Рис. 5. Палеогеографическая схема Западно-Сибирской равнины. Ранний олигоцен (новомихайловское время). Условные обозначения см. на рис. 4. пышного развития лесная растительность достигала в восточных районах низменности, а на западных берегах бассейна и на его островах, также покрытых лесом, разнообразие лесной растительности было существенно меньшим (рис.6). Основное тургайское ядро более древних флор переходит в лагерносад-скую флору лишь с очень небольшими изменениями, однако последняя, особенно на молодом, кошкульском уровне, отличается несомненным своеобразием -она лишена уже многих архаичных форм и приобретает некоторые специфические черты, предвещающие становление будущей неогеновой флоры Западной Сибири.

После распада «туртасского» бассейна в конце позднего олигоцена в центральной части Западно-Сибирской равнины сохранилась обширная цепь сравнительно небольших по площади неглубоких озер; высокое положение конечного базиса эрозии способствовало заболачиванию территории, хотя среднегодовое количество осадков в раннем миоцене, по-видимому, сократилось по сравнению с предшествовавшей эпохой. Особенно широко были распространены озерно-болотные водоемы на западе Обь-Иртышского междуречья - от среднего течения р. Васюгана и верховьев Тартаса и Тары до Омско-Тарского Прииртышья; чрезвычайно характерно, что на этой территории заметную роль во флоре играли низинные Taxodium и Glyptostrobus, тогда как преимущественно горная Sequoia здесь отсутствовала: ее ареал ограничивался восточным и южным обрамлением равнины, где уже в палеогене существовали горные сооружения. Преобладающим типом ландшафтов по-прежнему оставались смешанные леса; они господствовали на территории современных Кулунды и Бара-бы и по восточной окраине низменности распространялись вплоть до верховьев Тыма и Ваха, тогда как на севере Обь-Иртышского междуречья, в теперешнем Васюганье и в бассейне р. Юган роль древесных пород была более скромной, а в конце этапа здесь, возможно, существовали и открытые ландшафты (рис.7).

К позднему миоцену в обстановке нового оживления тектонической деятельности и усиления континентальное™ климата развитие озерно-болотных водоемов на большей части территории Западной Сибири резко сократилось. Началу нового седиментационного этапа предшествовала эпоха энергичных размывов, в результате которой буроугольные отложения в некоторых районах низменности (особенно примыкающих к ее обрамлению) были частично или даже полностью уничтожены. Колебания конечного базиса эрозии приводили к неоднократному перемыву и переотложению вновь сформировавшихся осадков, и отложения нового седиментационного цикла представляют собою чрезвычайно сложно построенный озерно-аллювиальный комплекс с многочисленными врезами, внутриформационными несогласиями и т.д. Начальная фаза этой новой седиментационной эпохи (время формирования слоев с таганской флорой) ха

Рис. 7. Палеогеографическая схема Западно-Сибирской равнины. Ранний миоцен (васюганоярское время). Условные обозначения см. на рис. 4. растеризовались деградацией лесной тургайской флоры, и со следующей кась-ковской фазы начинается развитие качественно новой флоры - бореальной лесостепной, а в дальнейшем и степной послетургайской. При этом есть основания полагать, что «остепнение» южных районов Западной Сибири надвигалось с запада, и на территории Прииртышских равнин развитие степных ландшафтов началось раньше и шло более стремительными темпами, чем на севере и северо-востоке современной Барабы. К концу позднего миоцена (таволжанский уровень) в южной половине низменности окончательно воцарились степные условия (небольшие лесные массивы сохранялись лишь вдоль речных долин), а две волны аридизации (в раннем и, по-видимому, в начале позднего плиоцена) привели к почти полному исчезновению тургайских реликтов и к угасанию послетургайской флоры, сменившейся в начале эоплейстоцена (раннебарнаульский уровень) флорой уже современного типа.

III. Северо-Восток России.

Палеогеновые и неогеновые флоры и вопросы стратиграфии

При палеокарпологическом изучении кайнозойских отложений Северо-Востока России исследователю приходится сталкиваться с многочисленными трудностями. Здесь и географическая разобщенность отдельных выходов фло-роносных отложений, зачастую приуроченных к трудно доступным молодым межгорным и окраинным впадинам, что затрудняет взаимную корреляцию флор, и высокая плотность нередко метаморфизованных пород, требующих определенной модификации методики, и типично плохая сохранность большинства ископаемых диаспоридиев, и целый ряд других особенностей, которые усугубляются крайней скудостью наших знаний о составе древних флор Северо-Востока, о путях и темпах их эволюции и т.д. Однако эти трудности вполне преодолимы, и надо надеяться, что со временем, в случае реанимации палеонтологических исследований, ископаемые флоры Северо-Востока будут выявлены не хуже, чем западносибирские или восточноевропейские.

В коллекционном фонде новосибирских палеокарпологов практически отсутствуют материалы по эоценовым флорам СВР. Единственная коллекция из усть-пенжинской свиты, обычно датируемой эоценом, собрана автором в 1981 г. на северном берегу Пенжинской Губы в обнажении между устьями рек Шеста-кова и Мал. Шестакова (43, 44). Она содержит около 30 видов растений чрезвычайно архаичного состава с участием представителей семейств Taxodiaceae, Cupressaceae, Pinaceae, Hamamelidaceae, вероятно, Sapotaceae, Symplocaceae, быть может, Styracaceae (?), Cornaceae (?), Nyssaceae (?) etc. П.И.Дорофеев, которому автор показывал эту коллекцию, особо подчеркнул ее чрезвычайную древность и отметил, что карпоидов подобного типа он не встречал в известных ему эоценовых флорах СВР. Эоценовый возраст усть-пенжинской свиты подтвержден изучением листовых отпечатков (А.Г.Аблаев) и спорово-пыльцевыми данными (Т.Д.Давидович), однако высокий эндемизм семенной флоры вынуждает оставить ее без рассмотрения.

К эоцену относятся анжуйская флора Новосибирских островов и известная тастахская флора (междуречье Индигирки и Хромы), изученные П.И. Дорофеевым. К сожалению, эти флоры монографически не обработаны и не опубликованы автором - в печати появились только рабочие списки коллекций П.И. Дорофеева (в частности, в очень информативной монографии «Палеоген и неоген Северо-Востока СССР», изд. ЯНЦ СО АН СССР, Якутск, 1989 - далее в ссылках: СВ, 1989). Сколько можно судить по спискам, в этих однотипных флорах присутствуют Azolla ex gr. teschiana (=Azollites P.Nikit.), Taxodium, Glyptostrobus, Sciadopitys, несколько родов семейства Pinaceae (Picea, Abies, Tsuga, Larix и др.), Myrica (Cerophora), Magnolia, Humularia, Ampélopsis, Parthe-nocissus, Actinidia, Aralia, Andromeda и другие Ericaceae, Sambucus, a также Potamogeton ex gr. tavdensis (=Drepanocarpus mihi), Epipremnella sp. (видимо, близкая к Epipremnum antiquum G.Bal.), архаичные нимфейные (Nupharella, Tavdenia, Palaeonymphaea, возможно, тождественная западносибирской Pania), Decodon ex gr. vectensis и ряд других древних водно-болотных трав. В целом это, несомненно, «предтургайские» по нашей терминологии флоры, характеризующие теплый и достаточно влажный, близкий к субтропическому климат. П.И.Дорофеев ограничился констатацией эоценового возраста анжуйской и тастахской флор; авторы (СВ, 1989) полагают, что формирование тастахского регионального горизонта началось в конце ипра. Нам представляется, однако, что эти комплексы, сходные в основных чертах с нашими тавдинскими, не могут быть древнее бар-тона или самых верхов лютета (об этом же, по-видимому, свидетельствует заметная роль в палинокомплексах пыльцы Quercus graciliformis, Castanea crena-taeformis, Castanopsis pseudocingulum, Rhoipites granulatus и др., a также находки динофлагеллят зоны Wetzeliella articulata).

Олигоцен Северо-Востока изучен палеокарпологами также совершенно недостаточно. Опубликовано (СВ, 1989) несколько небольших семенных комплексов из параметрических скважин, пробуренных в Нижнеколымском прогибе близ устья р. Омолон (П.И.Дорофеев). Эти комплексы имеют уже несомненно тургайский состав и, по крайней мере, часть из них по составу близка к западносибирским олигоценовым флорам; в частности, комплекс усть-омолонской свиты содержит Azolla ventricosa, Pinus ex sect. Strobus, Potamogeton ex gr. erosus, Sagisma turgida, "Najas tavdensis" (=Stratiotes imperfectus mihi) и ряд других форм, сближающих его с атлымской флорой Западной Сибири. К олиго-цену же относится и тафономически очень бедная флора омолойской свиты флора ручья Сергея» - Дорофеев, 1972); авторы (СВ, 1989) считают ее ранне-олигоценовой, что, с нашей точки зрения, маловероятно.

К самому концу олигоцена (или к началу миоцена?) мы относим (25) нижнекавинскую флору интервала 554-938 м скв. К-1 (Северное Приохотье, Кавинско-Тауйская впадина). В этой флоре определены Azolla (Rhizosperma) sp., Salvinia aff. sibirica, Picea sp., Potamogetón ex gr. corticosus, Epipremnum aff. or-natum, Comptonia aldanensis, Myrica ex gr. gale, Tubela (Alnaria) sp., Polanisia sibirica и некоторые другие растения. Здесь характерны Epipremnum aff. ornatum и Polanisia sibirica, явно тяготеющие к олигоцену; остальные формы имеют широкое вертикальное распространение и в общем мало показательны, так что вывод о возрасте соответствующих отложений сделан в достаточной степени условно.

Близкий к олигоцен-миоценовой границе возраст имеет очень интересная флора так называемой оголорской свиты ильдикиляхского регионального горизонта, изученной автором по скв. 64 (интервал 42-109 м) на р. Улахан-Кююгюлюр (правый приток р. Омолой, сборы А.Г.Савченко - СВ, 1989). Здесь установлено более 60 видов ископаемых растений, среди которых заслуживают быть отмеченными Taxodium, Glyptostrobus, Larix, Picea, несколько видов Pinus, Potamogetón corticosus, Caldesia proventitia, Epipremnum cristatum, E. ornatum, Myrica omoloica, Comptonia longistyla, ряд видов AInus, Betula и Tubela, Aldro-vanda jacutica, Padus, Prunus, Rubus, Vitis, Ampélopsis и т.д. И по составу, и по степени эволюционной продвинутое™ (около 40% ныне местных, североякутских родов) оголорская флора напоминает западносибирские комплексы ляминского уровня, отражает сходные ландшафты и имеет, по-видимому, близкий возраст.

К раннему миоцену мы относим среднекавинскую флору уже упоминавшейся скв. К-1 в Северном Приохотье (25). Эта несомненно тургайская флора (ее горный северо-восточный вариант) с намечающимися признаками обеднения отражает существование богатых полидоминантных преимущественно хвойных лесов из Larix, Picea, Pinus, Pseudotsuga, Sequoia, Metasequoia, Taxodium, Glyptostrobus, с участием Tubela, AInus и Betula, с кустарниками и лианами. Явную архаичность этой флоре, помимо болотного кипариса, придают такие формы, как Sagisma, Epipremnum cristatum, E. aff. ornatum, Potentilla proanserina, Microdiptera, Styrax и др. Климат времени существования среднекавинской флоры, судя по современному распространению аналогов большинства вымерших видов растений, был мягким, без засушливого периода, с годовым количеством осадков порядка 1000 мм или более, с недолгой, относительно мягкой зимой; среднегодовая температура, надо полагать, едва ли превышала 10-12'С.

Близкий возраст имеет коллекция из так называемой нижнеинтахской толщи ильдикиляхского горизонта, изученная нами (СВ, 1989) по сборам О.В.Гриненко из обнажения Интах (низовья Индигирки, Момская впадина). Для нее характерно обилие остатков хвойных пород (по 2-3 вида ели и лиственницы, а также метасеквойя), разнообразие широколиственных (Juglans, Pterocarya, Morus, Liriodendron, 2-3 вида Padus, Cerasus, Phellodendron, Poliothyrsis, Nyssa etc.) и мелколистных (Alnus, Betula) деревьев, кустарников (Corylus, Aralia, Swida, Sambucus) и лиан (Vitis, Ampélopsis, Parthenocissus, Actinidia). Интахская флора, вероятно, несколько моложе среднекавинской и несколько напоминает западносибирские флоры екатерининского уровня.

К концу раннемиоценовой эпохи относится, по-видимому, обедненная флора буроугольной койнатхунской толщи (обнажается у оз. Койнатхун в бассейне р. Тнеквеем к северо-восточнее Анадыря), изученная П.И.Дорофеевым (Бискэ, 1975) и нами (1989 г.). Несколько небольших семенных комплексов отражают существование приуроченных, видимо, к межгорной впадине, хвойных лесов, главным образом еловых с участием сосны, лиственницы, вероятно, пихты, с Glyptostrobus во втором ярусе и со значительной ролью представителей семейства Betulaceae (береза, ольха и вымершая Tubela). В комплексах практически отсутствуют остатки широколиственных пород (П.И.Дорофеев отмечает находку эндокарпа Juglans), что может быть объяснено случайными факторами (особенно учитывая общую тафономическую бедность ископаемой флоры).

Наиболее хорошо изученной (и как следствие этого - наиболее богатой) из флор Северо-Востока России является флора Мамонтовой Горы на р. Алдан (2, 19, 22, 24, 27). Только по нашим сборам здесь установлено около 250 видов, с учетом же данных П.И.Дорофеева (1969) количество определенных таксонов превышает 280. В составе флоры, характеризующей богатые леса горной страны, насчитывается 50% родов, доныне встречающихся в Якутии, 43% родов экзотических и 7% - вымерших. Долина Палео-Алдана в это время отличалась обилием озерно-старичных водоемов, заселенных всевозможными Azolla, Sal-vinia, Sparganium, Potamogeton, Nymphaea, Brasenia, Ceratophyllum, Aldrovanda, Hippuris, Myriophyllum; на влажных берегах рек и озер обитали Caldesia, Carex, Scirpus, Decodon, некоторые Ranunculus, Hypericum, Viola и т.д. Водоемы были окружены зарослями ольхи и ивы; в долинах поселялись Padus, Tubela, Juglans, Pterocarya и кустарники Spiraea, некоторые Rubus, Sambucus и др. Наиболее богатые смешанные леса располагались, по-видимому, в лучше дренированных участках долин и по бортам последних; выше, на горных склонах, существовали, вероятно, участки хвойных, а быть может и темнохвойных лесов из ели, пихты, тсуги, некоторых сосен. В целом по совокупности палеоботанических данных флора Мамонтовой Горы квалифицируется в качестве обедненного варианта тургайской флоры и датируется средним миоценом; климат определяется как мягкий, умеренно теплый, без засушливого периода, с годовой суммой осадков порядка 1000 мм, с недолгой мягкой зимой, хотя в отдельные дни морозы могли достигать 15-20'. Следует подчеркнуть, что хорошая изученность разреза Мамонтовой Горы и разносторонняя его палеоботаническая характеристика (семена и плоды, отпечатки листьев, споры и пыльца) делают этот разрез и его флору опорными для среднего миоцена Северо-Востока России.

Очень интересны миоценовые флоры севернопекульнейвеемской свиты бассейна р. Анадырь, где на территории Вельской и Кутинской впадин палео-карпологическим методом был изучен целый ряд естественных разрезов (2, 24). Получены две группы ископаемых флор. Наиболее древние из них отражают существование богатых полвдоминантных смешанных лесов горной области. Хвойные деревья представлены здесь несколькими видами лиственницы, ели, сосны, а также тсугой, дуглассией (псевдотсугой) и пихтой; очень характерно присутствие таксодиевых (Metasequoia, Glyptostrobus). Разнообразны листопадные деревья и кустарники, среди которых преобладают Tubela, береза и ольха (присутствует, по-видимому, и ольховник - Duschekia), но нередки и широколиственные (Juglans, Pterocarya, Morus), а также лианы - Ampélopsis, Vitis, быть может, Meliosma. Как и в Мамонтовой Горе, флора здесь сохраняет тургайский облик; это подчеркивается и составом травянистых растений, среди которых встречаются Dulichium, Epipremnum cf. cristatum, Decodon gibbosus, Diclidocarya sibirica, Andromeda cf. nigra, A. brunnea и некоторые другие виды, свойственные олигоцен-миоценовым флорам Северной Азии. В целом нижняя севернопекуль-нейвеемская флора близка к мамонтовогорской (быть может, лишь чуть моложе) и также относится нами к среднему миоцену. По-видимому, и климат сред-немиоценовых Палео-Алдана и Палео-Анадыря был сходным (с вероятной поправкой на большее влияние Тихого океана на последний).

Вторая, более молодая группа севернопекульнейвеемских флор имеет несколько иной облик. Эти флоры также отражают существование горных лесов, но уже главным образом хвойных, участками темнохвойных, заметно менее экзотичных, чем предшествующие (количество ныне местных родов здесь достигает 71% против 54% во флорах первой группы). Характерные признаки этих комплексов - разнообразие (впрочем, меньшее, чем в первой группе флор) и обилие остатков Pinaceae при полном отсутствии таксодиевых; обилие умеренных Betulaceae (главным образом ольхи и березы, но нередко встречаются и кпылатки ольховника) и розоцветных (два вида черемухи, Rubus, Prunus), обитавших, по-видимому, в речных долинах; практически полное отсутствие остатков широколиственных деревьев и лиан (единичные обломки семян Vitaceae gen. indet.); участие, хотя и незначительное, представителей тургайских флор

Selagineila ex gr. mnioides, Aldrovanda, Aralia, Weigela kryshtofovichiana, Sambu-cus lucida) в сочетании с современными весьма умеренными Scirpus sylvaticus, Parnassia palustris, Andromeda polifolia, Loiseleuria etc. В общем верхняя север-нопекульнейвеемская флора характеризует ощутимое ухудшение климатических условий (хотя климат и оставался еще бесконечно далеким от теперешнего климата суровой Чукотки и приближался,скорее, к современному южнотаежному климату нижнего Амура). Она явно беднее мамонтовогорской, имеет, скорее, верхнемиоценовый возраст и относится к завершающим фазам тургайского этапа.

Флора Сыпучего Яра на р. Кухтуй в Охотской впадине изучалась П.И.Дорофеевым (Бискэ, 1975) и нами (СВ, 1989). Полученные семенные комплексы отражают существование достаточно богатых смешанных лесов с преобладанием хвойных (главным образом Pinaceae, меньше Taxodiaceae, возможно, Cupressaceae), со значительным участием сережкоцветных (главным образом Tubela, Betula и Alnus), но еще с ощутимой ролью широколиственного элемента (Acer, Pterocarya). Флора несколько напоминает нижнюю севернопекульнейве-емскую, однако, учитывая существенно более южное положение долины р. Кухтуй по сравнению с бассейном р. Анадырь, возраст кухтуйской флоры может быть определен как средний-поздний миоцен.

Особого внимания заслуживает известная хапчан-тиммердэхская флора обнажений нижнего течения р. Омолой, изучавшаяся П. И. Дорофеевым (1972) и нами (СВ, 1989). В этой также лесной флоре установлено сейчас более 130 видов ископаемых растений (П.И.Дорофееву было известно лишь 73). Богато представлены Pinaceae (пихта, не менее трех видов лиственницы, по 2-3 вида сосны и ели), Betulaceae (3-4 вида Alnus, 7 видов Betula, 3 вида Tubela, а также Duschekia), Rosaceae (Comarum, Padus, не менее 2 видов Prunus и 6 видов Rubus, а также, по-видимому, Rosa), Vitaceae, архаичные виды Myricaceae, Ericaceae, Cornaceae и Caprifoliaceae, в том числе описанные из Мамонтовой Горы. Своеобразно выглядит и группа травянистых растений: 6-7 видов Sparganium, более 10 видов Potamogeton, разнообразные Сурегасеае (5 родов, в том числе вымершая Caricoidea), Polygonum, Caryophyllaceae, архаичные нимфейные и т.д. Безусловно прав П.И.Дорофеев, говоря об одновозрастности' флор обнажений Хап-чан-Хайа и Тиммердэх-Хайа и о принадлежности их к позднему миоцену (с нашей точки зрения, вероятно, к самому началу последнего). Необходимо подчеркнуть, что общее богатство рассматриваемой флоры, с учетом ее географического положения (под 71'с.ш.!), полидоминантность отражаемых ею лесов, значительное участие растений, современные аналоги которых распространены в теплоумеренных или даже субтропических областях (некоторые Pinus, Epi-premnum, Tubela, Brasenia, Vitaceae, Weigela etc.), - все эти черты позволяют рассматривать ее, несмотря на отсутствие таксодиевых и в общем незначительное участие широколиственных пород, в качестве хотя и резко обедненной, но все еще тургайской флоры (северо-восточного варианта последней).

К позднему миоцену Ю.П.Баранова и С.Ф.Бискэ (СВ, 1989) относят отложения гусинской свиты южного побережья Пенжинской Губы. Ископаемые флоры этой свиты изучал П.И.Дорофеев (Бискэ, 1975); им получено два бедных, но четко разновозрастных комплекса. Более древний из них, характеризующий нижнюю часть разреза, содержит Picea sp., Larix sp., Carex sp., Decodon globosus, Andromeda brunnea; здесь обнаружены также Эндокарпы Juglans ex gr. cinerea и многочисленные шишки хвойных (сосна, ель, лиственница и тсуга), а среди листовых отпечатков АГ.Аблаев (1985) определил Sequoia, Metasequoia, Taxodium и разнообразные буковые. Это позволяет говорить о распространении хвойных лесов с участием широколиственных пород в долинах рек. В комплексе верхней части разреза установлены Picea sp., Larix sp., Sparganium cf. steno-phyllum, Potamogetón pectinatus, Epipremnum crassum, Populus sp., Padus sp., Hip-puris vulgaris, Menyanthes trifoliata; здесь же собраны шишки ели и лиственницы (тоже лесная, но более умеренная флора). Как видно, оба комплекса гусинской свиты тафономически весьма бедны, однако они определенно указывают, что в эпоху их формирования в Северном Приохотье были распространены постепенно беднеющие хвойные леса с участием широколиственных пород (во всяком случае, в начале этапа).

В публикации (24) приведен состав установленной нами по материалам Л.А.Анкудинова и личным сборам янской флоры - флоры обнажения Олений Спуск на правом берегу р. Яна (Магаданская область). В семенных комплексах янской флоры остатки древесных растений количественно преобладают над остатками травянистых; среди древесных превалируют голосеменные (что вообще типично для неогеновых лесных флор горных областей). Хвойные представлены в основном елью и лиственницей, более редки остатки сосны, тсуги и дуглассии. Таксодиевые (Glyptostrobus dubius) встречены лишь в одном образце из пятнадцати, но представлены хорошо сохранившимися семенами (26); нет сомнения, что глиптостробус еще встречался в янских лесах (возможно, в составе кустарникового подлеска). Среди древесно-кустарниковых покрытосеменных определены несколько видов березы, ольха, вымершие виды восковника, близкие Myrica gale, а также Comptonia, Prunus, Stephanandra, Swida, Sambu-cus, Weigela, Diervilla. В целом воспроизводится растительность хорошо выработанной долины, где по влажным берегам обитали болотные травы, а выше по склонам господствовали елово-лиственничные леса с хорошо развитым подлеском. Янская флора еще слабо выявлена, однако можно достаточно уверенно говорить о ее позднемиоценовом возрасте и о существенно обедненном тургай-ском характере.

Близкий, если не тождественный возраст имеет флора нагаевской толщи (г. Магадан), изучавшаяся П.И.Дорофеевым (1962) и нами (24). Некоторую архаичность нагаевской флоре придает Myrica ex gr. morella, на которую указывает П.И.Дорофеев, однако эта находка уникальна, определение эндокарпа относится к началу 60-х годов и с тех пор не ревизовалось, описание этой мирики не опубликовано, а в наших сборах из бухты Нагаева (26) в обилии встречаются плодики значительно более умеренной Myrica ex gr. gale, современные аналоги которой встречаются на Аляске, по берегам Охотского моря, на Камчатке и Курилах. Таким образом, при современном состоянии изученности нагаевской флоры имеются основания говорить о близости ее возраста к позднему миоцену и о сходстве «янских» и «нагаевских» климата и ландшафтов. Вероятно, сюда же примыкает и слабо выявленная верхнекавинская флора из скв. К-1 в Северном Приохотье, интервал 46-149 м (25).

К концу позднего миоцена мы относим также пока еще слабо изученную флору левобережья р. Осиновой в бассейне р. Анадырь (2, 24) и, по-видимому, одновозрастную ей (44) баёковскую флору (скв. 32 на левобережье р. Большой Ашой, объект «II Баёково»). В них уже нет таксодиевых, немногочисленными остатками представлены редко встречающиеся широколиственные породы (зато изобилуют мелколистные сережкоцветные - ольха, береза, ольховник), нет архаичных трав, еще сохранявшихся в более древних миоценовых флорах Северо-Востока, типа Potamogetón omoloicus, Caldesia proventitia, Scirpus tertiarius, Irtyshenia и т.п., хотя еще сохраняются Epipremnum crassum, Saururus, Compto-nia, Brasenia, Sambucus Iaevis etc. Можно, пожалуй, утверждать, что комплексы осиновской и баёковской флоры не являются уже даже обедненными тургай-скими - это уже качественно новая бореальная флора, сохраняющая, однако, некоторые реликтовые элементы и в этом отношении напоминающая послетур-гайскую флору Западной Сибири.

Близкий возраст имеет, по-видимому, флора образца, переданного нам Ю.Е.Дорт-Гольцем из долины р.Тнеквеем, по-видимому, из того же обнажения, откуда происходит упомянутая выше раннемиоценовая флора койнатхунской толщи Бискэ-Дорофеева. Общими с койнатхунской флорой здесь являются только два вида: Juglans ex gr. cinerea (J. cf. omoloica в данном случае) и Decodon ex gr. globosus. Гораздо больше различий: в рассматриваемой флоре отсутствуют Epipremnum, Tubela, зато встречаются мхи, современные или почти современные Juncus cf. arcticus, Ceratophyllum submersum, Empetrum nigrum, Andromeda cf. polifolia, Chamaedaphne calyculata, Artemisia cf. vulgaris. Еще в среднем миоцене многие из названных родов были представлены другими, вымершими видами (например, Chamaedaphne minuta, Andromeda brunnea, A. nigra) или не встречались вовсе (Juncus, Artemisia). К сожалению, флора в общем небогата (главным образом из-за чисто тафономических факторов), поэтому отнесение ее к позднему миоцену не может считаться доказанным (не исключается и ранне-плиоценовая датировка).

Очень интересна ископаемая флора эрмановской свиты западного побережья Камчатки, изученная Г.А.Балуевой при участии автора (Бискэ и др., 1971; Бискэ, 1975). Почти на одну треть флора составлена видами, одноименными ныне встречающимися на территории Камчатки, до 20% состава флоры приходится на долю видов, характерных для районов с более умеренным климатом -современного Приморья, Сахалина, Амурской области, юга Западной Сибири, Северной Америки и т.д. Вымершие виды составляют до 50% флоры; среди них наиболее показательны Azolla tomentosa, Aracispermum äff. hippuriformis, Epi-premnum crassum, Pterocarya, Ranunculus sceleratoides, Rubus tenuicarpus, Aralia intermedia, A. samylinae. Большинство вымерших видов характерно для миоцена Северной Евразии; эрмановская флора составляла для них, по-видимому, одно из последних убежищ на Камчатке (а возможно, и вообще на СВР). Флора воспроизводит лесной, таежный тип растительности - главным образом елово-лиственничные леса с недольшим участием сосны и пихты. В речных долинах произрастали ольха, береза, ива, изредка лапина; подлесок образовывали бузина, малина и немногие другие кустарники. В целом родовой состав флоры уже приближался к таковому современной Камчатки (70% ныне местных родов и лишь 2% вымерших), хотя видовая общность флор была невысокой. Первоначально эрмановская флора была датирована ранним плиоценом, однако в настоящее время, обобщая все имеющиеся данные по неогену СВР, мы полагаем более правильным относить ее к позднемиоценовому-раннеплиоценовому возрастному интервалу.

Близкий геологический возраст имеет интересная флора из шестаковской свиты упоминавшегося уже разреза на северном побережье Пенжинской Губы (44). Материалы автора свидетельствуют, что во время формирования свиты на территории северного Приохотья были распространены смешанные леса, в которых хвойные были представлены главным образом елью с участием лиственницы и сосны, реже пихты и, возможно, дуглассии; среди лиственных пород преобладала береза (несколько видов); вероятно, к речным долинам были приурочены ольха, боярышник и лапина. Хорошо был развит кустарниковый подлесок (Rubus, Swida, Weigela, возможно, некоторые Betula и Aralia), однако травяной покров в лесу был скуден - травы в семенных комплексах представлены главным образом обитателями болот, сырых речных берегов и т.п. И по общему составу, и по основным биогеографическим показателям (82% ныне местных родов и лишь 3% - вымерших) флора близка по возрасту к границе между миоценом и плиоценом (с уклоном к последнему). Семенные комплексы свидетельствуют о распаде господствовавшего здесь в миоцене северо-восточного варианта тургайской флоры и о становлении качественно новой флоры - послетур-гайской. Таким образом, материалы палеокарпологии решительно противоречат предположению Ю.П.Барановой и С.Ф.Бискэ (СВ, 1989) о возможности сопоставления, а тем более синхронизации шестаковской и мамонтовогорской флор и одноименных свит.

Несомненно более молоды пока еще слабо выявленные флоры двух разрезов левобережья р. Тнеквеем, вскрывающих, по С.Ф.Бискэ, толщу ключа Графитного: обн. 90 в 3 км выше устья р. Катастрофной и обн. 88 близ устья ключа Графитного. Списки флор опубликованы (24). Флора обн. 88 («нижнетнеквеем-ская») отражает существований заболоченного водоема, расположенного в долине горной реки в зоне хвойных лесов (главным образом ель и лиственница, реже сосна, единично пихта). В составе флоры еще ощутимую роль играют термофильные растения - пережитки прошлых геологических эпох (Tubela, Aralia, Weigela, по-видимому, Morus и Decodon). Впрочем, термофильность названных растений отнюдь не высока, и они вполне могли бы произрастать (a Aralia и Weigela и произрастают), к примеру, на Курилах. Таким образом, хотя климат, характеризуемый рассматриваемой флорой, и был, безусловно, значительно мягче современного чукотского, он может быть определен лишь как умеренный или даже умеренно прохладный. Возраст флоры, несомненно, является плиоценовым (первая половина плиоцена).

Флора обн. 90 («верхнетнеквеемская») также отражает растительность заболоченного долинного водоема, окруженного елово-лиственничным лесом в обстановке достаточно влажного умеренно прохладного климата. По составу флора, однако, существенно отличается от предыдущей: почти все растения, встреченные здесь, и ныне свойственны северу Дальнего Востока. Наиболее вероятная датировка флоры - поздний плиоцен.

Плиоценовый возраст имеет также флора береговых обрывов ВосточноСибирского моря в 5-6 км западнее устья р. Неккеивеем (24). Здесь восстанавливается лесной, почти таежный ландшафт с господством лиственницы (не менее двух видов, один из которых - Larix gmelinii) и ели, со значительным участием кедрового стланика, а быть может - и других видов сосны; древесно-кустарниковые породы представлены также ольховником (Duschekia kam-tschatica и др.), ольхой, несколькими видами берез, принадлежащими двум секциям, и восковником (Myrica cf. eogale). Обильно представлены во флоре остатки водно-болотных трав, причем наряду с современными видами родов Potamogeton, Scheuchzeria, Carex, Scirpus, Nuphar, Ranunculus, Hippuris, следует отметить присутствие вымерших Ер^ргетпит сгазвит и Сапсо1с1еа ^Ипзйирп, весьма типичных для неогена Северной Евразии. Флора выявлена еще слабо; ее возраст определяется предварительно как ранний или средний плиоцен.

Приблизительно тот же возраст имеет флора так называемых дзотовских слоев делянкирской свиты в верховьях Колымы (46), изученная нами в начале 90-х годов по сборам В.И.Крутоуса. Здесь тоже существовала елово-лиственничная тайга с подчиненным участием сосны, ольхи и березы, а также ивы, восковника, комптонии, черемухи, сливы, вишни и других розоцветных, с хорошо развитым мохово-травяно-кустарничковым покровом.

П.И.Дорофеевым изучены очень интересные плиоценовые флоры долины реки Крестовки - правого притока Колымы в нижнем ее течении. Наибольший интерес представляют флоры нижней части разреза - так называемой бегу-новской свиты и перекрывающих ее слоев кутуях (24). Эти флоры заметно разновозрастны. Первая из них является еще лесной флорой и содержит ощутимую примесь миоценовых реликтов (Ьапх с£ отоЫса, Ро1ато£е1оп jacuticus, Р. отоЬюиэ, ЯиЬиз ех 1епшсагрш и др.); такая флора могла существовать лишь при климате, значительно более мягком и менее контрастном, чем современный климат Колымской низменности. П.И.Дорофеев допускает одновозрастность бегуновской флоры с.хапчан-тиммердэхской, однако последняя выглядит много богаче, и безусловно прав А.В.Шер, ограничивающий возраст бегуновской свиты ранним плиоценом.

Флора слоев кутуях значительно беднее. Здесь полностью отсутствуют остатки древесных растений, практически нет миоценовых реликтов (за исключением единичных семян Ер1ргешпиш сгаБзит). В то же время присутствие названного вида, а также обилие и разнообразие рдестов (не менее 8 видов!) и нимфейных заставляют предполагать, что климат еще был значительно более мягким по сравнению с современным. А.В.Шер считает, что в эпоху формирования слоев кутуях в низовьях Колымы была распространена многолетняя мерзлота, на что указывает система псевдоморфоз по ледяным жилам, а климатические условия соответствовали современной лесотундре или даже тундре. Следует заметить, что если рдесты, кувшинка и кубышка еще могут существовать в озерах и реках в районах распространения многолетней мерзлоты, то существование в тундре Ер1ргетпит сгавзит, ближайшие родственники которого распространены ныне на Малайском архипелаге, на Филиппинах и в Индии, представляется сомнительным, и, если формирование ледяных жил действительно синхронно слоям кутуях, то семена Ерфгетпит следует считать переотложенными.

В заключение необходимо отметить описанную П.И.Дорофеевым еще в 50-х годах позднеплиоценовую (?) флору р. Курейки (Дорофеев и Межвилк,

1956), флору практически уже четвертичную, лесотундровую по составу, с участием не только ольховника и карликовой березки, но и стелющихся полярных ив (два вида), дриады и вересковых. Флора выявлена очень слабо, новые сборы с этой территории неизвестны, однако позднеплиоценовый (эоплейстоцено-вый?) возраст семенного комплекса берегов р. Курейка, учитывая общую направленность развития флор неогена Северной Азии, представляется вполне вероятным.

Завершая рассмотрение истории третичных флор Северо-Востока России, отметим, что здесь так же, как и в Западной Сибири, может быть выделено три крупных этапа:

• эоценовьгй предтургайский;

• тургайский, начавшийся, по-видимому, близ рубежа эоцена с олиго-ценом и завершившийся в конце миоцена (позднее, чем в Западной Сибири);

• своеобразный переходный послетургайский этап, охватывающий конец миоцена и почти весь плиоцен и резко отличающийся по характеру флоры и растительности от послетургайского этапа Западной Сибири.

В самом конце плиоцена или в эоплейстоцене флора СВР вступила в современный этап (рис.8).

Разумеется, даже на наилучше изученном тургайском этапе история развития флоры и растительности СВР восстанавливается далеко не полностью, изобилует неясностями и откровенными хиатусами, - как вследствие неполноты геологической летописи, так и, главным образом, в результате все еще слабой изученности региона.

Семенные комплексы тургайского этапа СВР в общем близки к аналогичным комплексам Западной Сибири и так же характеризуют мезофильные лесные ландшафты с участием таксодиевых и широколиственных деревьев и кустарников. Есть, конечно, у миоценовой тургайской флоры Северо-Востока и свои провинциальные особенности - в частности, обилие и значительно большее разнообразие хвойных, в том числе представителей семейства Pinaceae (только во флоре Мамонтовой Горы установлено 6 родов и по меньшей мере 13 видов Pinaceae, 3-4 вида таксодиевых и можжевельник - представитель семейства кипарисовых); значительно богаче представлено семейство восковниковых (плодики Myrica в неогене Западной Сибири очень редки, а Comptonia гораздо менее разнообразна); своими особыми видами в тургайских флорах СВР представлены роды Morus, Juglans, Pterocarya, Liriodendron, Padus, Rubus, Aralia, Weigela, а также многие травянистые растения семейств Sparganiaceae, Potamo-getonaceae, Alismataceae, Cyperaceae, Araceae, Urticaceae, Ranunculaceae и т.п. Ha протяжении миоцена прослеживается постепенное обеднение тургайской флоры Северо-Востока. Возможно, дальнейшие исследования позволят выделить четкие ступени, уровни этого обеднения; в настоящее время как будто намечаются (снизу вверх) оголорский (среднекавинский), мамонтовогорский, хапчанский (хапчан-тиммердэхский) и янский уровни. По-видимому, последнними флорами, которые могут квалифицироваться в качестве резко обедненных тургайских, являются янская и нагаевская флоры - в них еще встречаются таксодиевые (Metasequoia, Glyptostrobus), широколиственные (лапина и др.), экзотические виды берез и некоторых кустарников (Myrica, Rubus, Aralia, Swida), хотя уже отсутствуют Taxodium, Epipremnum cristatum и т.п. Вероятно, в это время (конец миоцена) уже начал образовываться сибирский разрыв в подзоне широколиственных лесов, который окончательно оформился в течение плиоцена.

Осиновская и последующие флоры характеризуют уже не тургайскую, но переходную бореальную флору, которая, однако, резко отличается от лесостепной и степной послетургайской флоры Западной Сибири и отражает существование хвойных, главным образом лиственничных, но местами и темнохвой-ных лесов, на Крайнем Северо-Востоке уже таежного типа (бегуновская флора, флоры побережья Восточно-Сибирского моря близ устья р. Неккеивеем), хотя и содержащих относительно термофильные элементы типа вейгелы и аралии. Климатические условия постепенно ухудшались, возрастала континентальность климата, и к концу плиоцена (флора слоев кутуях, верхнетнеквеемская флора) на большей части территории СВР установилась уже близкая к современной или почти современная резко континентальная обстановка; несомненно, в это время уже существовал устойчивый зимний антициклон над северо-востоком Азиатского континента.

Заключение

В работе подведены итоги многолетнего изучения ископаемых семенных флор Западно-Сибирской плиты и Северо-Востока России с целью разработки детальной стратиграфии палеогеновых и неогеновых отложений на палеокарпо-логической основе и межрегиональной корреляции разнофациальных осадочных образований на этой огромной территории. Наиболее важный результат этой работы - построение схемы региональной стратиграфии палеогена и неогена Западной Сибири, включающей 19 своеобразных палеокарпологических лон - флористических уровней (или «слоев с .»). Схема разработана на опорных разрезах с учетом всей имеющейся геологической, палеонтологической (палинология и другие палеоботанические методы, макро- и микрофауна, к сожалению, весьма редкие в континентальных отложениях), геофизической (в частности, магнитостратиграфической) и т.п. информации,^Предлагаемые автором дробные подразделения региональной шкалы - флбристические уровни по своему содержанию являются биостратиграфическими'зонами и могут служить v (=t h О

Западная Сибирь с а} Н

Г)

Флористический уровень

Средняя и Восточная Сибирь

Крайний Северо-Восток России я н О еа о О поздне-барнаульский ранне-барнаульский Э верхн.

К W

Я" о s к

W CJ о и к '«=г о

IS X г

4> О. О Я К ' В к я

О. о и « Я к * я . к ж я « о « U а. и ч о о С р я андреевский iiiiiiTnimi здвинский

ХГШГШШОЦ таволжанский in гш сшит исаковский каськовский хппцгшш таганский киреевский

Гтпгттшх васюганоярский

CID и rm DID: екатерининский ляминскии кошкульскии басандайский тоздненово-михайловский ранненово-михайловский сташковскии межовскии Флора Курейки i

-------------

Флора слоев ¡{ §' Кугуях ¡| ||

1 X I 8'

Бегуновская ¡' %' Дзотовская { ---------------*1 Я <---------———' Хапчанская | Ткеквеемская | j S | | pa I ,

-- о< ;

I V • , f

Банковская Осиновская ! -R-' i *LiS222,JНагаевская В.Севернопек. ' и 2

К 8 I 5 я Н.Севернопек. •

Г вГойнатхунская [

Омолойская (руч. Сергея)

11 1

11 1 ВС 1 1 1 2 • ' ж 1 а!! 1' S'! 5 *

Г"*» gi » 1 5 * lei \*\ 1 =! 1 1 "г < SI!"! .J L.J

5| я! *! t <§! 1 Ь 1 1 о» k 1 1 1

Я i а 1 1 1 t

Ж W я о

СП к я X е< и а. о

Я « о )Я а и

CU н ее <о а. е поздне-тавдинскш ранне-тавдинский хтлгшпо: алейский эЯ Я и о зЯ сз

U (XI н КС

8. я

Рис.8. Положение некоторых третичных флор Северной Азии на шкале геологического времени автономным биостратиграфическим стандартом для определения геологического возраста стратиграфических подразделений и для межрегиональных корреляций одновозрастных отложений различных районов Северной Азии!.

Выполнение биостратиграфических построений потребовало решения ряда общих и частных задач. Так, ревизия и анализ всего коллекционного фонда палеокарпологической лаборатории «Новосибирскгеологии», а также монографическая обработка наиболее характерных таксонов ископаемых диаспоридиев позволили детально изучить таксономический состав палеогеновых и неогеновых флор Северной Азии, который насчитывает в сумме до 2000 видов, и существенно уточнить и упорядочить таксономию и номенклатуру ископаемых семян и плодов. Анализ стратиграфического и географического распространения видов в масштабах субконтинента дал возможность более объективно представить эволюцию, преобразования и смены флор в палеогене и неогене. Это послужило надежной базой для установления историко-геологической последовательности эталонных карпофлор палеогена и неогена - основы выделения па-леокарпологических биосгратиграфических зон и региональных стратонов в ранге флористических уровней. Детальное изучение всего комплекса ископаемых флор показало, что единственным критерием при выделении биостратиграфических зон на палеокарпологической основе могут служить лишь эволюционные изменения в составе ископаемых семенных комплексов в целом, и выделяемые автором флористические уровни могут рассматриваться как слои, заключенные между относительно изохронными границами исчезновения характерного таксона подстилающего флористического уровня и характерного таксона рассматриваемого уровня (Стратиграфический кодекс, 1992, называет подобные слои интервал-зонами - ст. VII, 4).

Анализ последовательных эволюционных преобразований флоры палеогена и неогена Западной Сибири, безусловно связанных с изменениями климата и вообще физико-географической обстановки, позволил проследить этапность развития флоры палеогена и неогена. Установлено, что в истории развития третичной флоры Северной Азии может быть выделено три крупных этапа: эоце-новый предтургайский, характеризующийся распространением близких к субтропическим широколиственно-хвойных лесов с участием вечнозеленых деревьев и кустарников; начавшийся в раннем олигоцене и завершившийся в позднем миоцене тургайский этап господства мезофильной умеренно теплолюбивой лесной флоры; позднемиоценово-плиоценовый послетургайский этап, когда под влиянием прогрессирующего похолодания и нарастающей контрастности климата флора последовательно лишалась большинства термофильных экзотов и растительность постепенно приближалась к современному облику. Современный флористический этап начинается с эоплейстоцена, когда в составе флоры каждого конкретного района удерживались лишь немногие главным образом локальные экзоты и единичные реликты послетургайского этапа и когда практически уже сформировались современные климаты и современная расти-тёльность Северной Азии.

Таким образом, в результате проведенных работ можно считать доказанными следующие положения:

Таксономический состав палеогеновых и неогеновых флор Западной Сибири и Северо-Востока России наиболее полно может быть выявлен именно палеокарпологическим методом. На базе колоссального фактического материала в палеогене и неогене Северной Азии установлено около 2000 видов ископаемых растений.

Схемы стратиграфии палеогена и неогена Западной Сибири могут быть существенно детализированы и уточнены на палеокарпологической основе. Флористические уровни как дробные подразделения региональной стратиграфической шкалы кайнозоя уже используются в практике геологоразведочных работ на территории Западно-Сибирской равнины; палеокарпологические исследования открывают путь к выделению аналогичных стратонов в ряде регионов Северо-Востока России.

Палеокарпологические исследования позволяют детально проследить историю развития флоры и растительности Западной Сибири и Северо-Востока России на протяжении позднего палеогена и неогена и наметить не только рубежи смены крупных флористических этапов, но и дробные стадии эволюции флоры и растительности (типы флор и флористические уровни).

ОСНОВНЫЕ РАБОТЫ АВТОРА. ОПУБЛИКОВАННЫЕ ПО ТЕМЕ ДИССЕРТАЦИИ Работы монографического плана:

1. Никитин В. П. Палеокарпологический метод. Томск: Томский ун-т. 1969.81 с.

2. Миоцен Мамонтовой Горы (стратиграфия и ископаемая флора). Раздел 3, гл. 9, 10, 11 - «Флора Мамонтовой Горы по семенам и плодам», с. 131194; раздел 5, гл. 17 - «Синтез палеоботанических данных», с. 234-240. // М.: Наука. 1976. 284 с.

3. История развития растительности внеледниковой зоны ЗападноСибирской низменности в позднеплиоценовое и четвертичное время. Раздел «Четвертичные флоры Западной Сибири (семена и плоды)» (с.245-311). // М.: Наука. 1970. 360 с.

Другие работы:

4. Никитин В. П. Первая находка верхнеплиоценовой семенной флоры в Западной Сибири. // Решения и труды Межведомственного совещания по доработке и уточнению унифицированных и корреляционных стратиграфических схем Западно-Сибирской низменности. Л-д: Гостоптехиздат. 1961. С. 315320.

5. Никитин В. П. Некоторые новые виды рода РоСап^еШп Ь. // Новые данные по палеонтологии и стратиграфии Западной Сибири (Мат. по геол. Западной Сибири, вып. 63). Томск: Томский ун-т. 1962. С.208-215.

6. Никитин В. П. К вопросу о климате и растительности Сибири в эпоху гиппариона. // Доклады палеоботанической конференции. Томск: Томский ун-т. 1962. С. 78-86.

7. Никитин В. П. Новые данные к третичной флоре с. Вороново на р. Оби. // Мат. по геол. и полезным ископаемым Западной Сибири. Томск: Томский ун-т. 1964. с.127-131.

8. Никитин В. П. Вероятные аналоги бешеульской свиты на территории Новосибирской области. // Новые данные по геологии и полезным ископаемым Новосибирской области. Новосибирск: НТО-Горное. 1965. С. 27-29.

9. Никитин В. П. О стратиграфическом положении третичной флоры Компасский Бор на р. Тым. // Некоторые вопросы геологии Западной Сибири (Уч. зап. Томского гос. ун-та. № 63). Томск: Томский ун-т. 1967. С. 78-93.

10. Никитин В. П. Семенные флоры неогена южной части ЗападноСибирской низменности.//Автореферат дисс. . канд. г.-м. наук. Новосибирск. 1967.28 с.

П. Никитин В. П. Палеокарпология. // Обзор «Сибирская палеоботаника за 50 лет (1917-1967)». Труды СНИИГГиМС, № 55. Новосибирск: 1967. С. 20-22.

12. Никитин В. П. Семенные флоры неогена Западной Сибири. // Материалы по геологии и полезным ископаемым Новосибирской области. Новосибирск: НТО-Горное. 1968. С. 59-63

13. Никитин В. П. К вопросу о палеогеографии позднего палеогена и неогена Западной Сибири по данным палеокарпологии. // Кайнозой Западной Сибири. Новосибирск: Наука. 1968. С. 40-47.

14. Мартынов В. А., Никитин В. П. К стратиграфии неогеновых отложений южной части Западно-Сибирской низменности. // Геология и геофизика. 1968. № 12. С.3-15.

15. Баранова Ю. П., Кулькова И. А., Никитин В. П., Фрадкина А. Ф., Шварева Н. Я. Климат и растительность Центральной и Северной Якутии в неогене. // Тезисы докладов на IV научном совещании географов Сибири и Дальнего Востока. Новосибирск: СО АН СССР. 1969. С. 11-16.

16. Никитин В. П. Краткий очерк неогеновых семенных флор Западной Сибири. // Решения и труды Межведомственного совещания по доработке и уточнению унифицированной и корреляционной стратиграфических схем Западно-Сибирской низменности. Тюмень: ЗапСибНИГНИ. Ч. 2.1970. С. 244-258.

17. Балуева Г. А., Борзенко Е. И., Кондинскяя Л. И., Мартынов В. А., Никитин В. П. и др. Стратиграфия палеогеновых отложений южной и центральной частей Западно-Сибирской низменности. // Решения и труды Межведомственного совещания по доработке и уточнению унифицированной и корреляционной стратиграфических схем Западно-Сибирской низменности. Тюмень: ЗапСибНИГНИ. Ч. 2. 1970. С. 93-102.

18. Большаков Э. П., Васильев И. П., Мартынов В. А., Меркулова К. И., Никитин В. П. Характеристика стратотипических разрезов верхнеолиго-ценовых и нижнемиоценовых отложений Каменско-Барнаульского Приобья. П Решения и труды Межведомственного совещания по доработке и уточнению унифицированной и корреляционной стратиграфических схем ЗападноСибирской низменности. Тюмень: ЗапСибНИГНИ. Ч. 2.1970. С. 102-109.

19. Баранова Ю. П., Кулькова И. А., Никитин В. П., Шварева Н. Я. Новые данные о миоценовых отложениях Мамонтовой Горы на Алдане. // Докл. АН СССР. 1970. Т. 193. № 5. С. 1119-1122.

20. Горбунов М. Г., Гурари Ф. Г., Никитин В. П. и др. Новые данные к стратиграфии третичных отложений Западно-Сибирской низменности. // Изв. АН СССР. сер. геол. 1970. № 2. С. 141-145.

21. Балуева Г. А., Никитин В. П. О возрасте вагановской флоры. // Геология и полезные ископаемые Сибири. Т. 1. Томск: Томский ун-т. 1974. С. 24-25.

22. Баранова Ю. П., Ильинская И. А., Никитин В. П., Фрадкина А. Ф. Путеводитель палеоботанической экскурсии на Мамонтову Гору. // Ленинград. XII Международный ботанический конгресс. 1975.16 с.

23. Никитин В. П. Флоры и растительность Западной Сибири в позднем палеогене и неогене. // Палеоген и неоген Сибири. Новосибирск: Наука. 1978. С. 68-73.

24. Никитин В. П. Неогеновые флоры Северо-Востока СССР (по материалам палеокарпологических исследований). // Континентальные третичные толщи Северо-Востока Азии. Новосибирск: Наука. 1979. С. 130-149.

25. Никитин В. П. Палеокарпологические данные к стратиграфии неогена Кавинско-Тауйской впадины (Северное Приохотье). // Там же. 1979. С. 109120.

26. Никитин В. П. Некоторые новые виды растений в неогеновых флорах Северо-Востока СССР. //Там же. 1979. С. 125-130.

27. Никитин В. П. Неогеновые флоры Северной Азии. // XIV Тихоокеанский научный конгресс, секция В.III, подсекция «Кайнозой», тезисы докладов. М.: ВИНИТИ, 1979. С. 88-89.

28. Баранова Ю. П., Гриненко О. В., Ильинская И. А., Никитин В. П. Неогеновые и плейстоценовые отложения Центральной Якутии. // Якутск: изд. ЯФ СО АН СССР. 1979. 74 с.

29. Никитин В. П. О так называемых флорах косаринского комплекса. // Геология и геофизика. 1980. № 9. С. 149-151.

30. Никитин В. П., Пономарева Е. А. Палеокарпологический метод и его применение в археологии. // Новые методы в археологии. Томск: Томский ун-т. 1980. С. 39-46.

31. Никитин В. П. Остатки растений из кишечника мамонтенка. // Магаданский мамонтенок. Л-д.: Наука. 1981. С. 242-246.

32. Мартынов В. А., Казьмина Т. А., Никитин В. П. Неоген-четвертичная граница на юге Западной Сибири. // XI Конгресс ИНКВА (Москва, август 1982 г.). Тезисы докладов. Т. 3. С. 213-214.

33. Балуева Г. А., Никитин В. П. Сорок лет палеокарпологической службы в Новосибирске. // Палеокарпологические исследования кайнозоя. Минск: Наука и техника. 1982. С. 93-103.

34. Никитин В. П. Миоценовые флоры Западной Сибири (по материалам палеокарпологических исследований). // Среда и жизнь на рубежах эпох кайнозоя в Сибири и на Дальнем Востоке. Новосибирск: Наука. 1984. С. 146151.

35. Мартынов В. А., Никитин В. П. Применение дробных стратонов для целей крупномасштабного картирования. // Геологическое строение и минерально-сырьевые ресурсы Новосибирской и Омской областей. Новосибирск: НТО-Горное. 1984. С.34-36.

36. Мартынов В. А., Волкова В. С., Гнибиденко 3. Н., Никитин В. П. и др. Варианты неоген-четвертичной границы на юге Западной Сибири. // Среда и жизнь на рубежах эпох кайнозоя в Сибири и на Дальнем Востоке. Новосибирск: Наука. 1984. С. 180-184.

37. Никитин В. П. Палеокарпология и стратиграфия континентального палеогена и неогена Западной Сибири. // Теоретические и прикладные аспекты современной палеонтологии. Тезисы докладов XXIII сессии ВПО. Л-д. 1987. С.48-49.

38. Мартынов В. А., Волкова В. С., Гнибиденко 3. Н., Никитин В. П. и др. Поиски неоген-четвертичной границы на юге Западной Сибири. // Граница между неогеновой и четвертичной системами в СССР. М.: Наука. 1987. С. 137146.

39. Никитин В. П. Флористические уровни неогена Западной Сибири. // Геология и полезные ископаемые юга Западной Сибири. Новосибирск: Наука. 1988. С. 155-166.

40. Никитин В. П. О возрасте ледникового отторженца у с. Семейка на Иртыше.//Тамже. 1988. С. 166-168.

41. Мартынов В. А., Панова Л. А., Никитин В. П. Кардинальная перестройка природы Западной Сибири на рубеже эоцена и олигоцена. // Геология и полезные ископаемые юга Западной Сибири. Новосибирск: Наука. 1988. С. 147-155.

42. Никитин В. П. Олигоценовые флоры Западной Сибири. // Кайнозой Сибири и Северо-Востока СССР. Новосибирск: Наука. 1989. с.26-31.

43. Баранова Ю. П., Бискэ С. Ф., Никитин В. П. Впадины Охотского побережья. Пенжинская Губа (северное побережье). // Палеоген и неоген Северо-Востока СССР. Якустск: ЯНЦ СО АН СССР. 1989. С.138-148.

44. Никитин ,В. П. Неогеновая флора Шестаковки (Пенжинская Губа). // Геология и геофизика 1991. № 4. С. 98-105.

45. Гнибиденко 3. Н., Мартынов В. А., Донченко В. В., Никитин В. П. и др. Опорный разрез и магнитостратиграфия неогена Омского Прииртышья. // Геология и геофизика. 1991. № I. С. 71-78.

46. Крутоус В. И., Никитин В. П., Арбузова О. Н. и др. Неоген верховьев рек Колымы и Неры. // Колыма. 1992. № 12. С. 16-20.

47. Мартынов В. А., Гнибиденко 3. Н., Никитин В. П. Нижний миоцен Тарского Прииртышья: стратиграфия, палеоботаника, палеомагнетизм. // Стратиграфия. Геологическая корреляция. 1997. Т. 5. № 4. С. 46-54.

48. Мартынов В. А., Гнибиденко 3. Н., Никитин В. П. Бещеульский горизонт миоцена Западной Сибири: стратиграфия, палеоботаника, палеомагнетизм. // Стратиграфия. Геологическая корреляция. 1999. Т. 7. № 12. С. 35-50.

49. Гнибиденко 3. Н., Мартынов В. А., Никитин В. П., Семаков Н. Н. Магнитостратиграфия и палеоботаническая характеристика миоценовых отложений бещеульского горизонта Западной Сибири. // Геология и геофизика. 1999. № 10. С. 17-34.